Черная метка - Патриция Корнуэлл

– Заходите, – спокойно пригласил он, как будто все в мире шло по заведенному порядку и не стоило его беспокойства.

Он вошел впереди нас и выкрикнул:

– Текси, сидеть, девочка! Не волнуйтесь, – заверил он. – Эта собака безобиднее младенца.

Я поняла: мне не понравится то, что я увижу внутри.

– Не знал, что вы приедете не одна, – заметил Пит, и я обратила внимание, что на его языке красуется продолговатая серебряная серьга. – Как тебя зовут?

– Чак.

– Он один из моих ассистентов, – объяснила я. – Он подождет, если у вас найдется место.

Текси оказалась питбультерьером – черно-коричневой квадратной глыбой мускулов на четырех лапах.

– Конечно. – Пит указал на уголок комнаты, где стоял телевизор и несколько кресел. – Это место для клиентов, ожидающих своей очереди. Присаживайся, Чак. Дай мне знать, если тебе понадобится мелочь для автомата с кока-колой.

– Спасибо, – подавленно сказал Раффин.

Мне не понравилось, как Текси смотрела на меня. Никогда не доверяла питбулям, даже если хозяева убеждали, что те очень добрые. С моей точки зрения, помесь бульдога и терьера создала собачьего Франкенштейна; к тому же я видела немало порванных ими людей, особенно детей.

– Ну что, Текси, почешем животик? – проговорил Пит ласково.

Текси перевернулась на спину, задрав четыре лапы, а хозяин присел и начал почесывать ей живот.

– Знаете, – оглянулся он на нас с Чаком, – эти собаки не такие плохие, если их правильно воспитывать. Это просто большие дети. Разве не так, Текси? Я назвал ее Текси, потому что год назад ко мне пришел водитель такси и заказал татуировку. Сказал, что подарит мне щенка питбуля, если я выколю старуху с косой и подпишу рисунок именем его бывшей жены. Я так и сделал, правда, девочка? Вроде как ирония судьбы: она пит и я. Как родственники.

Мастерская Пита оказалась неведомым мне миром, который трудно было представить, а ведь мне приходилось посещать самые невероятные места. Стены полностью были покрыты самыми разнообразными образцами татуировок. Здесь висели тысячи индейцев, крылатых коней, драконов, рыб, лягушек и культовых символов, которые не имели для меня никакого смысла. Повсюду виднелись лозунги "Никому не доверяй" и "Я там был и отметился". Со столов и полок строили гримасы пластиковые черепа, около телевизора были разложены журналы о татуировках, чтобы их могли пролистать самые отважные из ожидающих.

Странно, но то, что вначале мне показалось отвратительным, спустя час стало понятным. Это была форма жизненного кредо. Такие люди, как Пит, и, возможно, большая часть его клиентуры являлись изгоями, противостоящими всему, что отрицало право людей быть теми, кеми они были на самом деле. Неуместной здесь была только кожа мертвеца, которую я привезла в банке с формалином. Она принадлежала человеку, одевавшемуся в костюмы от Армани и крокодиловые туфли, который едва ли был дерзким представителем контркультуры.

– Как вы начали заниматься этим делом? – спросила я Пита.

Чак осматривал образцы татуировок, словно обходил картины в музее. Я поставила свой пакет на прилавок рядом с кассой.

– Настенные надписи, – ответил Пит. – Я использую многое из граффити, вроде как Грайм в "Основном инстинкте" в Сан-Франциско, но это ни в коем случае не значит, что я так же хорош, как он. Но если сочетать яркие, подобные граффити изображения со смелыми линиями старой школы, то это мой стиль.

Он постучал пальцем по фотографии в рамке, с которой улыбалась обнаженная женщина, соблазнительно прикрывающая грудь скрещенными руками. На животе был изображен закат на фоне маяка.

– Вот, например, эта девушка. Она пришла сюда с парнем, сделавшим ей подарок на день рождения – оплатившим татуировку. Начала с крошечной бабочки на бедре, была до смерти напугана. После этого каждую неделю приходит за следующей татуировкой.

– Почему?

– Это затягивает.

– Большинство накалывает несколько татуировок?

– Большая часть тех, кто накалывает одну, стремятся спрятать ее от посторонних глаз. Например, заказывают рисунок сердца на ягодице или женской груди. Иначе говоря, такая татуировка имеет особое значение. Или, может, человеку сделали наколку, когда был пьян; это тоже случается, но не в моей мастерской. Ни за что не возьму клиента, если от него пахнет алкоголем.

– А если у человека только одна татуировка на спине? Она для него важна? Может ли быть так, что он наколол ее не из бравады и не по пьянке?

