Костяной склеп - Линда Фэйрстайн

— Надеюсь, я его вчера не замучила своей болтовней. Такого видного мужчину не стоит оставлять надолго одного.

— Дамы, а про меня вы не забыли? — подал голос Майк. — Миссис Герст, вы свободны?

— Я свободна, сынок, и уже слишком давно. Неужто вздумал за мной приударить? Мне восемьдесят шесть. И уже тридцать лет я вдова. Однако давайте сразу к делу. С музеем Метрополитен меня связывает долгая история. На моих глазах сменился не один директор. Я повидала также немало скандалов. И когда прочла в газете сообщение о смерти этой молодой женщины, я всерьез расстроилась.

Рут Герст встала с кресла и подошла к маленькому бару, расположенному в нише в дальнем углу комнаты.

— Не хотите чего-нибудь выпить? — предложила она.

Мы с Майком отказались и подождали, пока хозяйка нальет себе немного чистого бурбона.

— У вас есть какая-то информация о Пьере Тибодо, которую вы хотели нам сообщить?

— О боже, вовсе нет. Я просто не могла спокойно наблюдать, как из-за убийства этой девушки его во всех газетах стали поливать грязью, даже не разобравшись в сути дела. Вы должны понять, что это за место и кто мог желать отставки Тибодо. Думаю, тут я смогу вам помочь.

— Значит, вы уже давно связаны с музеем?

— Дорогая, еще мой отец был его попечителем. В 1925 году он пожертвовал музею первый миллион. Я из старинного банкирского рода. Мой дед прибыл в эту страну примерно в 1880 году. Вы даже представить себе не можете, насколько сильно сейчас изменился музей. Полагаю, что Гейлорд с Беллинджером возлагают вину на Пьера? А в прежние времена кураторы знали свое место.

Я помнила, что Беллинджер не относился к поклонникам Тибодо, однако понятия не имела, что тут имеют место какие-то интриги.

— Действительно?

И миссис Герст пустилась в обстоятельный рассказ.

— Знаете, как было во времена моего отца? Кураторы Метрополитен, представляя комитету попечителей свои проекты, даже не могли на равных участвовать в их заседаниях. Представив то или иное произведение, которое они предлагали приобрести, кураторы уходили из зала заседаний. Так было заведено. А жены попечителей в конце каждого сезона дарили свои вечерние платья женам кураторов, чтобы те могли достойно выглядеть на очередных музейных торжествах.

Миссис Герст улыбнулась своим воспоминаниям.

— Помнится, в год моего поступления в колледж я страшно ревела, узнав, что мама отдала жене куратора отдела греческого и римского искусства нитку жемчуга из Южного моря вместе с парой нарядов от Шанель. Теперь же все совершенно иначе. Теперь они важные и всемогущие.

— Как вы думаете, почему Гирам Беллинджер не ладит с Пьером? Слишком разные натуры? Ученый-затворник против шоумена-администратора?

— Гирам ведет себя как капризный ребенок. Не важно, сколько денег мы вкладываем в проекты для его Клойстерс, угодить ему невозможно. Как-то раз он серьезно подставил Пьера, предложив ему купить гобелены, что были, по его словам, сотканы в мастерских самого Гобелена.[72]

Мы выделили необходимые для этой покупки средства. А когда он получил гобелены и отправил на реставрацию в прядильную лабораторию при соборе Св. Иоанна Богослова,[73] оказалось, что особой ценности они не представляют. И тех денег, что они на самом деле стоили, не хватило бы даже на авиабилет до Америки.

Я взглянула на часы. То, о чем рассказывала миссис Герст, конечно, было любопытно, но интересовало нас совсем другое.

Она поставила стакан на столик рядом с собой и пристально посмотрела на Майка.

— Я хотела у вас спросить, вам кто-нибудь говорил о склепах?

— Склепах? — Мы с Майком переглянулись, и он отрицательно покачал головой.

— Так я и думала. Осталось совсем мало тех, кто были свидетелями начала деятельности музея. Вполне может быть, что даже Пьер не знает об их существовании.

Миссис Герст снова поднесла стакан к губам и сделала пару глотков бурбона.

— Это было почти полвека тому назад, для музея тогда наступили тяжелые времена. В ту пору одним из попечителей был некто Артур Пэглин, владелец весьма посредственной коллекции искусства, но огромного состояния. Тогдашний директор музея ходил за ним по пятам, уговаривая его сделать пожертвование, необходимое для серьезной реконструкции центрального зала. И этот человек знал, как заключать сделки, почти как дьявол.

— И что это была за сделка?

