Тихая жена - А. Харрисон

Взяв бокал вина, подруга признается, что сильно волновалась.

– Не поступай так со мной больше. В прошлый раз, если помнишь, ты едва на ногах стояла, когда мы вышли из ресторана. Ты что, развалишься от телефонного звонка?

Бранится она добродушно, так что Джоди лишь улыбается. Они уносят бокалы в гостиную, где небесная панорама, которая весь день была нездорово-бледной на вид, приобрела цветущий иссиня-черный оттенок. Джоди принимается обходить комнату и включать лампы. Потом она подбавляет жару в камине и усаживается на диван рядом с Элисон. Перед ними на кофейном столике стоит блюдо с канапе, которое Джоди принесла туда чуть ранее: кусочки поджаренного багета с острой оливковой приправой.

Элисон еще ничего не известно о затруднительном положении подруги. Последнее, о чем они говорили, это беременность Наташи и вероятность того, что Тодд на ней женится. Элисон не знает, что (по словам Дина) уже назначена дата свадьбы. И про ордер на выселение, и про то, что Джоди окопалась тут, как хоббит в норе. Не знает, что сказала Барбара Фелпс, и вообще что Джоди обращалась к юристу. Она держала все это в себе, думая, что даже Элисон, которая потворствует ей, как никто другой, не одобрит ее намерение держаться за дом, отказываясь из него выходить.

Но она оказывается не права. С учетом специфики своей работы Элисон видит довольно много несправедливости, начиная с повседневной мелкой тирании (когда девочки бывают вынуждены танцевать под ледяным ветром кондиционера; когда их заставляют снимать стринги на сцене) до откровенного злоупотребления властью (когда девочкам приходится развлекать друзей менеджера; когда их вынуждают оказывать услуги работникам правоохранительных органов), и смотрит Элисон на такие вещи отнюдь не философски, она не считает нужным закрывать на это глаза, плыть по течению или следовать по пути наименьшего сопротивления. Элисон регулярно встает на сторону пострадавшего, помогает решать чужие проблемы. Она не из тех, кто творит самосуд; она слишком умна, чтобы поднимать шум и привлекать к себе лишнее внимание на рабочем месте. В ее стиле скорее устроить короткое замыкание, подсыпать чего-нибудь в выпивку или сделать анонимный звонок чьей-нибудь жене или матери. Однажды она даже воспользовалась моментом и, когда полицейский зашел побаловаться, стянула у него пистолет. Джоди слышала, что Элисон может перейти и на тяжелую артиллерию, но до сегодняшнего вечера не представляла, что под этим может подразумеваться.

Они возвращаются за стол и жадно берутся за ризотто с морепродуктами. Элисон рассказывает о том, как отвратительно себя ведет бывший мужик Кристал, и о том, что та пытается связать ему руки уже с помощью суда. Потом она переходит на войну между двумя девчонками, Брэнди и Суки, которая дошла до того, что они уже режут друг другу костюмы. Джоди вежливо слушает, но внутри невольно думает о своем. Разумеется, она сама виновата, что Элисон больше занята чужими проблемами, в то время как у нее, Джоди, такие трудности. Ей уже не терпится открыться подруге, все рассказать, но она медлит. Элисон посмеется, узнав, что она тут окопалась и все так усложняет, хотя в итоге исход будет один.

Но после обеда, когда они отсели от стола подальше, скрестив ноги и переключившись с вина на кофе, Элисон задает неожиданный вопрос.

– Тодд женится на той девчонке?

И тут Джоди начинает видеть, что за человек ее подруга. Она рассказывает ей все, в самых унизительных подробностях – особенно о том, как она сделала из себя жалкую затворницу, – а Элисон кивает, соглашается, по сути, большего одобрения и поддержки и ждать нельзя.

– Правильно поступаешь, – говорит она, – он не должен уйти безнаказанным.

– Но он-то все равно уйдет, – отвечает Джоди. – Вряд ли я могу его как-то остановить.

– Ошибаешься. Мы можем решить эту проблему.

– Решить эту проблему?

– Несомненно.

– Ха-ха, – смеется Джоди, – хорошо бы.

– Ты думаешь, я шучу.

– Не шутишь. Но как это сделать? Мне даже адвокат не помог.

– Все возможно, – настаивает Элисон. – Нужно просто немного времени, все подготовить.

– Хорошо, – соглашается Джоди.

– Сколько у нас? – спрашивает Элисон.

– Не понимаю.

– Известно, когда он женится? После свадьбы возможностей станет куда меньше.

– Ты хочешь узнать дату свадьбы?

– Твой друг тебе не сказал? Этот Дин?

– Вторая суббота декабря.

