Тихая жена - А. Харрисон

– Как тебя зовут? – спрашивает он, когда она подходит, чтобы принять у него заказ. Тодд давно хотел задать этот вопрос и ждал подходящего момента, пытаясь разгадать ее равнодушие. Но теперь-то он не чужой человек, а регулярный посетитель; она к нему привыкла. Что касается женщин, он мыслит вполне здраво.

– Илона, – она бросает короткий взгляд на его лицо, может быть, впервые за все это время.

Тодд хочет сказать, что она ошеломительна. Судя по ее виду, сама она об этом не знает. На него наваливается груз потерянного времени, настойчивое стремление, природы которого он не понимает, но которое все равно руководит им. Чего ему хотелось бы, так это завести ее в мужской туалет и закрыться там. Что он может сделать – это спросить, когда заканчивается ее рабочий день, сводить ее в хороший ресторан, потратить приличную сумму, произвести впечатление. Все женщины любят деньги. Любая тебе отдастся, если на нее достаточно много потратить. Что бы там ни говорили в учебниках, именно деньги приводят женщину в настроение.

Илона переносит вес тела на правую ногу, бедро подается вперед. Она смотрит куда-то вдаль.

– Шот и пинту пива, – просит Тодд. Он ей ничего другого никогда и не говорил. Она отходит.

– Илона, – зовет он.

Она разворачивается и возвращается.

Тодд вспотел. По груди расползся покалывающий жар, лоб покрылся испариной.

– Когда мне было десять лет, – начинает он, – отец на моих глазах сломал матери руку. Завел за спину, она хрустнула. Левая. «Чтобы ты могла и дальше работать», – сказал он ей. И смотрел при этом мне прямо в глаза. Никогда не забуду его лица в этот момент. Он как будто что-то показывал мне, проводил демонстрацию. Учил.

Говоря это, Тодд смотрит на нее, вытирает лоб рукавом.

– Я поклялся, что никогда не стану таким, как он. Я всегда уважал тех женщин, с которыми общался. Не хочу сказать, что я святой, но я сильно их любил. Когда я достаточно повзрослел, я увел мать оттуда. И заботился о ней до самой смерти.

Тодд сам себя ненавидит за эту речь. Это не более чем малодушная попытка выбить сочувствие, бесстыдный трюк. Он рассказывал это женщинам уже не раз. Это не совсем неправда – на уровне эмоций все верно. Илона сделала полшага в его сторону, и в ее глазах загорелся свет даже раньше, чем Тодд закончил. Но сложно понять, сочувствие это или презрение. Хотя она ему еще ничего не подавала, а значит, он трезвый, наверняка это говорит в его пользу. Ведь Тодд не упился настолько, что вся душа наизнанку, он не какой-то жалкий пустозвон, вещающий о своих былых невзгодах. Он не только трезв, но и по статусу находится чуточку выше, чем остальные, кого она может встретить в этом дешевом баре. И Тодд рассчитывает на то, что трезвость сыграет в его пользу – как и ботинки из телячьей кожи, стильная стрижка, «Ролекс Милгаусс», поблескивающие на левом запястье.

– Не знаю, почему решил вам об этом рассказать, – говорит он.

Официантка снова отворачивается, Тодд снова ее подзывает.

– Я изо всех сил стараюсь привлечь ваше внимание, – продолжает он. – Но прошу прощения. Наверняка вы целый день выслушиваете подобные плаксивые истории, хотя заслуживаете куда большего – вам нужен мужчина, который забудет о себе и будет думать только о вас. Баловать вас. Дарить цветы и подарки. Делать массаж стоп, когда вы вернетесь с работы. «Мой милый фрекен, ты фесь день ногах, они ощень и ощень болеть». Вы же с утра до вечера кормите неудачников, пытающихся приударить за вами, хотя вы на рабочем месте. «Но не фолнуйся, ты говорить Борис, и мы спустить с него шкура, как мы делать в Савецкий Саюз».

Илона неожиданно начинает смеяться, свойственная ей безучастность внезапно сменяется радующей душу теплотой, и после этого их общение несколько меняется. Пока он пил, она уже согласилась сходить поужинать с ним в свой выходной – за два дня до того, как он должен получить результаты анализов и за пять дней до свадьбы. Тодд предпочел бы ужин, но это невозможно – по крайней мере, пока не снят комендантский час. Когда сын родится, он постарается организовать дома какие-нибудь перемены. Установит правила, сделает так, чтобы можно было жить как раньше. Бегать куда-то украдкой – не в его стиле, да и вообще не вариант. Тодд снова станет сам себе хозяин, точно так же, как было с Джоди.

