Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

— Опрометчиво поступаешь, моя царица.

— Пусть так. Но — погодим. И поглядим. Пошли и ты своих верных людей в речную рать. Особенно в Коломну. К главному воеводе Ивану Вельскому139 . Ни одного его неверного шага тоже не упусти. Вельский с Воротын­ским может сговориться.

Знай обо всем этом князь Иван Воротынский, тут же поспешил бы обратно в Москву, но он спокойно ехал в свой удел, обдумывая те меры, какие необходимы для за­щиты удела и рубежей Земли Русской, но главное, горя нетерпением встретиться с сыном, загодя радуясь той встрече. Он пытался даже представить себе своего стар­шего сына, в его воображении он представлялся крепкотелым, с пригожим лицом, как у княгини, и умным доб­рым взглядом — все, что прежде рассказывала княгиня об их первенце, он кратно преувеличивал в своих мыс­лях.

Он не ошибся в своих ожиданиях. Княжич и впрямь предстал перед отцом не птенчиком, едва оперившимся, но — мужем. Сразу бросилось в глаза князю-отцу гибкое и сильное тело не изнеженного баловня, а ратника. Взгляд острый, хотя и была смягчена эта острота слезами радости, застлавшими глаза юноши.

Поначалу княжич, словно совсем взрослый воевода, поклонился поясно отцу, но на малое время хватило у не­го сил играть эту роль, не совладав с собой, кинулся в от­цовские объятья и прижался к его все еще могучей груди.

— Счастье-то какое Бог дал, — умиленно повторял князь-отец, прижимая к себе сына и похлопывая по ту­гой спине. — Счастье-то какое!

Но нежность эта не могла быть долгой. Они — мужчи­ны. Они — воеводы. Отец мягко отстранил сына, сказав:

— Ну, будет!

Князь шагнул к Никифору Двужилу, который стоял в ожидании, когда на него обратит внимание государь его, поклонился низко, затем взволнованно заговорил:

— Я всегда верил в твою преданность моему дому, но то, что ты сделал для меня, я даже не могу оценить! — И он снова низко поклонился своему стремянному.

Настало время и Никифору степенить князя:

— Будет, воевода. Иль мы дети, в куклы играющие. Я поступал по чести. А каков твой сын в сече, сам погля­дишь, тогда и скажешь свое окончательное слово.

— Знаю и без того — худу не научил. Но ты прав, не стоит уподобляться слезливым бабенкам. — Голос его ок­реп, зазвучал властно: — Готовь дружину к встрече со мной. Славно она потрудилась без меня, хочу знатно ее наградить: каждому — по новой кольчуге и по золотому

рублю. А тебе, Никифор, и Сидору Шике — милость осо­бая. Вдвое земли вам добавлю с селами и велю новые тере­ма срубить. Каждому по чину. И вот еще что: младшего моего бери в обучение. Княгиня по слабости своей не пус­тила его к тебе, а теперь наверстывать нужно упущенное.

— Постараюсь, князь. Завтра же начну.

Начать-то он начал, смог по-настоящему приобщить к ратному делу и князя Михаила, хотя сейчас события по­вернули в такое направление, о каком обычно говорят: «Не дай, Господи!»

Началось с того, что на одной из сторож, стоявших на засечной линии между Козельском и Воротынском, каза-ки-порубежники перехватили литовского вельможу, ко­торого сопровождала внушительная охрана. До стычки дело не дошло лишь потому, что благородный гость сдер­жал своих телохранителей, а казакам сообщил:

— Мы с миром к князю Воротынскому посланы Сигиз-мундом.

Поверить казаки поверили, но свою охрану учредили, хотя и негодовал вельможа. С великим шумом, таким об­разом, прибыл к князю Воротынскому польско-литов­ский посланец, хотя надлежало, по цели его визита, тай­но появиться в княжеском дворце.

Шум литовцами был задуман с умыслом: князь вы­нужден будет учитывать, что их встреча получила оглас­ку и скорее согласится на предложение, понимая, что в противном случае он все равно окажется под подозрени­ем, а при желании его противников в Кремле может быть обвинен в измене и даже казнен. Выбор у князя, таким образом, сужен до минимума.

Представ пред князем Воротынским, вельможа заго­ворил, вовсе не заботясь о том, чтобы прежде палату по­кинули сопровождавшие его казаки.

— У меня, князь, письмо тебе от самого Сигизмунда, а меня твои люди доставили как преступника!

Князь Иван Воротынский, сразу поняв, какая угроза нависла над ним, ответил резко:

— Я присяжный одного повелителя — царя Россий­ского великого князя Ивана Васильевича. Если твоему королю что-либо нужно, пусть шлет к нему послов. Пись­мо своего короля вези обратно!

