Костяной склеп - Линда Фэйрстайн

— А что наверху?

— На пятом этаже? Самый длинный коридор в Северной Америке, если не считать того, что в здании Пентагона. Нечто подобное можно найти еще разве что в Версале или Виндзоре. Длина коридора равна трем городским кварталам. Он длиннее всей деревушки, где я родился и провел юность.

— С вашего позволения мы взглянем, что там?

Я не сомневалась, что от Майка, как и от меня, не ускользнула едва заметная заминка в его поведении.

— Когда директор Распен вернется из поездки, думаю, она не будет возражать. — К нашему собеседнику вернулись его безукоризненные манеры и дружелюбие. — Вы наверняка слышали о Маргарет Мид? В этой башенке прямо надо мной ее кабинет. Исключительная была женщина. Более пятидесяти лет связывают ее с этим музеем. Вы только представьте, полвека проработать в одной области, причем почти все это время она провела в самых диких районах планеты.

Мамдуба нажал на кнопку лифта, и мы подождали, пока медлительная кабина, поскрипывая, не поднялась к нам. Спустившись на первый этаж, мы снова оказались в зале млекопитающих Северной Америки. Майк подошел к стойке охранников и, позвонив оттуда по телефону, вызвал того, кто должен был стать нашим сопровождающим.

— А что с этими животными? Кто-то заболел? — спросил Майк, указывая на группу ученых в халатах и защитных масках, которые все еще продолжали свою работу с экспонатами.

— Разве они не замечательны? Их привез сюда один из наших первых исследователей, Карл Экли,[66] он же соорудил здесь и самую первую диораму. До него чучела животных набивали соломой, что не только портило их внешний вид из-за всяких неровностей, но в таких условиях очень часто заводились насекомые. Экли был выдающимся охотником. Жизнь животных он знал досконально.

Майк интересовался техникой таксидермии гораздо больше, чем я. Он внимательно слушал рассказ Мамдубы о знаменитой инновации, введенной Экли.

— Первым делом Карл ставил скелет, очищенный от всех остатков ткани, в позу, естественную для данного животного. Затем брал глину и прямо поверх костей лепил мышцы и сухожилия. Выходило очень правдоподобно. И в конце всего он натягивал на это воссозданное животное его оригинальную шкуру. Вот почему все они выглядят как настоящие.

Для меня же этих сведений о забытом искусстве таксидермии было более чем достаточно.

— Но чем все-таки занимаются те мужчины и женщины в белых халатах? — Майк внимательно выслушал рассказ Мамдубы, но не забыл спросить то, что его действительно интересовало: — Делают пластические операции престарелым зверушкам? Botox'ом[67] их, что ли, обрабатывают?

Мы с Майком смотрели, как специалисты с помощью ватных тампонов покрывали уши, копыта и рога экспонатов каким-то веществом.

— Совершенно верно, мистер Чепмен. Небольшой профилактический ремонт. Следим за тем, чтобы их зубы были белы, а шерстка гладкой. Хирургические маски на наших сотрудниках придают зрелищу чрезмерную внушительность, не так ли? Но когда наши специалисты работают со стендовыми экспонатами, они должны применять все меры предосторожности. Видите ли, одним из верных способов борьбы с насекомыми, которые заводятся в шкурах животных, является их обработка специальными веществами с большим содержанием мышьяка.

Мамдуба не заметил, что его последние слова сильно заинтересовали Майка.

— Это главный реагент в отделе консервации, и мы, детектив, не хотим, чтобы кто-нибудь из наших сотрудников его случайно вдохнул. Это опасно, можно сказать, даже смертельно.

19

— Вы никак забыли свой пропуск, мистер Мамдуба? — Молодой человек лет тридцати в очках, в рубашке из грубой хлопчатобумажной ткани и джинсах сзади подошел к главному музейному смотрителю и похлопал его по плечу.

— Зимм! Ты-то нам и нужен. Познакомься, это Александра Купер и мистер Чепмен.

— Марк Зиммерли, — представился мужчина. — Энтомолог.

— Стало быть, спец по жукам? — спросил Майк, когда они обменялись рукопожатиями.

— Да, точнее по паукам. Я занимаюсь гнафосоидами. Австралийскими земляными пауками. На Земле их около шестисот пятидесяти видов, и это явно еще не все.

— Без обид, но я, признаться, предпочитаю тварей с меньшим количеством ног и без жала.

Зимм повел нас к площадке с лифтами, откуда мы только пришли, но потом завернул за угол, и мы очутились под высокими сводами коридора. У нашего провожатого на шее висел ламинированный пропуск с фотографией, который он приложил к панели системы безопасности.

