Клад отца Иоанна - Лимонов Анатолий Иванович

От волнения инапряжения Прасковья уже дрожала, как осинка на ветру. Я подошел к ней и всталрядом, чтобы она видела, что я здесь и готов защищать ее.

- Всякое словообладает весом и силой. Произнося скверные слова, человек произносит страшныезаклинания, призывая к себе гнуснейших бесов, приносит словесную жертву сатане.Такой человек пачкает грязью свои уста и льет мерзкую скверну в душиокружающих. Надо помнить, что речь нашу слышат не только те, которых мы нестесняемся, но и святые, ангелы и сам Господь!

- Эй, кончайбазар! Это не по правилам! У нас тут не «маевка»! - раздался возглас изоторопевшей толпы слушателей.

Но его быстроосадили:

- Да заткнисьты! Пусть говорит!

- Люди добрые!- произнесла Прасковья уже как-то совсем мягко и жалостно. - Мы же русские! Азначит, и говорить должны только по-русски, чтобы оставаться настоящими людьми:умными, милосердными, добрыми, справедливыми. А вы... - силы наконец оставилиПашу, голос ее дрогнул, и она, сунув микрофон в руки растерянного ди-джея,сбежала с подиума и устремилась к лесу.

На какие-томгновения стало так тихо, что я отчетливо услышал, как жужжит какая-то мошка,крутящаяся над микрофоном. Первым очухался ведущий. Он быстро сказал мнекаким-то ничего не выражающим голосом:

- А ты ничегоне хочешь добавить?

Я чистомашинально взял микрофон, кашлянул, потом произнес бодро и решительно:

- Что же ещеможно добавить? Все и так ясно! Матершинники Царства Божия не наследуют!Сквернословие - яд. А незнание духовных законов не освобождает отответственности!

- Да что вы ихслушаете-то! Дать им по шее, разбазарились! Учить нас вздумали, сопляки! -снова донеслись возмущенные вопли.

- Да помолчиты, Байк! Они же круто говорят! Я такого еще ни разу не слыхала! - шикнула нанедовольного девушка с зелеными волосами.

- Вы ужпростите нас, что помешали вам, а может, кого и обидели чем! Извините, уж... -я откланялся публике, загудевшей, точно потревоженный пчелиный улей, вернулмикрофон ди-джею и поспешил следом за Пашкой, которая уже скрылась за соснами.

- Эй, вы что,так просто отпустите их, что ли?! За такое и по шее надавать мало! Я что,по-ихнему, дебил, что ли?

- Да иди ты,они все верно сказали! - слышалось у меня за спиной.

Ди-джейкрикнул:

- Эй, браток!Ты бы прихватил чего со столов-то, а? Угощаем! И девочке своей возьмигостинцев!

- Да-да, бери!Не стесняйся! Мы не обижаемся! За выступление полагается! - загудели из толпы восновном женские голоса.

Я остановилсяоколо столов, поддавшись сильному искушению. А что вы хотите? Чего ведь туттолько не было! У меня аж глаза разбежались: и фрукты всякие заморские, ягодкисвежие с мороженым, икорка натуральная, горы сладостей, бутерброды и салатикивсех мастей, колбаски, рыбки, окорока, шашлычок, курочки, напитки... Эх, да чтотам говорить! Слюну лишь в рот нагонять! Такого изобилия Пашка уж точно никогдав своей жизни не видывала! Но я смог сдержать себя и, проглотив подступивший кгорлу комок, отозвался:

- Извините, номне ничего не надо! Трапеза - это же общее дело! А нам с вами, простите, покаеще не по пути...

- Жаль! Ну,как хочешь... Ну и катись колбаской, болван! Да возьми хоть малость! Вопридурок! - донеслись из толпы разные голоса. Я махнул рукой и, обернувшись,побежал в лес. Последнее, что я отчетливо услышал, было:

- Вот коз...

Но пареньпочему-то так и не договорил...

Прасковьяожидала меня, сидя на поваленном дереве, и теребила свои косички. Я подошел ипримостился рядом. Немного помолчав, сказал:

- Ох, и еды жеу них сколько было! Я такое последний раз лишь на папкином юбилее видал...

Пашка неответила, только вздохнула и приложила ладошки ко все еще пылающим щекам.

- Ну, ты им иврезала! Я думал, что нас там побьют каменьями, то есть своими жестянками дабутылками!

- Не знаю, какмне только духу хватило...

- Тымолодчина! Все правильно сделала! - и я осторожно обнял ее за плечи.

- Извини, но яне дала тебе выступить.

