Августин. Беспокойное сердце - Тронд Берг Эриксен

Он быстро приблизился к пониманию неизбежности греха, о которой говорил апостол Павел. В 394 году Августин в Карфагене читал лекции об апостоле Павле, и в то же время Пелагий в Риме представлял своим слушателям совсем другого Павла. Однако Августин узнал толкования Пелагия на Послание к Римлянам только в 412 году.

Говоря о жизни христианина в конце IV века, Августин прибегает к новой метафоре, он меняет ascensus на iter. Смысл и содержание жизни —уже не «восхождение», но «странствие» (О граде Бож. XIX, 26). Peregrinus — «пилигрим» Августина — ни в коем случае не должен пониматься романтически, как в фантазиях рыцарской поэзии. Августин просто не понял бы романтического толкования того, что путь или странствие могут сами по себе быть целью. Счастье не в том, чтобы чего–то желать, а в том, чтобы обладать тем, что желаешь. Августин всегда стремился приехать в определенное место и благополучно вернуться домой; сами по себе поездки он ненавидел (Письма, 124). Для него быть пилигримом прежде всего означало бьггь не дома (Толков, на Пс. 61, 6; 85,11; 137, 9; 148, 4). Истина, обретенная даже в долгой поездке, может служить утешением, но, в принципе, все исполнения и все счастье он откладывает до другой жизни.

***

В середине 390–х годов Августин впервые выступает со своим учением о предопределении. Оно всегда формулировалось как диалектическая истина, в которой есть место и благодати, и свободной воле. Какой смысл в том, что Провидение Божие знает будущее, если у человека нет многих возможностей? Некоторые считают, что свободная воля ограничена тем, что Бог знает, что должно случиться. Но здесь уместнее противоположное утверждение: без свободной воли человека будущее было бы уже известным и неизменным, говорит Августин.

Его учение о предопределении не изолированно. Идея предопределения — часть, аспект учения о благодати и свободной воли. Но Августин впервые дает предопределению психологическое объяснение: только стремление к приятному может руководить волей. Но мы не сами решаем, чем следует наслаждаться. Августин находит для себя усладу в Боге. И эта истина не зависит от человеческого желания. Поэтому любовь к Богу уже есть благодать, на которую никто не смеет покушаться. Стремление к совершенству должно уступить этой незаслуженной благодати. Августин понимает, что он никогда в этой жизни не будет совершенным и что не стремление к совершенству является путем к спасению. Единственное, что может сделать сам человек, это страстно желать. Desiderium sinus cordis: «Страстное желание — это гавань сердца».

В 390–е годы формируется учейие Августина о благодати. В его ранних философских раздумьях родство души с Богом делало благодать лишней. В «Монологах» человеческая душа и Бог как будто созданы друг для друга. Августин еще не обнаружил основного недостатка воли. Правда, он писал раньше о «просвещении» души мудростью Божией, как о необходимой предпосылке для истинного познания. Но только в 90–е годы IV века благодаря новому прочтению апостола Павла Августин понял радикальность христианской проповеди греха и благодати.

***

Трактат «О различных вопросах к Симплициану» (396) показывает, что время учения для Августина уже позади. И эта книга, и другие с de cBversis quaestionibus (о различных вопросах) в названиях были отредактированным собранием ответов, которые Августин давал на разные обращения к нему в первые годы после его возвращения в Африку. К епископу явно относились как к некоему «ящику для вопросов» и потому, что он был известен, и потому, что повидал мир. Августин издает эти ответы, чтобы избежать необходимости отвечать по нескольку раз на один и тот же вопрос.

Для нас поучительны и вопросы, и ответы, ибо они рассказывают нам о том, что занимало умы обычных членов общины в Тагасте и Гиппоне Регии в конце IV века. В первом сочинении такого рода Августин рекомендует верующим пользоваться словом caritas вместо amor, говоря о такой христианской добродетели, как «любовь», дабы избежать более мирских значений этого слова, таких как страсти и желания. Сам же он не всегда строго придерживается своих рекомендаций. Другие вопросы касаются всего, начиная от отдельных мест в библейском тексте и кончая вопросами о смысле жизни.

Стоит ли душа на собственных ногах или она з;,ьисит от поддержки тела? Может ли неразумное сущес· ьо быть счастливо? Происходит ли тело от Бога? ПочемУ Христа родила женщина? Почему вообще Богу захотелось сотворить землю? Есть ли в космосе верх и низ? Все Л и создано для того, чтобы служить людям? Как мог Христос одновременно находиться во чреве матери и на небесах? Почему Христос не пришел сразу после грехопадения Адама? Грешно ли испытывать страх? Будем ли мы после воскресения настолько прозрачны, что сможем читать мысли друг друга?

