Честь - Трити Умригар

Это наше место. Понимаете? У каждого из нас есть свое место. Так заведено самим Господом. Мы позволили мусульманским псам поселиться в Индии и быть нашими гостями. Но пес всегда должен знать, кто его хозяин, верно? Мусульмане не должны выходить за пределы своих деревень, а главное — им нельзя приближаться к нашим женщинам. Это факт. — Он заговорил почти шепотом. — Это их джихад[48]. Неужели не понимаете? Они принуждают наших женщин рожать от них детей, чтобы расплодиться и захватить Индию!

— Но Мина говорит, что ее никто не принуждал, — возразила Смита. — Она любила мужа.

Говинд уставился в пол. А когда вновь посмотрел на нее, Смита заметила, что жилка на его скуле задергалась.

— Как такое возможно, мэмсахиб? — промолвил он. — Это противоестественно — то, о чем вы говорите. Разве может рыба полюбить корову? А ворона — влюбиться в тигра?

Смита коротко взглянула на Мохана, но его лицо оставалось непроницаемым.

— Так значит, вы не жалеете о том, что… о том, что случилось с Миной? — поправилась она и сама поразилась, как глухо прозвучал ее голос.

Говинд слабо улыбнулся.

— Конечно, жалею, — тихо ответил он. — Я жалею, что сестра осталась в живых. Но сильнее всего я жалею, что выжило отродье, которое она носила в утробе. Она даже притащила это отродье в суд, когда давала показания перед судьей-сахибом. Можете себе представить? Как будто нарочно решила осквернить этот честный суд своим дерьмом.

Кровь прилила к лицу Смиты, когда она вспомнила Абру и ее милое личико. Хотелось встать и осыпать этого ужасного человека непристойностями, отхлестать его по щекам. Вместо этого она вперилась в одну точку на стене за его спиной и дышала, пока не почувствовала, что снова может говорить.

— Ребенок ни в чем не виноват, — сказала она.

— Когда Мина покинула наш дом и стала жить в грехе с этим мужчиной, я смирился, — ответил Говинд. — Она унизила меня трижды, мэмсахиб. В первый раз — когда не подчинилась и пошла работать на фабрику. Во второй — когда сбежала в Бирвад и стала жить с мусульманскими кожевниками. Вся деревня плевала мне в лицо, но я не стал мстить за оскорбление. И зря. Но в третий раз вынести позора уже не смог. Они явились на порог моего дома с коробкой сладостей, держались за руки и указывали на ее живот, где росло зло. Бесстыжая шлюха и ее мусульманский сутенер пришли и осквернили мой дом. Они даже не стеснялись. Как будто это не было преступлением против Господа — та нечисть, что росла в ее утробе. — Говинд сглотнул слезы ярости. — Что мне было делать? Спокойно смотреть, как они творят зло? Позволить ему называть меня братом, словно мы равны в глазах Господа?

— А вы не могли просто попросить их уйти?

— Я так и сделал. Они убежали домой, поджав хвосты. Шелудивые псы, что с них взять. Но, мэмсахиб, знаете ли вы, как мы поступаем, когда вредители поражают пшеницу на поле и портят урожай? Выжигаем поле дотла. И тогда на следующий год нас ждет более богатый урожай. Вот что нужно было сделать — очистить землю. Но мне жаль, что два паршивых колоса все еще растут на нашей земле.

В комнате повисла внезапная напряженная тишина — словно все разом поняли, что Говинд фактически только что признался в убийстве Абдула. Через несколько долгих минут Мохан прервал молчание.

— Вы говорите, что видели ее в суде. Значит, видели, как она обгорела? Она лишилась глаза. Половина лица изуродована. Но вам этого мало?

Говинд раскрыл было рот, чтобы ответить, но Мохан смотрел ему в глаза и не отводил взгляд, и через секунду Говинд потупился и уставился в пол.

— У нас другие обычаи, сэр, — наконец ответил он.

Смита почувствовала, как напрягся Мохан, и заговорила первой.

— А вы, Арвинд? — обратилась она ко второму брату. — Вы тоже так думаете?

Арвинд посмотрел на нее, потом на брата и снова на нее.

— Мой старший брат знает, как лучше, — ответил он.

— Но мне казалось, вы с Миной были близки, — сказала Смита, хотя в тот момент она уже не помнила, откуда это знала: то ли Мина рассказывала, то ли она прочла об этом в одном из репортажей Шэннон.

На миг лицо Арвинда смягчилось, но потом он покачал головой.

— Какая разница. Это дом моего брата. Он старший.

— Но этот дом построен на деньги, заработанные вашими сестрами, верно? — заметил Мохан. Говинда явно оскорбили эти слова, и Смите захотелось влепить Мохану пощечину.

— Арре, вах, сет, — в глазах Говинда сверкнула злоба. — Вы гость в моем доме, но так легко разбрасываетесь оскорблениями. Впрочем, вы правы. Сестры заплатили за этот дом из своих греховных денег.

Он повернулся к Смите, словно надеялся найти в ней более понимающего слушателя.

— Я выбрал Арвинду невесту. Девушка из хорошей семьи, жила в соседней деревне, и приданое они готовы были дать богатое. Но когда люди узнали, что наши сестры работают на фабрике, свадьбу отменили.

Арвинд смотрел в одну точку; его лицо ничего не выражало.

— Вы расстроились? — спросила Смита.

Арвинд пренебрежительно усмехнулся.

— Они сами вырыли себе могилу, — сказал он. — Мы планировали пустить приданое моей невесты на приданое Мине и Радхе. Поэтому Говинд-бхай хотел сперва женить меня. Чтобы избавиться от сестер. Сплавить их мужьям — двумя ртами меньше. Но в итоге калеке, который женился на Радхе, платить приданое даже не пришлось.

Сначала Смите показалось, что из двух братьев Арвинд добрее. Теперь он вызывал у нее такую же неприязнь, как и его старший брат. «Проступки» Мины словно уничтожили всякие родственные чувства в этой семье.

— А можно узнать, — вмешался Мохан, — кто внес за вас залог? Одолжили у ростовщика?

— Нет, сет, — ответил Говинд. — У нас были деньги.

— Деньги ваших сестер? Их накопления?

Говинд нахмурился.

— Женщина не имеет права иметь накопления. Все деньги женщины принадлежат главе семьи, то есть мне. Таков обычай.

— Ясно. — Мохан любезно улыбнулся. — А пытаться убить сестру, разозлившись на нее из-за того, что она сбежала к другому мужчине и перестала снабжать вас деньгами, — тоже обычай? Соседи говорят, все так и было.

— Мохан! — воскликнула Смита. Он перешел черту.

Но было поздно. Говинд вскочил; его сильные крестьянские руки сжались в кулаки.

— Уходите из моего дома — оба, немедленно. Пока не случилось чего плохого.

Мохан тоже встал и закрыл собой Смиту.

— Свои угрозы придержи для беззащитных женщин вроде своей сестры, — спокойно произнес он. — Посмей только посмотреть в сторону моей… моей… жены, и