Утро снайпера (сборник) - Владимир Сорокин

Оля посмотрела на электроплиту. Там на одной конфорке стояли одна в одной три пустые кастрюли, на другой пустая сковорода. В сковороде лежала целая консервная банка без этикетки.

Оля взяла банку в руки. Банка была тяжелой, чуть больше среднего размера.

Олино сердце тяжело забилось, и из губ вырвался хриплый нечленораздельный стон. Дрожа всем телом, Оля стала искать консервный нож. Но его нигде не было. Тогда, положив банку на стол, она вытянула из наклоненного букового бруска с ножами самый большой нож. Он был тяжелый, как молоток, и острый, как бритва. Оля обхватила его удобную черную ручку двумя руками, с трудом сдерживая дрожь, размахнулась и вонзила нож в банку.

Его толстое крепкое лезвие пробило жесть как бумагу.

— Не знали! — зло усмехнулась Оля, оглядываясь на онемевшую Полину Андреевну, нажала на нож.

Она никогда в жизни не открывала консервные банки таким способом. Сделав пару рывков и неровно разрезав жесть, Оля, дрожа и топая ногой от нетерпения, потянула ручку ножа в другую сторону, силясь раздвинуть разрез. Левая рука, сжимающая край банки, сорвалась и порезалась о нож. Кровь закапала на стол и на банку. Но Оля смотрела не на кровь, а на уродливую, медленно раздвигающуюся, как рот железного дровосека, прорезь:

— Чтобы не прятать… гадина…

Жестяные губы раскрылись.

Рот железного дровосека был набит жидким говном.

Волосы зашевелились на голове у Оли. В банке была баклажанная икра.

— Нет! — засмеялась она и повернулась к Полине Андреевне. — Нет, это… нет…

Полина Андреевна с тихим ужасом смотрела на нее.

Оля выдохнула, заметила свою окровавленную руку, сняла с крючка маленькое кухонное полотенце с ежом, несущим гриб, обмотала им руку и пошла из квартиры.

Спускалась пешком по прохладной лестнице.

В сумке нежно зазвонил мобильный. Оля вынула его, посмотрела, нажала красную кнопку с изображением телефонной трубки, приложила к уху.

— Борь? — раздалось из мобильного.

Разлепив сухие губы, Оля издала неопределенный гортанный звук.

— Я, это, тут нанял шестнадцать рыл, они прикинули, ну и сказали, что за сутки отвинтят. Но я о чем: мы маску в воду кинули, а она не тонет ни хуя! Понимаешь, шесть тысяч масок… это проблема может быть крутая, Москва-река, все-таки, водяные наедут и пиздец… А машина к причалу подъехать не сможет, тут мусора разного горы… Борь, надо, это, ты свяжись с Самсоновым, пусть он пригонит пару говнососок, мы маски на мель скинем, а говнососки шлангами их засосут, прям с водой, а тогда…

Оля бросила мобильный в мусоропровод.

На улице солнце скрылось и заморосил редкий дождь.

Оля бесцельно брела, зажав правой рукой левую. Мертвый мир обтекал Олю и расступался равнодушной тяжкой водой. Она добрела до метро «Павелецкая», увидела под ногами забрызганные дождем трамвайные рельсы и остановилась.

На полосы рельс было приятно смотреть. От них шла волна уверенного покоя.

Оля двинулась вдоль трамвайного пути в сторону центра.

Дождь перестал и выглянуло робкое солнце.

Оля постепенно дошла до Нового Арбата, купила мороженое, посмотрела на него, выбросила в урну, свернула, миновала Щукинское училище и пошла по переулку.

Вдруг что-то бело-знакомое притянуло ее глаза. В переулке топорщилось кафе, недавно построенное из красного кирпича. В окне его сидел человек в белом пиджаке, которого Оля видела в офисе Бурмистрова.

Она остановилась.

С Белым Пиджаком за столом сидели еще двое — широкоплечий высокий блондин и худощавый человек с близко посаженными глазами. И этого человека Оля узнала сразу: тамбур, Бурмистров на коленях, упавшая на Олину ногу фотография. Татуировка на запястье.

— ИРА… — произнесла Оля.

Трое закусывали, разговаривая.

Оля вошла в кафе. Бармен равнодушно посмотрел на ее левую руку, перетянутую окровавленным полотенцем.

В кафе было накурено и сидели некрасивые люди. Но свободные места были. Стол с Белым Пиджаком и с ИРА был в самом углу. Оля села за неубранный стол рядом, спиной к ним.

ИРА встал и вышел.

Белый Пиджак допил пиво, закурил. Блондин жевал.

— Но с первым все остается тики-так, так что вы не пересылайте зря, ясно? А второй перешлите.

