Черная метка - Патриция Корнуэлл

– Годика через два поймете, – ответила я.

– Не хочу становиться циником, если вы имеете в виду именно это.

– Нет, не это. Просто наконец придете к выводу, что не всегда есть причины.

Он смотрел на экран, на последнее прижизненное изображение Пайла Гэнта. Я производила его вскрытие.

– Посмотрим, что мы имеем, – сказал Лапойнт, сдергивая полотенце с кюветы.

Гэнту было двадцать три года и два месяца. Он работал сверхурочно, чтобы накопить деньги на подарок жене ко дню рождения.

– Это, должно быть, принадлежит "человеку из контейнера". Думаете, это татуировка?

Перед тем как получить пулю, Гэнт обмочился.

– Доктор Скарпетта.

Я поняла это, потому что задняя часть джинсов и сиденье стула были пропитаны мочой. Выглянув из окна, я увидела, как двое полицейских удерживали его жену, бьющуюся в истерике.

– Доктор Скарпетта!..

Она кричала и била себя. Она все еще носила скобы на зубах.

– Тридцать один доллар двенадцать центов, – пробормотала я.

Лапойнт сохранил файл изображения и закрыл его.

– Где? – спросил он.

– Эти деньги лежали в кассе, – пояснила я.

Лапойнт развернулся вместе с креслом, открывая ящики в поиске нужных светофильтров и хирургических перчаток. Зазвонил телефон, и он взял трубку.

– Да, здесь. – Он протянул мне телефонную трубку. – Это вас.

Звонила Роза.

– Я связалась с банком, с отделом иностранных валют, – сказала она. – Деньги, о которых вы спрашивали, – марокканские. В настоящий момент один доллар равен девяти и трем десятым дирхема. Поэтому две тысячи дирхемов будут составлять примерно двести пятнадцать долларов.

– Спасибо, Роза.

– Есть еще одна интересная деталь, – продолжила она. – Марокканские деньги запрещается вывозить или ввозить в страну.

– У меня такое чувство, что этот парень делал немало запрещенного, – сказала я. – Позвоните, пожалуйста, еще раз агенту Франсиско.

– Обязательно.

Желание понять существующие в БАТ порядки быстро перерастало в страх, что я не нужна Люси. Мне отчаянно хотелось ее увидеть. Я повесила трубку и взяла из кюветы разделочную доску. Лапойнт осмотрел ее под ярким светом.

– Я настроен не слишком оптимистично, – доложил он.

– Только не начинайте видеть эту штуку во сне, – предупредила я. – Надежды мало, но можно попытаться.

То, что осталось от верхнего слоя кожи, походило на темно-зеленую поверхность болота, а подкожные ткани потемнели и высушились, как при копчении. Мы отцентровали разделочную доску под фотокамерой с высоким разрешением, подключенной к видеоэкрану.

– Не пойдет, – сказал Лапойнт. – Слишком много отражений.

Он попробовал применить косое освещение, а потом переключился в черно-белый режим. Попытался устанавливать на объектив разные светофильтры. Синий не подошел, желтый тоже оказался бесполезным, но когда он установил красный, на коже снова появились светящиеся пятнышки. Лапойнт их увеличил. Пятна имели правильную круглую форму, напомнившую мне полную луну или злобные желтые глаза оборотня.

– Мне больше ничего не удастся сделать в реальном времени. Придется фотографировать это, – разочарованно произнес Лапойнт.

Он сохранил изображение на жестком диске и начал с ним работать. Программа позволяла нам улавливать более двухсот оттенков серого, которые невозможно было увидеть невооруженным глазом.

Лапойнт работал мышью и на клавиатуре, открывая и закрывая окна, используя настройки контраста и яркости, увеличивая и сжимая изображение. Он удалил фоновые шумы, или "мусор", как он их назвал, и мы начали различать волосяные поры, а потом – пунктир, оставшийся от иглы татуировщика. Начинал складываться рисунок. Из темноты выступили черные волнистые штрихи, ставшие шерстью или перьями. Черная линия с побегами лепестков превратилась в когтистую лапу.

– Что вы думаете об этом? – спросила я.

– Думаю, что лучше у нас не получится, – нетерпеливо ответил он.

– Мы знаем какого-нибудь специалиста по татуировкам?

– Почему бы вам не спросить своего гистолога?

Глава 21

Я нашла Джорджа Гара в его лаборатории – он извлекал пакет с ленчем из холодильника, надпись на котором гласила: "Не для пищевых продуктов". Внутри холодильник был испещрен пятнами от нитрата серебра и муциновой кислоты, в нем стояли реактивы Шиффа, малосовместимые с пищей. – Это никуда не годится, – сказала я.

– Извините, – заикаясь, произнес он, ставя пакет на стол и закрывая дверцу.

– У нас есть холодильник в комнате отдыха, Джордж, – напомнила я. – Вы вполне можете им пользоваться.

Он не ответил, и я поняла, что он, вероятно, стесняется заходить в комнату отдыха. Я глубоко сочувствовала ему. Трудно представить, через что он прошел в детстве, когда не мог говорить не заикаясь. Возможно, этим объясняется его увлечение татуировками. Может быть, благодаря им он чувствовал себя особенным и мужественным.

Я отодвинула стул и села.

– Джордж, можно задать вам вопрос о татуировках?

Он покраснел.

– Они меня восхищают, поэтому я решила обратиться к вам за помощью.

– Конечно, – неуверенно сказал он.

– Вы посещаете одного мастера? Настоящего специалиста с большим опытом?

– Да, – ответил он. – Я пойду не ко всякому.

– Он работает поблизости? Я спрашиваю, потому что мне нужно задать несколько вопросов, а мне не хочется попасть к темной личности – если вы понимаете, о чем я говорю.

– Пит, – не задумываясь, произнес он. – Это его имя. Джон Пит. Он хороший парень. Хотите, я ему позвоню? – спросил он, сильно заикаясь.

– Буду вам очень благодарна.

Гара вытащил из заднего кармана маленькую записную книжку и нашел номер. Дозвонившись до Пита, он рассказал, кто я, и по-видимому, Пит охотно согласился.

– Вот. – Гара протянул мне трубку. – Объясните ему все остальное.

Это оказалось нелегко. Пит был дома и недавно проснулся.

– Значит, вы можете помочь? – поинтересовалась я.

– Я видел достаточно много флешей.

– Простите, я не знаю, что это такое.

– Флеши – это трафареты. Знаете, которыми пользуются дизайнеры. У меня вся стена ими покрыта. Поэтому, я думаю, вам лучше прийти ко мне, а не мне к вам. Вы можете увидеть что-то дающее ключ к разгадке. Но предупреждаю, я не работаю по средам и четвергам. А пятницы вообще меня убивают без ножа. Я все еще прихожу в себя. Но вам открою, поскольку это важно. Вы приведете человека с этой татуировкой?

Он все же не понял, о чем идет речь.

– Нет, я принесу татуировку, но не человека.

– Погодите, – сказал он. – Ладно-ладно, теперь понятно. Вы срезали ее с трупа.

– Сможете это выдержать?

– Ну да, черт возьми. Я все выдержу.

– В какое время зайти?

– Чем скорее, тем лучше.

Я повесила трубку, повернулась и вздрогнула: стоя в дверях, за мной наблюдал Раффин. У меня было такое чувство, что он вошел некоторое время назад и слушал мой разговор. Я его не видела, так как находилась у стола, готовясь записывать. Его лицо было уставшим, с красными глазами, словно он пил полночи.

– Ты плохо выглядишь, Чак, – не слишком любезно поприветствовала его я.

– Я хотел отпроситься. Кажется, я заболеваю.

– Мне очень жаль. Сейчас распространяется опасный и заразный штамм, но он передается через Интернет. Называется "вирус шесть тридцать". Заключается в том, что люди спешат с работы домой и включают компьютеры. Если у них дома есть компьютеры.

Лицо Раффина побелело.

– Очень интересно, – сказал Гара. – Но я не понял, при чем здесь шесть тридцать.

– Это время, когда все подключаются к Интернету по домашним компьютерам, – пояснила я. – Конечно, Чак, ты можешь идти домой. Отдыхай. Я тебя провожу до машины. По дороге остановимся в декомпозиционном зале и захватим татуировку.

Я уже сняла ее с разделочной доски и поместила во флакон с формалином.

– Говорят, зима будет жуткой, – начал болтать Раффин. – Я слушал радио этим утром, пока ехал на работу, и там сказали, что ближе к Рождеству придут холода, а потом, в феврале, опять наступит весна.

Я открыла автоматические двери декомпозиционного зала и вошла. Здесь с одеждой "человека из контейнера" работали эксперт-трасолог Ларри Познер и студент нашего института.

– Рада вас видеть, ребята, – поприветствовала я.

– Должен признаться, вы задали нам задачку, – сказал Ларри Познер, отскребая скальпелем грязь с ботинка на лист белой бумаги. – Познакомьтесь с Карлайлом.

– Он у вас что-то преподает? – спросила я молодого человека.

– Иногда, – ответил он.

– Как дела, Чак? – проговорил Познер. – Что-то ты плохо выглядишь. Не заболел?

– Пока держусь. – Чак продолжал играть в больного.

– Жаль, тебе не повезло с Ричмондским управлением полиции, – сочувственно произнес эксперт.

На Раффина это произвело впечатление разорвавшейся бомбы.