Сознающий ум. В поисках фундаментальной теории - Дэвид Чалмерс

Тезис о логической возможности зомби может быть, к примеру, косвенно подкреплен рассмотрением нестандартных реализаций моей функциональной организации[70]. Моя функциональная организация — то есть схема каузальной организации, воплощенная в механизмах, ответственных за продуцирование моего поведения, — в принципе может быть реализована множеством весьма странных способов. Возьмем широко известный пример (Block 1978): люди, составляющие большую нацию, вроде китайцев, могли бы организоваться таким образом, что они реализовывали бы каузальную организацию, изоморфную той, что имеется в моем мозге, причем каждый человек симулировал бы поведение одного-единственного нейрона, а синапсам соответствовала бы связь через радиопередатчики. Эта нация могла бы осуществлять контроль над пустой головой робота, снабженного сенсорными датчиками и моторными эффекторами.

Многие считают маловероятным, что такая структура порождала бы сознательный опыт — что в этой системе возник бы «коллективный ум». Меня, однако, сейчас не интересует вопрос, действительно ли в таком случае возникал бы сознательный опыт; подозреваю, что да, как я доказываю в главе 7. Важным пока является лишь когерентность идеи об отсутствии у подобной системы сознательного опыта. Здесь выражена осмысленная возможность, и открытым вопросом остается то, возникает при этом сознание или нет. К аналогичным выводам можно прийти и рассматривая мой кремниевый изоморф, организованный так же, как я, но имеющий кремниевые чипы вместо нейронов. Будет ли подобный изоморф действительно обладать сознанием, неочевидно, но большинство считает, что отрицающие это говорят о когерентной возможности. Из подобных случаев можно заключить, что существование моего сознательного опыта логически невыводимо из фактов о моей функциональной организации.

Но если признать концептуальную когерентность того, что у структуры с групповым умом или у моего кремниевого изоморфа могло бы обнаружиться отсутствие сознательного опыта, то из этого следует, что мой зомбийный двойник — в равной степени когерентная возможность. Очевидно ведь, что сознание ничуть не в большей степени концептуально выводимо из биохимии, чем из кремния или из какой-то группы гомункулов. Если можно представить кремниевого изоморфа без сознательного опыта, то нам нужно лишь в нашем представлении заменить кремний на нейроны, оставив неизменной функциональную организацию, и мы получим моего зомбийного двойника. Ничто в этой замене не могло бы привнести опыт в данное представление; указанные реализационные различия попросту не являются тем, что могло бы иметь концептуальное отношение к опыту. Значит, сознание не является логически супервентным на физическом.

Аргумент в пользу зомби можно сформулировать и без обращения к этим нестандартным реализациям, но их эвристическая ценность состоит в устранении источника концептуальной путаницы. Интуиции о логической возможности бессознательной физической копии поначалу могут казаться совсем не очевидными, возможно, потому, что привычное сосуществование биохимии и сознания может наводить на мысль о концептуальной связи. Рассмотрение менее привычных случаев лишает картину этих эмпирических корреляций и поэтому позволяет более непосредственно судить о логической возможности[71]. Но признав логическую возможность этих бессознательных функциональных копий, мы не сможем избежать аналогичного вывода и относительно той самой физической копии.

Кто-то мог бы подумать, что аргументы от представимости ненадежны. Иногда, к примеру, высказывается возражение, что в действительности мы не в состоянии детально вообразить многие миллиарды нейронов человеческого мозга. Конечно, это так; но для нашего аргумента не требуется воображать каждый из этих нейронов. Одна лишь множественность нейронов не могла бы концептуально влечь за собой сознание; если вся эта нейронная структура должна иметь отношение к сознанию, то она должна иметь указанное отношение вследствие неких высокоуровневых свойств, которые она делает возможными. Достаточно поэтому вообразить данную систему на грубом уровне и убедиться в том, что мы представляем ее с надлежащим образом детализированными механизмами восприятия, категоризации, высокого пропускного доступа к информационным данным, способности давать отчет и т. п. Вне зависимости от того, насколько детализированными представляются эти механизмы, сценарий с зомби не утрачивает своей когерентности. Быть может, оппонент мог бы заявить, что ускользающие от воображения нейронные детали неким образом концептуально релевантны независимо от их вклада в реализацию сложных функций, но в таком случае он должен был бы разъяснить, в чем могла бы состоять эта релевантность, — но у него нет путей сделать это. Эти реализационные детали попросту находятся не на том уровне, на котором они могли бы оказаться концептуально релевантными для сознания.