Посланец, уже протянувший было князю пакет, по­держал его, подержал, надеясь, видимо, что князь пере­думает, затем положил на прежнее место — в дорожную суму-калиту, с явным сокрушением молвил:

— Выходит, окольничий Лятцкий солгал, сказавши, будто имел с тобой, князь, уговор? Несдобровать, значит, окольничему. Ой несдобровать! Мой король не жалует лжецов.

Опешил князь Иван от такого нахальства, не вдруг на­шелся, что сказать в ответ, литовский же посланец про­должал:

— Не стоит удивляться, князь. Тебе же хорошо изве­стно, что князь Симеон Вельский и окольничий Иван Лятцкий присягнули моему королю.

Вот это — новость. У князя Ивана перехватило ды­хание от такой дерзости литовцев, так удачно выбрав­ших время для мести за то, что когда-то возвратился он в свое исконное отечество, покинув Казимира. И не один. Уговорил тогда и других князей ветви Чернигов­ской.

Приказал князь гневно:

— Взашей гоните! За рубеж удела моего! За рубеж Рос­сии!

Не то решение принял князь. Ой не то. Оковать бы по­сланца Сигизмундова и свести в Москву, к царице Елене, но в горячке не подумал о последствиях сделанного опро­метчивого шага.

На худой конец самому бы скакать в Москву. Но и это­го князь не сделал. Думал, конечно, об этом, но так некс­тати татарская сакма прорвалась через засечную линию, опередив на пару дней весть лазутчика. Обратный путь сакмы верный человек из степняков передал, оттого ее не выпустили. Сам князь повел дружину, чтобы отсечь от­ход грабителям. Сакму, как стало привычно княжеской дружине, казакам и стрельцам сторож, побили, награб­ленное татарами вернули хозяевам. Даже с лихвой. Ни одного татарского коня, ни одной сабли, ни одного доспе-ха, ни одного пленного татарина не взял себе князь, все раздал смердам, чтобы поскорее те встали на ноги, и это возвышало его в глазах подданных.

Гордясь удачей, князь Иван забыл о литовском по­сланце, но тут прискакал к нему гонец от князя Ивана Вельского, главного воеводы речной рати. Уведомлял он Воротынского, что в самое скорое время поедет погля­деть, все ли ладно в полках, что стоят в крепостях по Оке, неяременно тогда наведается и в его вотчину, просил по­этому не отлучаться из дома надолго.

Доволен князь Воротынский, что вспомнили о нем, ве­лел Двужилу еще раз проверить самолично, все ли в пол­ном порядке у дружины, чтобы комар носа не подточил, если задумает главный воевода догляд учинить; послал своих подручных на все сторожи, чтобы и там не углядел изъяну какого главный воевода, если соберется прове­рить, как идет порубежная служба, — ждал, короче гово­ря, князя Ивана Вельского, как главного воеводу, а вы­шло совсем не то, к чему князь готовился.

Иван Вельский приехал к Воротынскому во дворец один, лишь с малой охраной. После взаимных поклонов, после представления Вельскому княжичей Михаила и Владимира и приглашения быть гостем в его доме Вель­ский ответил Воротынскому:

— Недосуг, князь. Поговорим, уединившись, и я от­правлюсь в обратный путь.

Не смог скрыть разочарования князь Воротынский. Особенно тем, что даже с княжичами не хочет побеседо­вать главный воевода. Спросил недовольно:

— Иль помешают сыновья мои беседе? Сын мой Вла­димир уже дружину водит, литовцев и татар знатно би­вал. Михаилу тоже воеводская стезя самой судьбой пред­назначена, коль мы порубежные князья.

— Ну, что ж, хочешь сынов позвать — зови.

— Спасибо. Только не обессудь, князь Иван, не стану я с тобой речи вести, пока не отобедаем, медку пенного по чарке-другой не осушим. Уважь хозяйку. Она старалась, чтобы гость остался доволен.

— И верно, хозяйку обижать негоже, — согласился князь Иван Вельский. — Прости, что не подумал об этом, ч Времени у меня действительно — кот наплакал.

В дальнейшем все пошло, как и положено идти, когда в хлебосольном доме уважаемый гость: столы ломились от всякой всячины, кубками с пенным медом и фряж­ским140 вином обносила трапезующих сама хозяйка, ме­няя на каждый выход наряды (один краше другого); хо­тя и не терпелось узнать Ивану Воротынскому, с каким умыслом пожаловал главный воевода князь Вельский, а самому Вельскому тоже нужно было спешить, ни тот ни другой не торопили время, всецело отдавая дань тради­циям гостеприимства.

С особенным удовольствием Иван Вельский целовал хозяйку, принимая из ее рук очередной кубок.

Потехе, однако же, час, а делу — время. Поклонился Вельский хозяйке низким поклоном, перекрестился на образа, висевшие в красном углу под лампадой, и попро­сил князя Воротынского: