Костяной склеп - Линда Фэйрстайн

Майк взял папку с личным делом Грутен, с которого Лаура сделала каждому из нас по копии, и мы отправились на встречу в Музей естествознания, намеченную на одиннадцать утра.

Я напомнила Майку, что нам нужно еще подъехать к магазину на Ист-Сайд, где был куплен пуловер, в котором нашли Катрину, и попытаться узнать, кто его приобрел. Мы съехали с магистрали на 61-ю улицу, затем свернули на Мэдисон-авеню, и я первой заметила вывеску магазина, на которой была та же фирменная эмблема, что и на ярлыке кашемирового пуловера. Мы припарковались и вошли внутрь.

Майк представился продавщице, единственной, кто был в эти утренние часы в небольшом магазинчике. Воспользовавшись затишьем, она раскладывала трикотажные вещи аккуратными стопками. Ей, как и всем, с кем мы сталкивались в ходе следствия по делу об убийстве, хотелось думать, что мы ошиблись, связав ее жизнь — не суть важно, насколько случайной предстала эта связь — со своим расследованием чьей-то смерти.

Я показала ей поляроидный снимок пуловера, сделанный Майком в морге, и копию ярлыка, прикрепленного к вороту. Она внимательно изучила фотографию, поднеся ее близко к глазам, пытаясь разглядеть мельчайшие детали. В ее речи улавливался легкий акцент. «Итальянский», — подумала я, когда она наконец заговорила с нами.

— Но это модель из прошлогодней коллекции?

— Мы не из полиции моды, мэм, — покачал головой Майк. — Эта вещь была на девушке в момент смерти. Нам не известно ни когда она куплена, ни кто ее купил. Потому мы и пришли к вам.

Продавщица взяла карточку с увеличенным ярлыком.

— Этот производитель… его изделиями мы уже не торгуем. Я сейчас проверю по компьютеру, так будет точнее.

Казалось, целая вечность прошла с того момента, когда она села за компьютер и ввела название и код изделия. Не желая смириться с необходимостью носить очки, она снова почти впритык уткнулась в монитор и стала с него, щурясь, читать.

— Вот, нашла. Мы получили небольшую партию трикотажа два года назад, осенью. Девять пуловеров с вырезом лодочкой. Миланский производитель, все ручной работы.

— Всего девять? — переспросил Майк.

Тот факт, что на сей раз не придется отслеживать судьбу какого-нибудь ширпотреба, купленного в универмаге, его явно утешил.

— По одному изделию на каждый размер — маленький, средний и большой. И всего три цвета. Лимонный, малиновый и персиковый. — Она строго взглянула на Майка, словно он был обязан это знать. — Сэр, наши клиенты предпочитают эксклюзивные изделия. Они не хотят встретить кого-то еще, одетого в такую же, как у них, вещь. Это очень дорогой пуловер.

Продавщица на секунду замолчала.

— А какой из них вас интересует? Средний размер персикового цвета, я права? — Она нажала нужную клавишу, и на экране высветился ответ, который ее, пожалуй, даже обрадовал.

— Allora,[64] — произнесла она певуче на родном итальянском. — Конечно, я должна была вспомнить. Это же ее любимый цвет, а она была такой красивой леди. Я дам ее адрес, он у нас записан, хотя это вряд ли вам поможет. Эта женщина умерла. Персиковый пуловер был продан Пенелопе Тибодо.

18

— Видимо, это произведение из козлиной шерсти не назовешь счастливым талисманом. В качестве «бонуса» обе носившие его женщины получили нечто ужасное. Ну как, выйдет встретиться с Тибодо?

На подходе к Музею естествознания, к которому мы вышли с западного части Центрального парка, я отключила мобильный телефон.

— Нет. Я говорила с мисс Дрекслер. Тибодо вылетел утром в Вашингтон, где вечером выступает с какой-то речью. Мы с ним увидимся только после выходных. В понедельник он должен быть в музее. Она уверила меня, что он еще пару недель будет передавать музейные дела.

— Будем надеяться, что и наше дело он поможет закончить. Но как же, черт возьми, пуловер его покойной жены оказался на Катрине Грутен?

Охранник был предупрежден о нашем приходе. Он попросил меня отметиться в журнале регистрации, после чего объяснил, как пройти к кабинету Элайджи Мамдубы, расположенному на четвертом этаже в южном крыле здания.

