Люди Путина. О том, как КГБ вернулся в Россию, а затем двинулся на Запад - Кэтрин Белтон

работе.

9 марта, через месяц с лишним после предложения Скуратову уйти по-доброму, Совет Федерации наконец назначил день голосования по его отставке. Попытки Пугачева заручиться голосами губернаторов успехом не увенчались. Однако в день голосования, 17 марта, генпрокурор неожиданно выступил с обращением к Совету: прочитал блистательную речь, заявил, что стал мишенью атаки влиятельных и близких к президенту врагов и призвал сенаторов голосовать против его отставки. Отставка была отклонена практически единогласно.

Вскоре слухи о скандальной записи со Скуратовым просочились в прессу. Однако изумленные исходом голосования Юмашев и никому пока не известный Владимир Путин, которого прошлым летом сделали главой ФСБ, по словам Пугачева, взяли дело в свои руки: передали копию видеозаписи на центральный телеканал, и она была продемонстрирована многомиллионному населению страны. Репутация Скуратова и чувства его семьи никого не интересовали. Его просто хотели убрать.

— Скуратов — идиот, — сказал Пугачев. — С ним хотели разобраться достойно, а он взял и уперся рогами.

Именно тогда, сказал Пугачев, он впервые обратил внимание на Путина. Через сутки после трансляции Путин вместе с министром внутренних дел Сергеем Степашиным дал пресс-конференцию и во всеуслышание заявил, что запись подлинная. В отличие от четко и смело выступившего Путина, Степашин стоял, уставившись в пол, словно ему было стыдно за участие в этом шоу. Пугачев сказал, что именно тогда он начал воспринимать Путина как надежного союзника.

— Он очень хорошо говорил и в телетрансляциях выглядел героем. Я тогда впервые это заметил. О нем еще никто всерьез не задумывался. Но я подумал — он хорошо смотрится по телевизору. Сделаем его президентом.

Несмотря ни на что, Скуратов все еще оставался на своей должности и мертвой хваткой вцепился в дело Mabetex. 23 марта, во время повторного визита Карлы дель Понте, ситуация достигла точки кипения. Скуратов отправил следователей изъять документы в Управлении делами президента под руководством Бородина и в московских представительствах Mabetex. Визит прокуратуры в Кремль был беспрецедентным. И Семья, и Бородин, и Пугачев пребывали в шоке. Повисла зловещая пауза, а старая гвардия начала готовиться к следующему броску. В тот же день лидер депутатов-коммунистов Виктор Илюхин усугубил ситуацию. Он выступил на пресс-конференции и заявил: у него есть доказательства того, что часть средств из срочного займа в 4,8 миллиарда долларов, выданного России Международным валютным фондом в пик финансового кризиса 1998 года, ушла в компании, связанные с Семьей, включая 235 миллионов долларов, переправленных через австралийский Bank of Sydney в пользу компании, 25 % акций которой принадлежали Леониду Дьяченко. Медийный скандал достиг апогея, и политические аналитики засомневались в том, что Ельцин все еще может полагаться на поддержку армии.

По словам Пугачева, он вернулся в Совет Федерации, чтобы снова попытаться продавить отставку Скуратова. Однако спикер Совета депутат-коммунист заявил, что у Скуратова есть влиятельные сторонники. Затем Пугачев встретился с Лужковым, его голос значил больше, чем голос депутата верхней палаты. Но Лужков сам после августовского финансового кризиса пытался организовать парламентские голосования против Кремля. Как сказал Юмашев, Лужков тоже стремился к власти:

— Лужков активно работал в Совете Федерации. Он говорил главам регионов: «Когда я буду президентом, я сделаю для вас вот это, дам вам вот это. Мы хотим сместить президента, и в этой схватке генпрокурор — наш влиятельный ресурс».

По сути, борьба шла за будущее президентство.

— Лужков хвастался, что за ним стоит 40 тысяч парней из московского МВД плюс местная ФСБ, — рассказывал Пугачев. — Примаков и Лужков сумели заручиться поддержкой десятков тысяч офицеров среднего звена. И это уже очень напоминало государственный переворот.

Близкий Лужкову олигарх сказал, что политический вес мэра Москвы стремительно рос:

— Именно Лужков стал новым средоточием власти. К нему обращались маршалы и генералы. Шли на поклон к новому царю и получали от него приказы.

То, что произошло дальше, утверждает Пугачев, было продиктовано благими намерениями. Он не мог позволить Примакову и компании дорваться до власти — это поставило бы под угрозу свободы, отвоеванные в ельцинские годы. Как только Примаков с командой добрался бы до Кремля, в стране воцарились бы советский застой и коррупция:

— Первое, что они сделали, это потребовали взятки. Я потратил столько сил, пытаясь удержать демократов у власти и избавиться от коммунистов, — сказал он, вспоминая вторые выборы Ельцина в 1996 году. — Нужно понимать, что Семья — это нормальные люди. И это ничто по сравнению с сегодняшним масштабом коррупции. Я не хотел, чтобы все это рухнуло.

Однако страхи, связанные с расследованием Скуратова и возможными последствиями, усиливались.

Утром 1 апреля Скуратов вручил Ельцину отчет о найденных в швейцарских банках незаконных счетах двадцати четырех российских граждан. К вечеру Кремль предпринял еще одну попытку сместить Скуратова. Его заместитель Юрий Чайка и главный военный прокурор Юрий Демин были вызваны к главе администрации президента, стройному бородатому экономисту Александру Волошину, на тот момент близкому соратнику Березовского. Волошин, Путин, Патрушев (тоже выходец из петербургского КГБ, в последние четыре года занимавший руководящие посты в ФСБ) и Пугачев принялись уговаривать Демина и Чайку открыть уголовное дело против Скуратова за его развлечения с проститутками. Чайка и Демин перепугались.

— Они не понимали, зачем их вызвали. Словно разговор слепого с глухим, — сказал Пугачев. — Оба были вне себя от страха. «Как мы можем открыть уголовное дело против генпрокурора?» — спросили они. И огляделись. И Путин, и Патрушев на тот момент особым влиянием не располагали. Они посмотрели на нас и сказали: «В итоге нас уволят и обвинят в попытке государственного переворота». Я прямо видел это в их глазах. Я понял это сразу. И поговорил с каждым отдельно.

В переговорную напротив кабинета Волошина сначала он пригласил Чайку.

— Я спросил у него: «Что нужно, чтобы открыть уголовное дело?» Но шансов, как я понял, не было. Тогда я пригласил Демина и спросил: «Ты готов стать генпрокурором?»

Понимая, что обещания щедрых вознаграждений и служебных повышений желаемого эффекта не дали, Пугачев попросил сообщить, что нужно для возбуждения уголовного дела.

— Мы проговорили шесть часов. Все досконально обсудили. Они сказали, что дело против генпрокурора может возбудить только генпрокурор. Я сказал Чайке: «Ты сейчас первый зам, ты займешь место исполняющего обязанности генпрокурора и сможешь открыть дело против бывшего генпрокурора». Он ответил: «Нет, это должен одобрить Совет Федерации». Я сказал: «Если уголовного дела нет, Совету Федерации нечего одобрять». Мы часами это обсуждали и возвращались к тому же.

Я понял, что договориться с ними не получится, ничто не могло их переубедить.

Дело было уже за полночь. У Пугачева закончились аргументы. Оставалась последняя попытка — он позвонил генпрокурору.

— Я сказал,