— Да это понятно.

— Время терять не надо, щас оно пригодится.

— Как получат — сразу.

— Конечно, ёптеть.

Они замолчали. Вскоре вернулся ИРА, вытер салфеткой мокрые руки.

— После дела всегда хезать тянет.

— Закон жизни, бля… — жевал блондин. — Я с утра посрал.

— Слушай, а у него же дача еще была? — ИРА налил себе пива.

— Да. В Малаховке, — ответил Белый Пиджак. — Но адреса я не помню. Да и она, это… не то чтобы. Так себе халупа. Но участок приличный.

— Найди адрес.

— Никуда не денется.

— Давай по маленькой накатим…

Звякнул графин, полилась водка.

— Чтоб Бориске Бегемоту на том свете было на что выпить и поебаться.

— Ага…

— Давай.

Выпили, стали закусывать.

Оля посмотрела на лежащий рядом с ее рукой столовый нож, испачканный в красном соусе. Потрогала его круглый конец. Потом открыла свою сумочку, порылась в ней, вынула маникюрные ножницы, встала, подошла к жующему Белому Пиджаку и с оставшейся силой вонзила ножницы ему в шею.

— Ай? — вскрикнул тот, как от укуса пчелы, и схватил руками воткнутые в шею ножницы.

Блондин молниеносно вскочил, отшвырнув стул, прыгнул к Оле и, поджав руки к груди, как кенгуру, легко, но со страшной силой ударил ее ногой в левый бок. Никогда в жизни Оля не получала таких ударов. Она отлетела, стукнулась о стену, сползла на пол. ИРА встал, в руке у него появился пистолет.

— Ай! Ай! А-а-й! — вскрикивал Белый Пиджак, приподнимаясь.

В кафе все смолкли и тупо смотрели на происходящее.

Оля не потеряла сознание от страшного удара, но совсем не могла больше дышать. Сердце ее смертельно затрепетало. Опершись спиной о стену, она потрогала свой левый бок. Рука нащупала ужасно-непривычную впадину со сломанными ребрами. Трясясь и икая, Оля пыталась втянуть в себя хоть глОток хоть глООток хоть глООООООООООток воздуха, но воздух не входил-дил-дил в губы и как аборт как аборт как аборт

как нар КОЗ

как наркоз и глОт глОт глОт

они розовые они красные

они жгучие и прекрАААсные МАМА и наркОООз уже уже уже уже уже уже

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— бабуль, а у меня сиськи вырастут?

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— сладкиеботинкисладкиеботинки.

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— ёжик несет гриб.

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— не вынимай, на хуй, лепило вынет!

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— Оля, что у тебя с сонатиной?

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— эта сука с ним была!

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— а Рудик Аньке глупости показывал!

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— Надя, мы Оленьку на террасе купаем?

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— всех порву, бляди!

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— положите его на стол, чего вы!

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— у Парваза кошка родила трех.

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— тихотихотихотихотихотихо.

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— я тебе, бля, вызову!

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— Ольк, отдай жука!

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— к стене все, на хуй!

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

Белого Пиджака с торчащими из шеи ножницами выводили под руки. Бармен приложил салфетку к разбитой губе. Двое в спортивных куртках жевали, стоя у стены с поднятыми руками. Бутылка пива катилась по полу. ИРА вытянул из кожаных ножен трехгранное шило. Подошел к Оле. Быстро присел. Шило вошло Оле в сердце.

Но она этого не почувствовала.

Падёж

Кто-то сильно и настойчиво потряс дверь.

Тишенко сидел за столом и дописывал наряд на столярные работы, поэтому крикнул, не поднимая головы:

— Входи!

Дверь снова потрясли — сильнее прежнего.

— Да входи, открыто! — громче крикнул Тищенко и подумал:

«Наверно, Витька опять нажрался, вот и валяет дурака».

Дверь неслышно отворилась, две пары грязных сапог неспешно шагнули через порог и направились к столу.

«С Пашкой, наверно. Вместе и выжирали. А я наряд за него пиши».

Сапоги остановились, и над Тищенко прозвучал спокойный голос:

— Так вот ты какой, председатель.

Тищенко поднял голову.

Перед ним стояли двое незнакомых. Один — высокий, с бледным сухощавым лицом, в серой кепке и сером пальто. Другой — коренастый, рыжий, в короткой кожаной куртке, в кожаной фуражке и в сильно ушитых галифе. Сапоги у обоих были обильно забрызганы грязью.

— Что, не ждал небось? — Высокий скупо улыбнулся, неторопливо вытащил руку из кармана, протянул ее председателю — широкую, коричневую и жилистую: — Ну давай знакомиться, деятель.