Ответы на такие вопросы требовали от прежнего высокомерного ритора терпения и начитанности. В том же сочинении Августин вкладывает в голову Бога идеалы Платона и идентифицирует «идеи» философа с животворящей мыслью Бога (О 83 разл. вопр. 46). Вообще многие из этих восьмидесяти трех вопросов вызваны трудностями библейских текстов. Не малая доля ответов разъясняет определенные места в плохих или малопонятных переводах, существовавших до того, как перевод Иеронима — Вульгата — утвердился как норма.

Августин пишет письмо Симплициану, который в свое время познакомил его с римским окружением Мария Викторина (Исп. VIII, 5), а после Амвросия стал епископом Милана. В этом длинном письме «О различных вопросах к Симплициану» Августин отрекается от своего неоплатонического прошлого. Благодать Божия спонтанна и непредсказуема. Бог сам выбирает, кого он хочет спасти, и сам верующий мало что может сделать в этом случае. В нас нет ничего богоподобного, что можно было бы развить упражнениями и образованием, говорит теперь Августин. В конце столетия Августин иллюстрирует учение о первородном грехе и незаслуженной благодати рассказами из своей жизни в «Исповеди» (ср. О даре упор. 20, 53). Здесь он тоже рисует картину детского властолюбия, жадности и зависти, дабы показать, что люди бывают алыми с самого начала. Недостойность людей и могущество Бога так далеки друг от друга, как только можно это себе представить.

В трактате «О христианском учении» (396), написанном в то же самое время, Августин по–новому определяет роль античного образования. Так называемые свободные науки полезны только тем, что могут помочь нам при чтении библейских текстов (О христ. учен. II, 45). Риторика в известной мере способна помочь проповеди христианства, но Церковь может прекрасно обойтись и без этого, считает Августин. Задачи, которые он возлагает на античное образование в этом трактате, станут основополагающими для научных институтов средневековья и структур больших христианских энциклопедий: все другие знания и все другие умения и навыки должод стоять на службе богословия.

Науки должны вести мысль от телесного к бестелесному (О муз. VI, 1; Переем. 1,11). Христианам следует брать из языческой учености то, что они могут использовать, подобно тому как израильтяне после рабства в Египте взяли с собой все, что могли унести. Для Августина не существовало пустой и высокомерной науки. Ей он предпочитал наивные вопросы, в которых обращено внимание на существенное (Исп. VII, 20; Рассужд. на Поел. Иоан. 2,13). Vana curiositas — «пустое любопытство» — (Исп. X, 35) станет впоследствии проходной темой средневековой философии. Это понятие не осуждает любознательность и науки, как это может показаться. Однако христианское мышление требует, чтобы эта любознательность имела перед собой цель.

Даже тот, кто принял крещение, почувствует ограничение своей свободы. Падение и спасение лежат вне досягаемости воли, считает Августин. Человек должен выздороветь, но он не может вылечить себя сам. В этом мире нет никакой beata vita — никакого «блаженства». Discordia — «недостаток гармонии» — между духом и телом не может быть устранен. Августин остался верен апостолу Павлу, на которого опирались манихеи. Свобода достигается только благодаря радикальной зависимости от воли Творца, говорит Августин. Некоторые избраны для спасения. Небесное решение остается неизменным, но верующий не должен отчаиваться. Чудеса случаются — это знаки и обещание спасения верующих. Они случаются постоянно как подтверждение всесилия Бога (О граде Бож. XXI, 7).

«Дай, что повелишь, и повели, что хочешь»: Da quod jubes, et jube quod vis (Исп. X, 29, 31, 37). Это означает, что если твои заслуги — дары Божии, Бог вознаградит тебя не за твои заслуги как таковые, но как за дары (О благод. и своб. реш. 6,15). «Чем ты владеешь, чего бы ты не получил в дар от Бога?» — повторяет Августин риторический вопрос Павла (О Духе и букве, 34, 60). Провидение, которому известно будущее, определяет его так же, как воспоминание определяет прошлое (О граде Бож. V, 9; О своб. реш. Ill, 3; Рассужд. на Еванг. от Иоан. 53,4). А потому Провидение Божие не ограничивает свободную вопю человека. Труднее объяснить, каким образом действует благодать, не отнимая у воли ее свободу. И в самом деле невозможно понять, как свобода могла удержаться после падения Адама вопреки развращенности, сопутствующей первородному греху.