– Я бы ответил – да. Татуировку на спине не спрячешь, если только никогда не снимать рубашку. Поэтому я думаю, она что-то означает.

Он бросил взгляд на пакет, стоящий на прилавке.

– Значит, вы принесли татуировку со спины? – спросил он.

– Два круглых желтых пятнышка, каждое размером со шляпку гвоздя.

Пит в раздумье помолчал, поджав губы, словно испытывая боль.

– У них есть зрачки, как в глазах? – поинтересовался он.

– Нет, – ответила я и оглянулась на Чака, проверяя, могли он слышать наш разговор.

Раффин сидел в кресле, листая журнал.

– Черт, – сказал Пит, – это нелегкая задача. Без зрачков. Не могу представить что-то без зрачков, если это животное или птица. Похоже, речь идет не о татуировке с помощью шаблона. Скорее авторская работа на заказ.

Он обвел руками мастерскую, будто дирижируя оркестром своих шаблонов.

– Все это образцы флешей, – сообщил он, – в отличие от авторской работы, как татуировки Грайма. Я утверждаю, что по татуировке можно узнать определенный стиль, как у Ван Гога или Пикассо. Например, я всегда могу узнать татуировку Джека Руди или Тин Тин – это самые красивые одноцветные работы.

Пит провел меня через мастерскую в помещение, которое выглядело как обыкновенная комната для обследования в кабинете врача. Оно было оборудовано автоклавом и ультразвуковым очистителем, на полке находилось хирургическое мыло, на столе – флаконы с антисептиком и мазями, в больших стеклянных банках – шпатели для отдавливания языка и пачки стерильных иголок. Машинка для татуировки выглядела как прибор для электрической акупунктуры, на сервировочном столике стояли квадратные бутылочки с яркими красками, лежали крышечки для перемешивания. В центре располагалось гинекологическое кресло. Наверное, на подставках было удобнее наносить рисунки на ноги и те части тела, о которых не хотелось даже думать.

Пит расправил на столике полотенце, и мы натянули хирургические перчатки. Он включил бестеневую лампу и пододвинул ее ближе, в то время как я открутила крышку банки, сморщившись от резкого запаха формалина. Вытянула из розоватой жидкости обрывок кожи. Законсервированная ткань стала похожей на резину. Пит без колебаний взял ее и посмотрел на свет. Повернул так и этак, изучил через увеличительное стекло.

– Да, – сказал он. – Вижу эти пятнышки. Там есть когти, держащиеся за ветку. Если выделить рисунок из фона, можно заметить перья хвоста.

– Птица?

– Точно, птица, – ответил он. – Может быть, сова. Прежде всего замечаешь глаза, и по-моему, они когда-то были больше. Их выдает штриховка. Вот здесь.

Я наклонилась ближе, наблюдая, как его палец мазками двигался над кожей.

– Видите?

– Нет.

– Очень слабое изображение. На глазах темные круги, вроде как маска, неровные, не слишком хорошо нарисованные, кто-то пытался сделать глаза намного меньше; а вот полосы, исходящие от желтых пятнышек. Неопытный глаз этого не заметит, потому что кожа слишком темная, плохо сохранившаяся, но если внимательно приглядеться, можно увидеть, что вокруг глаз она темнее, если это можно назвать глазами. Да. Чем дольше смотрю, тем больше уверен, что это сова, а желтые пятнышки – неудачная попытка тщательно прикрыть старую татуировку, превратив желтые кружочки в совиные глаза. Или что-то похожее на совиные глаза.

Я начинала видеть полосы, перья в темной штриховке, о которых говорил Пит, и яркие желтые глаза, заштрихованные по краям темными чернилами, как будто кому-то захотелось сделать их меньше.

– Некто хотел скрыть желтые кружочки, поэтому нарисовал поверх них темные окружности, – сказал Пит. – Поскольку верхний слой кожи пропал, с ним сошла большая часть новой татуировки – совы. Скорее всего ее накалывали не слишком глубоко. Но желтые пятнышки наколоты по-настоящему, намного глубже, чем нужно для рисунка. Это означает, что работали два разных мастера.

Он еще раз изучил обрывок кожи.

– На самом деле старую татуировку закрыть невозможно, – подвел итог Пит. – Но если знать свое дело, можно работать на ней и вокруг нее. В этом весь трюк. Наверное, это можно назвать оптической иллюзией.

– Есть ли способ узнать, частью чего могли быть желтые глаза? – спросила я его.

Пит разочарованно вздохнул.

– Жаль, что кожа в таком плохом состоянии, – пробормотал он, раскладывая ее на полотенце. Он заморгал. – Господи, эти химикалии меня достали. Как вы с ними работаете?