- Это ерунда!Спасибо тебе, староста, что не позволила мне этого сделать! Ведь, как ни крути,если бы я и сказал что, то невольно стал бы их соучастником. От большого греха,видать, ты меня избавила! Мне ведь вообще не следовало бы влезать в эту историю.Блаженнее быть обиженным, чем чувствовать себя победителем в грязном деле...Гордыня-матушка тогда, понимаешь, заела... «Эй, монашек!» и все такое... Обидностало. Праведный гнев возобладал! А ведь не туда я попер. Надо было просто уйтиили же вот, как ты, выступить с обличением, а там - что будет! Побьют, так заверу пострадаешь, а поймут - добро тебе будет! А я-то всего лишь хотел с нимипо-своему посостязаться, приняв, значит, их условия... Да, едва не вляпался вэту скверну... Спаси тебя Бог, моя Пятница! Эх, ну что тут поделаешь, слаб яеще духовно без твоей поддержки-то... Не могу пока как следует различать, гдезло, а где и добро... Многому еще предстоит поучиться. Жаль вот, что видимся стобою мало...

- Жор, а чеготы им хотел сказать-то? - вдруг оживилась Паша. - Ведь не ругательства же!

- Да так,хотел преподать им урок ботаники.

- Ботаники?! -удивилась девчонка. - Зачем ботаника-то на конкурсе ругательств?

- Да вотприпомнилось одно дело...

- Расскажешь?

Я вкратце пересказалПашке историю с «сачковским трактатом». Выслушав меня с интересом, Прасковьяспросила:

- А что, развеэти названия действительно такие необычные?

- Да, богатнародный язык на всякие определения. Порой совсем весело получается. Я тогдаподумал, что уж лучше растения всякие перечислять, если выругаться оченьхочется, чем матюки эти, уже всем надоевшие, на воздух пулять. Хоть бы новоечто придумали, а то из века в век одно и то же мелят и мелят и думают, чтознают какие-то великие слова... А сами лишь чужим умом живут, так, срамотаодна...

- А ты мнеэтот трактат прочитай, хорошо? А то ведь ты все же готовился к выступлению...Надо же пар спустить... - и Пашка улыбнулась.

- Ну хорошо,слушай! - и я зачитал ей то, что еще сохранилось в моей памяти.

Что, ребята, ивы хотите послушать?! Ну что же, тогда сами судите (только не очень строго) омоем так и не прозвучавшем на поляне выступлении:

- Пырейползучий! Дуркоман! Мордовник шароголовый! Кровохлебка! Чертогрыз! Свинойбаркун! Блошняк! Воронья нога! Курослеп! Зверобой продырявленный! Стоножник!Чели- буха! Подофил щитовидный! Опопонакс! Икотник пузырный! Козлобородник!Будра! Кругляк! Сушак ядовитый! Бешеный огурец! Псоралея костянковая! Рапункул!Колюха! Материнка! Вздутоплодник лохматый! Хоухера кроваво-красная! Дряква!Гриб-рогатик! Котовник кошачий! Дурман обыкновенный! Щетинник большой! Калгандикий! Язык бараний! Кардамон мадагаскарский! Крапива жгучая! Горох угластый!Многоножка! Зайцегуб гипсовый! Горец почечуйный! Василистник вонючий! Коровякмохнатый! Ломонос! Наперстянка ржавая! Роза собачья! Болиголов крапчатый!Ромашка ободранная! Кроп морской! Чихрица костяная! Волчец! Боб белый!Скабиоза! Трава остропестрая! Лишайник бородатый! Бирючина! Агарик! Мухомор!Решеточник красный! Дерево гвояковое! Резак степной! Чистяк меньшой!

Прасковья невыдержала и рассмеялась.

- Да, томувздутому монстру вряд ли понравились бы эти названия! Пожалуй, подивились бы иэти любители крепенького... Жор, а ты, похоже, и впрямь победил бы! Тут, поди,не меньше полусотни словечек!

- Держу пари,что те лихие ребята и понятия не имеют, что есть, скажем, свиной баркун!

- Скореевсего... А ты знаешь?

- А как же! Этогорец птичий, он же - топтун-трава, он же - спорыш, он же - трава-мурава! Абаркуном его, кажется, у вас тут, на рязанщине, величают!

- Да, ты прав,бабушка моя так говорила... Жор, да у тебя уже просто энциклопедические знанияо русской природе! Где научился? У Васька, наверное?

- Нет, у меняесть куда более опытный учитель! - и я вновь дружески обнял девчонку.

- Благодарю задоверие... - смутилась Паша и вздохнула. - А вот я, знаешь, и понятия не имею,кто такой зайцегуб гипсовый или этот... как его... клоп морской.