Иногда утверждается также, что представимость не может быть надежным проводником для установления возможности. Представимость и возможность расходятся главным образом в случаях апостериорной необходимости. Так, гипотеза, что вода не есть Н2O, кажется концептуально когерентной, но вода, похоже, есть Н2O во всех возможных мирах. Однако апостериорная необходимость не имеет отношения к проблемам данной главы. Как мы видели в предыдущей главе, объяснительные связи основаны на априорной выводимости высокоуровневых фактов из физических фактов. Соответствующий тип возможности должен оцениваться на основании использования первичных интенсионалов релевантных терминов, а не вторичных интенсионалов, имеющих отношение к апостериорной необходимости. Поэтому если зомбийный мир представим, хотя бы в том смысле, в каком можно представить, что вода не является Н2O, то этого достаточно для вывода о невозможности редуктивного объяснения сознания.

Если отвлечься от указанных соображений, то аргументы от представимости могут оказаться ошибочными главным образом в случае неявной концептуальной путаницы: при недостаточной отрефлексированности мы можем не заметить некогерентности в том, что якобы возможно, — когда мы представляем некую ситуацию и неверно описываем ее. К примеру, кто-то мог бы подумать, что он в состоянии представить ситуацию, в которой последняя теорема Ферма оказывается ложной, вообразив ситуацию, когда ведущие математики заявляют, что нашли контрпример. Но если допустить, что эта теорема в действительности верна, то мы видим, что данная ситуация была неверно описана: на самом деле речь идет о сценарии, в котором последняя теорема Ферма верна, а какие-то математики ошибаются. Важно, однако, что подобного рода ошибки всегда имеют априорный характер, так как они возникают из неверного применения первичных интенсионалов наших понятий к представленной ситуации. Надлежащая рефлексия сможет выявить, что данные понятия были неверно применены и что тезис о логической возможности неоправдан.

Таким образом, единственный путь, открытый для оппонента в нашем случае, состоит в утверждении, что при описании зомбийного мира как зомбийного мира мы неверно применяем понятия и что в этом описании в действительности заложено скрытое противоречие. Быть может, если бы мы подумали о нем с достаточной степенью ясности, мы осознали бы, что, воображая физически идентичный мир, мы тем самым автоматически воображаем мир, в котором существует сознательный опыт. Но в таком случае оппонент должен был бы указать нам, где именно в том, что кажется вполне когерентным описанием, могло бы скрываться противоречие. Если же внутренняя некогерентность не может быть раскрыта, то это очень серьезный довод в пользу логической возможности зомбийного мира.

Как и прежде, я не могу заменить никакой внутренней некогерентности; у меня есть ясная картина представляемого мной при представлении зомби. И все же некоторые выказывают недоверие аргументам от представимости, особенно если в них используются столь странные идеи, как здесь. Хорошо поэтому, что всё, что можно извлечь из доводов с зомби, можно получить и другими способами, к примеру рассматривая вопрос с эпистемологической стороны или со стороны анализа. Подобные аргументы (вроде приведенных ниже аргументов 3–5) покажутся многим менее замысловатыми и поэтому более весомыми в плане обоснования тезиса об отрицании логической супервентности. Однако зомби по крайней мере позволяют живо проиллюстрировать ряд его важных моментов.

Аргумент 2: Инвертированный спектр

Даже при аргументе от представимости против логической супервентности, строго говоря, необязательно допускать логическую возможность зомби или зомбийного мира. Достаточно допустить логическую возможность мира, физически идентичного нашему, в котором факты, касающиеся сознательного опыта, всего лишь отличны от соответствующих фактов в нашем мире, хотя сам сознательный опыт может и присутствовать. При отсутствии какого-то позитивного факта об опыте в нашем мире в физически идентичном мире сознание не является логически супервентным.