Честь - Трити Умригар

на меня, но была осторожна, чтобы Радха, не дай бог, ничего не заподозрила. Нрав у нее был горячий, и предсказать, что она скажет или сделает, было невозможно. Даже дома она стала вести себя как мужчина в доме. Как-то раз я даже слышала, как она велела Арвинду почистить ее сандалии в обмен на деньги на выпивку. Поэтому я всегда садилась так, чтобы Радха не видела Абдула и не замечала, как он смотрит на меня во время обеденного перерыва. Мы с ним ни словом не обменялись, но между нами что-то началось. Когда мы с Радхой шли домой после смены, он шагал чуть поодаль. А случись Радхе обернуться, быстро наклонялся и делал вид, что завязывает шнурки. Потом выпрямлялся и заговаривал с другими рабочими, которые тоже шли домой с фабрики. Когда же до Виталгаона оставалась примерно половина пути, сворачивал налево и пропадал из виду на боковой дороге. Так я узнала, в какой стороне его деревня.

Когда пришли муссоны, Радха заболела тифом. Я хотела остаться дома и ухаживать за ней, но она умоляла меня не пропускать работу. Боялась, что бригадир уволит нас, если мы обе не появимся. Да и деньги были нужны на оплату лекарств и строительство нового дома.

Из-за сильных дождей бригадир закрывал все окна, и, хотя работали потолочные вентиляторы, жестяная крыша нагревалась, и в комнате становилось жарко, как в печи. Однажды из-за невыносимой жары я за утро дважды напортачила. Я так расстроилась, что в обед решила выйти на улицу, несмотря на дождь. К счастью, солнце вышло из-за облаков, хотя земля была сырая. Но только я начала есть, как вышел Абдул и встал под своим деревом. Поскольку Радхи рядом не было, он помахал мне рукой и поздоровался: «Салаам!» Я не ответила: меня шокировала такая дерзость. Случись кому-то из работников-индуистов услышать это оскорбление, они бы ему ноги переломали. Я хотела было не доедать обед и вернуться в помещение, но вдруг услышала, как запел коэль[51], и пел он так красиво, что я решила повернуться к Абдулу спиной и закончить обед.

Я почти доела, когда услышала за спиной тихое «простите». Вздрогнув, я повернулась и увидела его; он стоял рядом и, кажется, нервничал, впрочем, как и я; глаза его бегали из стороны в сторону, словно он хотел убедиться, что нас никто не видел. «Мой брат только что вернулся из Ратнагири, — выпалил он, — и привез очень вкусные манго. Я вспомнил о вас и вашей сестре и хочу угостить». Дрожащей рукой он протянул мне два прекрасных золотистых манго. Я, разумеется, не могла их взять. Ведь если моя рука случайно коснется руки мусульманина, она в тот же день отвалится. Уж Бог за этим проследит.

— Прошу, джи, — взмолился он. — Я специально их принес.

Я опустила взгляд и поправила дупатту[52], закрыв половину лица. А ведь он рисковал. Я благочестивая женщина. Может, он услышал слухи о нас с Радхой, узнал, что в нашей деревне никто не хочет с нами разговаривать и Рупал убедил селян, что мы падшие? Слезы навернулись на глаза. Похоже, наша дурная слава, как вонь тухлой рыбы, дотянулась до самой фабрики. Иначе почему этот парень так со мной вольничал?

— Прошу, уходите, — сказала я, — пока нас никто не увидел или я не рассказала начальству. Если братья-индуисты увидят, вам достанется.

— Простите, — ответил он. — Не хотел вас обидеть. — Я услышала его удаляющиеся шаги, но так и не подняла головы.

Я убедилась, что он зашел в помещение, не желая приближаться к нему даже на расстояние падающей тени. Наконец я обернулась. Два манго лежали на красном платке. Подарок. Подарок мне.

Я огляделась. Во дворе никого не было. Мои пятнадцать минут кончились. Я знала, что должна оставить манго на земле. Но потом вспомнила, как дрожала его рука, когда он протягивал их мне. Я торопливо взяла плоды и положила их в контейнер для обеда. Я знала, что они там немного расплющатся, но что прикажете делать? Затем взяла платок, скомкала его и сунула в карман туники. Но прежде поднесла к носу и понюхала, молясь, чтобы Господь простил мне этот грех. Я надеялась, что у платка будет запах Абдула, но уловила лишь слабый запах манго.

Когда я зашла на фабрику, Абдул уже сидел на своем рабочем месте. Он поднял голову и с беспокойством посмотрел на меня, потом быстро потупился. Чувство сообщничества промелькнуло между нами, как летний ветерок. Проходя мимо его стола, я достала платок из кармана и уронила. Я так нервничала, что чуть не лишилась чувств. За всю свою жизнь я никогда не вела себя так с мужчиной. Что, если кто-то видел? Но нам платили за шитье поштучно, и все сидели, уткнувшись в свои джинсы. Никто ничего не заметил. Я села за машинку, а Абдул как ни в чем не бывало наклонился и поднял платок, промокнул шею и убрал его в карман.

Так началась история нашей любви.

Много лет назад к нам в деревню пришел христианский священник и стал рассказывать небылицы про мужчину, женщину, яблоко и змея. Мы с Радхой пошли на встречу с ним, потому что там давали бесплатное мороженое, но ушли прежде времени, поняв, что священник говорит ерунду. Зачем наказывать женщину за то, что она отведала яблоко? Или дала его мужу? Обязанность женщины — делиться едой. «Диди, вместо того чтобы обвинять ее, мужу бы радоваться, что с ним поделились яблоком», — сказала Радха.

Я согласно кивнула.

Но когда Абдул умер за мои грехи, я поняла, что хотел сказать священник.

Зря я отведала то манго.

Глава восемнадцатая

Рупал Бхосле жил в двухэтажном доме на краю деревни. И если по дому невозможно было определить, что он принадлежал богатейшему человеку в Виталгаоне, почтение, с которым относились к Рупалу слуги, не оставляло сомнений насчет его высокого статуса. Когда Смита с Моханом постучали в дверь, слуга бросился в дом и сообщил Рупалу о приезде гостей. Тот вышел во двор. Пока они стояли и беседовали, Рупал вдруг пнул мальчишку, который мыл одну из его двух машин. «Саала, чутийя[53], работай и не отвлекайся», — рявкнул он. Мальчик поклонился и просиял, будто Рупал похвалил его. «Да, босс. Простите, босс», — ответил он.

Рупал повел их на веранду позади дома. Там были большие качели, но он указал на стоявшие рядом ротанговые кресла. Вокруг раскинулись поля сахарного тростника,