Тодд уже во многом сам не свой. Например, его наводнили детские воспоминания. Мама делает пончики субботним утром, она стоит над кастрюлей шипящего жира и жарит порцию за порцией, а он сидит за столом и кушает те, что уже остыли. Чтобы ее порадовать, он ест больше, чем хочется, и когда больше уже не лезет, даже когда начинает тошнить. Эта сцена вызывает смешанные чувства, как и все воспоминания о матери. Например, как она ложилась рядом с ним вечером и гладила по голове, пока он не засыпал. Как она облизывала палец, чтобы вытереть какую-нибудь грязь с его щеки, даже когда Тодд повзрослел. Нежное касание ее руки, пахнущей чесноком. Как ему это одновременно было и приятно, и противно. Ему надоело, что в последнее время эти вещи вспоминаются постоянно, словно распахнулся какой-то ранее закрытый шлюз. Тодду это все неинтересно, воспоминания эти бессмысленны и бессвязны. И ко всем остальным страхам добавляется еще и то, что он становится слишком уж слабым, утрачивает мужественность.

27. Она

В любой момент времени в мире проходит как минимум десяток конференций на психологические темы. Она подумала об этом сразу же, когда Элисон велела ей уехать из города. За годы работы Джоди посещала подобное мероприятие лишь однажды, это была конференция по теме коммуникации, в Женеве, несколько лет назад. Ей тогда очень понравилось, как легко было общаться с людьми, ощущение профессионального товарищества, интересные выступления, докладчики, собравшиеся со всего света, походы в рестораны с новыми знакомыми в заграничном городе. Вернулась она со свежим энтузиазмом по поводу работы, внесла во взаимодействие с клиентами некоторые коррективы, стала уделять больше внимания языку тела, подбору слов, использовать их же жесты и фразы для нахождения общего языка.

Джоди давно хотела съездить еще на какую-нибудь конференцию, но как-то все не складывалось. Отчасти из-за верности Тодду – кто же о нем позаботится, когда она уедет? Хотя это беспокойство являлось лишь прикрытием; внутри, конечно, все было мрачнее. Собственнический инстинкт. Паранойя. Нежелание предоставлять ему еще большую свободу действий. Привычные чувства, и хотя они не терзали ее ежедневно, но, несомненно, сыграли определенную роль в том, что Джоди предпочитала оставаться дома.

Выбор свелся к «Управлению гневом» в историческом городе Винчестере на юге Англии и «Эмоциям, стрессу и старению» в солнечном Джексонвилле, Флорида. Джоди больше интересует управление гневом, раньше ей не предоставлялось возможности изучить эту тему. А если после конференции еще и что-нибудь почитать, она сможет брать клиентов, которым требуется помощь в этой сфере. Но посмотрев прогноз погоды и узнав в турагентстве цену, она все же выбирает «Эмоции, стресс и старение», утешив себя тем, что там ее ждут пальмы и тропический бриз.

Таким образом она оказывается в отеле Джексонвилля, где ее будит настойчивый звонок телефона, стоящего на прикроватной тумбочке. В номере черным-черно, света вообще нет, даже вокруг штор и под дверью темно. Джоди перекатывается на бок, смотрит на ядовито-зеленые цифры электронных часов. Нет еще и шести. Даже солнце встанет не раньше, чем через час.

Джоди приехала сюда позавчера и с тех пор ни разу не задумалась о том, почему она здесь, о том, что происходит дома. На конференции не трудно забыть обо всем остальном, тут все просто и без хлопот, это отдельный мир, где настоящая жизнь сменяется различными отвлечениями и развлечениями. Аудитории залиты теплым естественным светом, двери патио выходят в сады с цветущим кустарником, на улице можно подставить лицо солнцу, вдохнуть запах океана. Ей ничего не приходится делать, лишь устроиться поудобнее в мягком кресле и слушать интереснейшие выступления, пойти со всеми в ресторан на обед, одеться к ужину в городе. Она здесь никого не знает. Никто не в курсе ее жизненной ситуации. Для остальных Джоди все равно что появилась из космоса или вообще материализовалась на ровном месте.

Трезвонящий телефон в эту картину не вписывается. Джоди покрепче закрывает глаза и ждет, когда это прекратится. Снова наступает тишина, она медленно и сдержанно выдыхает, похоже на вздох, и опять засыпает, но глубокий сон сейчас не поймать, голова слишком занята сновидениями, полна странных и пугающих образов – толпа людей, яркий свет, кто-то бежит. И не больше чем через несколько минут раздается новый звонок. Во сне этот низкий и настойчивый звук преображается в чей-то плач, Джоди окончательно просыпается. Непонятно зачем моргая в темноте, она встает с кровати и ощупью пробирается в ванную.