— Пэглин согласился дать нужную сумму денег, но выставил два условия. Во-первых, он хотел выкупить у Метрополитен большую часть собрания египетского искусства, приобретенную музеем много лет назад, причем по той же цене.

— Зачем это ему? — удивился Майк.

— А затем, чтобы эти самые экспонаты завещать обратно Метрополитен, но чтобы на сей раз они вошли в вечность с надписью «Получено в дар от Артура Пэглина». Он получит славу мецената плюс огромную скидку на налогах за свою благотворительную деятельность. Причем сумма вышла намного больше стоимости самих экспонатов, если бы они продавались по ценам 1930 года.

— А второе условие?

— Он потребовал построить в подвале музея хранилище. Что-то вроде частного склепа. Ему было нужно надежное место, доступ в которое имели бы только он и его доверенный управляющий. Разумеется, никакой арендной платы.

— Его желания были удовлетворены?

— С большой неохотой. Представьте, как остальные коллекционеры отнеслись к такой привилегии — человек заполучил превосходно охраняемый склеп в музее Метрополитен, причем совершенно бесплатно.

— Почему члены правления согласились с этим?

— Потому что директор музея добился их согласия в конце концов. Его преемники на этом посту до конца жизни Пэглина продолжали его всячески обхаживать, так и не зная, какие сокровища спрятаны в его тайнике.

— И что бы это могло быть?

— Chacun a son goût,[74] детектив. Мой муж говорил, что при всей тяге Пэглина к коллекционированию предметов искусства основной интерес для него представляла схема уклонения от налогов. У него имелось несколько действительно хороших вещей, но его частенько надували, как, в общем, и всех нас.

— Значит, в то время история со склепом была у всех на слуху? — Я не могла припомнить, чтобы до сегодняшнего дня читала или слышала о чем-либо подобном.

— Не у всех, конечно, но кое-кто был в курсе. Так уж случилось, что мистер Пэглин и мой отец при всей разнице во вкусах сошлись в одном — у них была общая любовница. В течение года или двух, но этого времени оказалось достаточно, чтобы она доверилась моему отцу и рассказала о сокровищах, хранящихся в подвале музея. Думаю, мистер Пэглин и мой отец соперничали не столько из-за женщины, сколько тягались в споре «а у меня денег больше, чем у тебя». В подобных вещах мужчины сущие дети, вы не находите?

— А вы знаете, сколько еще в музее частных склепов?

— Не имею понятия. Мне кажется, вам стоит для начала поговорить с Тимоти Гейлордом. Любой, кто имеет отношение к египетской коллекции, должен знать об истории Пэглина. Я уверена, что на момент его смерти Тимоти уже работал в египетском отделе в качестве куратора-стажера. Старик превосходно справился с девяностолетним барьером. Его пример меня вдохновляет. Ваше здоровье!

— Интересно, в Музее естествознания тоже есть нечто подобное. Имею в виду частные склепы? — спросил Чепмен.

Пока Рут Герст обдумывала ответ, мы с Майком, наверное, в унисон размышляли над тем, что такое частное хранилище может быть очень удобным для сокрытия саркофага.

— Нет, об этом я не слышала.

— А как хорошо вы знаете тот музей?

— Герберт был членом совета его попечителей, — кивнула миссис Герст.

— Герберт? — вопросительно посмотрел на нее Майк.

— Мой покойный муж. Он не хотел связываться с Метрополитен, поскольку тут большое влияние имел мой отец. К тому же его захватывала романтика странствий и волнение первооткрывателя. Вы уже знакомы с Эриком Постом? Европейская живопись.

— Очень бегло.

— Его отец, Виллем, был одним из самых известных искателей приключений прошлого века. В духе героев Хемингуэя. Бесстрашный красавец, любимец женщин. Во многие свои африканские путешествия он с собой брал и Герберта. Думаю, мой супруг в ту пору был едва ли не единственным, кто не выносил охоту, кому было отвратительно само желание убивать прекрасных животных. Его никогда к этому не тянуло.

— А к чему тянуло вашего мужа? — поинтересовалась я.

— В Африке? Ко всему, что осталось от древних животных. Из первых же экспедиций, в которых он побывал с Виллемом, мой муж тащил домой любую окаменелость, что только сумел найти. В общем, все, что осталось от рептилий, черепах, млекопитающих. Другие отправлялись на охоту, а мой Герберт шел собирать разные кости. Я не сомневаюсь, что если бы в том музее и вправду были частные склепы, то Герби обязательно бы завел и себе такой. Спросите у Эрика Поста, он лучше разбирается в этих историях.