– А сегодня что? Так. Думаю, уложимся. Надо сначала выяснить про завещание. Если оно все еще на тебя…

– Да. Насколько я знаю. Ну, то есть, он мог переписать, – об этом Джоди не думала совсем. Мысль о том, что он несомненно изменит завещание в пользу жены и ребенка, все равно что новая пощечина.

– Может, не успел, – говорит Элисон. – Есть вероятность. Он женится, наверняка подумал, что это сейчас ни к чему. Ведь после бракосочетания любое текущее завещание будет аннулировано, – Элисон складывает салфетку в несколько слоев, расправляет, переворачивает, делает из нее прямоугольник, затем квадрат. – Закон – скотина равнодушная, – добавляет она. – Они заставят тебя побегать, а в итоге все равно лишат всего, в том числе самоуважения. Тысячу раз это видела. О законе забудь. Я сделаю один звонок и верну тебе твою старую жизнь. – Она отталкивает салфетку и принимается осматривать стол – солонка, канделябр, стакан с водой, кофейная чашка… и выстраивает их в ряд, как солдатиков.

Джоди поднимается и достает из шкафа бутылку.

– Очень хороший Арманьяк, – говорит она. Аккуратно и сосредоточенно, не делая лишних движений, она наливает янтарную жидкость в стакан и подает подруге.

Внутри ее творится революция, как будто от всего жизненного опыта можно отстраниться в одном разговоре. Джоди бросает свое бесполезное сопротивление закону, жалкую невинность, ощущение, что она не может ни на что претендовать и оказалась козлом отпущения юридической системы, как змея сбрасывает кожу. Прелесть в том, что ей не надо ничего решать. Например, чтобы преодолеть собственные запреты, ей достаточно разозлиться, сделать это хладнокровно, иметь дело с последствиями. Затерявшись в пустыне, ты пьешь плохо пахнущую воду, предлагаемую подругой. Получив смертельную рану, отдаешься в руки хирурга. Уже не взвешивая «за» и «против». Сейчас речь идет о том, чтобы просто выжить.

– Ренни надежный, – говорит Элисон. – Муж из него паршивый, но связи у него хорошие. И он передо мной в долгу. Ну, и деньги ему не помешают. Но не переживай, для тебя цена будет нормальная.

Джоди пленяет этот параллельный мир, где ее проблема просто исчезает, причем не только необходимость сохранить дом, но и все, что маячит в перспективе, – то, что Наташа займет ее место, бесконечные дни, которые ей предстоит переживать один за другим, в то время как Тодд будет продолжать есть, спать, сношаться в другой части города. Мир без Тодда – это не то чтобы новая идея, это целая новая категория идей, которая как раз сейчас выковывает в ее голове под себя новые извилины, словно роющий тоннель червь. Но что удивляет всерьез – это подруга. Элисон всегда ей нравилась, но сейчас Джоди осознает, что недооценивала ее, и смотрит на нее свежим взглядом.

– Платить надо будет наличными, – говорит Элисон. – Но снимать их в банке с карты нельзя. Подобные транзакции можно проследить. Если возьмешь большую сумму, за тобой будут следить с ищейками.

Джоди понимает, что Элисон имеет в виду полицию, судью, присяжных, следователя – всю правовую систему.

– У меня на банковском счету все равно не много, – признается она.

– Будет. А сейчас, может, тебе продать что-нибудь? Драгоценности. Или что из этих безделушек, – и две пары глаз принимаются оценивать, что есть в комнате. Золотые статуэтки из Перу, литография Матисса[15], картина Раджпута в золоченой рамке.

– И не через агента. Найди покупателя в Интернете, – она берет руку Джоди и всматривается в кольцо с камнем. – Лучше выбирать небольшие объекты, которые можно донести самой. И пусть расплачиваются наличными. Действовать надо быстро. И набери еще на поездку. Когда придет время, тебя здесь быть не должно.

24. Он

Утро. Он сидит за столом. Обертки от сэндвичей валяются в мусорной корзине, стоящей возле левого ботинка, там же – картонный стаканчик из-под первого утреннего кофе. Второй кофе еще не выпит. Несмотря на кофеин, Тодд чувствует себя как с похмелья, он едва удерживается в бодрствующем состоянии, но в то же время очень хорошо чувствует движения зверька в животе. Он принимал Наташино снотворное, но оно никак не повлияло на гложущее его изнутри, фыркающее и царапающееся существо, которое как будто бы само никогда не спит и хозяину не дает засыпать глубоко и надолго. Это чувство – как будто в нем поселился раздражительный жилец – и знакомое, и незнакомое одновременно. Когда-то, еще недавно, Тодд наивно полагал, что Наташа уймет эту боль навсегда, что их любовь – это некое заклинание, благодаря которому он всегда будет в безопасности.