Мамдуба тоже сопровождал нас. Двигаясь за Зиммом, мы очутились у слабо освещенной винтовой лестницы. Тусклая серая краска стен была основательно испещрена отпечатками пальцев тех, кто до нас пытался балансировать на этих узких ступенях.

Чепмен нагнулся и прошептал мне на ухо:

— Напомни, что надо предупредить Мерсера и Вики, чтобы они никогда сюда не приводили малыша, раз здесь повсюду мышьяк. Новых идей у тебя не появилось?

— Мы снова очутились на старте. Кто бы ни отравил Катрину Грутен, он знал, что круг подозреваемых будет достаточно широк. Ему не нужно было идти в аптеку и просить отпустить мышьяк по рецепту. По идее, каждый из сотрудников этого или того музея может быть подозреваемым.

У подножия лестницы мы заметили большую вывеску: «БЕСТИАРИЙ». Красная стрелка под словами «МЕТРОПОЛИТЕН» показывала направо. А зеленая — налево, к аббревиатуре «АМЕИ».[68]

Мы проследовали за Зиммом к его кабинету.

— Мисс Купер и мистер Чепмен расследуют обстоятельства смерти Катрины, — счел нужным объяснить Мамдуба.

— Да, ужасное известие… — кивнул Зимм. — Я видел статью в «Пост». До сих пор не могу поверить, что это случилось с одной из моих знакомых. С моей коллегой.

— Расскажи нашим гостям о своей работе и о том, чем занималась Катрина, — попросил его Мамдуба. — Зимм со студенческих лет работает у нас.

— Я стал бывать здесь сразу после того, как моя семья переехала на Манхэттен, пятнадцать лет тому назад. Этот музей казался мне самым крутым в мире. Я проводил здесь почти все свободное время, так что мой наставник по Стайвесант посоветовал мне пройти здесь интернатуру. — Зимм учился в одной из лучших государственных школ в Нью-Йорке с углубленным изучением естественно-научных предметов и математики, поступить в которую можно было лишь после очень строгих тестов. — А потом я окончил Нью-Йоркский университет.

— Значит, вы пришли в музей, когда Плутон еще был планетой?[69] — обратился к нему Майк с улыбкой.

— О да, мистер Чепмен. Хотя мы до сих пор об этом спорим, — ответил за него Мамдуба. — Вы не разделяете мнение моих коллег из планетария?

— Я знаю только то, что в течение тридцати пяти лет моей жизни в Солнечной системе было девять планет. А теперь ваши музейные деятели решили считать Плутон всего лишь покрытой льдом кометой. С этим не так просто свыкнуться.

— Только я тут ни при чем, — засмеялся Зимм. — Я никоим образом не связан с астрофизиками. Мы лишь составляем базу данных и каталогизируем экспонаты, отобранные для выставки.

— Кто руководит всем процессом?

— Ну последнее слово, так или иначе, за Элайджей. Я всего-навсего исполнитель. Коллеги приносят мне экспонаты или их фотографии. Я это все регистрирую, сканирую и передаю списки оргкомитету или непосредственно Элайдже. — Он сел за свой компьютер, загрузил нужную программу, и на мониторе появилось меню выставки. Когда он стал его прокручивать, мы увидели, насколько внушителен список экспонатов.

Майк остановил его на середине списка на букве «Б».

— Ого! Да у тебя появилась тезка, Куп. И тут есть своя Блондиночка.

— Она прямо за вами, детектив. — Зимм указал на массивную банку, стоявшую на той полке, на которую я облокотилась. — Блондинка — моя любимица.

— Как и у меня, — шепнул мне на ухо Майк. — Золотые волосы, длинные ножки и очень цепкая хватка, если прищучит кого-то.

В банке сидела самка тарантула-альбиноса, размером где-то с тарелку. Мертвая, как хотелось мне думать.

— Она выросла в музее и прожила здесь всю свою жизнь. Была чем-то вроде талисмана нашего отделения. Это я порекомендовал ее для выставки, — не без гордости сообщил Зимм.

Отойдя на всякий случай от банки с огромной паучихой, я перевела разговор на тему нашего визита:

— А Катрина, вы вместе с ней работали?

— Да. Мы с ней виделись всякий раз, как она заходила в музей.

— И как часто? — уточнил Майк.

— В прошлом году? Поначалу она приходила несколько раз в месяц. Но прошлой осенью уже по два-три раза в неделю.

— Не пойму, зачем так часто.

Зимм покраснел. Бросил взгляд на Мамдубу, но на вопрос не ответил.

— А что вас смущает? Вы что, усматриваете в этом нечто предосудительное? — спросил Мамдуба.