В этот раз мы вошли в музей с противоположной стороны, поэтому, проходя по длинному коридору, мы миновали уже знакомые нам экспозиции, только в обратном порядке. Поравнявшись с диорамой, представляющей млекопитающих Северной Америки, я увидела, что с экспонатами проводится какая-то работа. Наверное, затеяли реставрацию, стандартную процедуру в учреждении со столь богатой коллекцией фауны. На фоне пейзажа Большого каньона царственно возвышалась пара горных львов, а двое молодых ученых в лабораторных халатах и небольших хирургических масках, закрывавших рот и нос, внимательно их осматривали.

Следуя по стрелкам, мы подошли к лифтам.

— Не спеши. — Майк потянул меня за рукав, когда я пристроилась к шумной компании детишек. — Давай пройдемся по лестнице.

В каком бы здании мы ни очутились, Майк всегда предпочитал перемещаться на своих двоих. Ему это помогало полнее охватить обстановку, увидеть то, на что другой просто не обратил бы внимания.

Как часто бывает в старых зданиях, лестницы казались просто бесконечными. Спускаться по ним было еще терпимо, а вот взбираться наверх затруднительно. Из-за огромной высоты потолков в выставочных залах — в них свободно размещался скелет динозавра или кита — между этажами было по четыре пролета.

Когда мы поднялись на лестничную площадку второго этажа, Майк заглянул в дверь и, уже прикрыв ее, коротко заметил:

— Птицы.

На площадке третьего этажа я остановилась, чтобы отдышаться, а он тем временем заглянул в следующий зал.

— Африканские животные. Крутом одни обезьяны и мартышки. — Майк попробовал открыть другую дверь, расположенную против входа в экспозицию, но та не поддалась. — Надо будет спросить о ней. Мы должны знать, что находится за каждой запертой дверью.

— Желаю удачи! Здесь их должно быть несколько тысяч.

С большим облечением я ступила на площадку четвертого этажа и сразу оперлась на перила, пытаясь перевести дух.

— Жди меня здесь, — распорядился Майк.

Я была рада возможности немного передохнуть, пока Майк взобрался еще на один пролет. Он толкнул двойную дверь с табличкой «ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН» и на пару минут скрылся за ней.

— Что там? — поинтересовалась я, когда он появился в поле зрения.

— Самый длинный из доселе виденных мною коридоров. Сплошные кабинеты и комнатки. И тьма шкафов. Причем, как ты могла заметить, высотой до потолка. Ряды серых металлических ящиков, наподобие сейфов, тянутся от одного конца здания к другому. Ладно, идем дальше. Посмотрим, сколькими способами тут набивают чучела бедных мартышек.

Мы снова двинулись по стрелкам, повернули за угол, миновали кафе «Приют динозавров», прошли экспозицию, посвященную давно вымершим животным, и наконец очутились в приемной мистера Мамдубы. Секретарша указала нам на открытую дверь, хозяин которой словно давно уже поджидал нас и был готов к встрече.

— Я Мамдуба. Элайджа Мамдуба. — В приемную шагнул худощавый чернокожий мужчина небольшого роста, однако обладающий сильным голосом и таким же рукопожатием. — Мисс Купер? Мистер Чепмен? Не желаете зайти?

Его кабинет, расположенный в угловой башенке, представлял собой идеально круглое помещение, окнами выходившее на перекресток 77-й улицы и авеню Колумба. Мне никогда еще не приходилось бывать в подобных комнатах, а причудливость этой усиливала коллекция экзотических диковин. Это были не серебряные чайные сервизы работы старых мастеров, которые мы видели в Метрополитен, а экзотичные образцы культур разных народов, свезенные со всего мира. Вдоль стен мы заметили четыре пары одинаковых дверей, две из которых располагались прямо за его столом, а остальные — на другой стороне комнаты, украшенной выставочными плакатами.

Мамдуба с улыбкой наблюдал, с каким интересом я рассматриваю его кабинет.

— Полагаю, вы достаточно хорошо знакомы с нашим музеем? — осведомился он.

В течение нескольких минут, пока мы говорили на общие темы, я совершила небольшую экскурсию по комнате, оглядев все экзотические предметы и снимки Мамдубы на фоне не менее экзотических пейзажей, снятые в разных уголках мира. Едва ощутимая певучесть его африканского акцента плохо вязалась с дипломами, висевшими на стенах вперемешку с фотографиями. Это были дипломы выпускника Кембриджского университета, а также доктора философии Гарварда по специальности «культурная антропология».

— Однако я уверен, что вы пришли сюда не затем, чтобы слушать мои рассказы о последних открытиях в ихтиологии. — Улыбки на его лице будто и не бывало. — Вы хотите поговорить о мисс Грутен?

— Да, и вопросов у нас достаточно много. О ней самой, о подготовке к выставке, о ее посещениях вашего музея.