Думай как великие. Говорим с мыслителями о самом важном - Алекс Белл

любовниц, которой я ранее оказал услугу. Император Клавдий меня тоже не любил – считал выскочкой и не выносил моего влияния при дворе. Но пачкать руки в крови он не стал и распорядился сослать меня на Корсику. Там я провел худшие годы жизни: без конца болел, тосковал, не раз был близок к самоубийству. Однако в ссылке у меня появилось время, и я впервые всерьез занялся философией. После смерти Клавдия Агриппина амнистировала меня с условием, что я стану воспитателем ее сына Нерона. Конечно, я согласился.

– Вы считаете его безумцем или редкостным негодяем?

– Я не знаю, кто на самом деле безумнее – он или я, воспитавший его, а теперь получивший от него приказ убить себя, хотя я ни разу не сделал ему ничего дурного.

– В юности Нерон был другим?

– Нет. Или мне кажется, что нет. Наш первый урок с ним состоялся, когда ему было тринадцать. Он был странноватым, непоседливым, но смышленым мальчиком. Когда я читал ему лекции, он бегал вокруг и дурачился, но потом довольно сносно пересказывал суть. В шестнадцать Нерон стал самым юным в истории императором, и поначалу держался достойно. Но он был убежден в двух вещах: во-первых, что мир существует только ради его забав, а во-вторых – что все придворные только и думают о том, чтобы его убить. Мне так и не удалось ничего с этим поделать.

– Но ведь вы видели его порочность – и тем не менее продолжали оставаться ему ближайшим советником и даже другом?

– Потому что кроме меня рядом с ним не было ни одного порядочного человека. И только я мог хотя бы изредка отговорить его от очередной разрушительной и жестокой затеи.

– Но и не потому ли, что он продолжал осыпать вас золотом? Вам ведь известно, что за спиной вас зовут «книжным философом»? Потому что в книгах вы проповедуете умеренность, а сами купаетесь в роскоши.

– Я ценю то, что живу в достатке. Но я не заражен богатством. Не заносчив: на равных разговариваю с любым, хотя другие в моем положении не удостоили бы большинство людей и словом. Даже рабов и нищих я полагаю равными себе и никогда не выражаю своего превосходства ни словом, ни делом. Только глупцы гордятся своим богатством и всячески демонстрируют его.

– В чем же суть вашей философии?

– Меня называют римским стоиком, продолжателем традиций греческих стоиков. Я не люблю это сравнение. Стоики Греции искали мудрость во многих вопросах бытия, но делали это слишком академично и узко. Я же в своем учении честно полемизирую с главными мыслителями всех школ науки: от Пифагора до Аристотеля и много ссылаюсь на них. Самое удивительное, что мой любимый философ (хотя я с ним и не соглашаюсь) – это Эпикур, главный «враг» стоиков! Я спорю с ним в своих трудах едва ли не на каждой странице, но при этом нередко перечитываю его книги просто ради удовольствия.

– В чем же вы так сильно расходитесь с представителями иных школ, не стоиками?

– Более всего я не приемлю учение Платона. Нет никакого мира идей. Вообще. Нас окружают только материальные осязаемые предметы. И даже душа человека и его разум, как и все во Вселенной, состоят из материальных атомов – это лишь чуть более тонкие субстанции. Идеи вещей – не более чем наши собственные мысли о них. Главные предметы науки – физика (изучение безграничного окружающего мира), логика (то, как мы осмысляем этот мир) и этика (то, каким образом мы, будучи людьми, обязаны жить). Прочие науки второстепенны.

– Давайте коснемся этики. Как людям следует жить?

– Мне смешны идеи нашего милого Эпикура о том, что человек должен жить, постоянно смакуя чувственные удовольствия, и в этом, якобы, и есть смысл жизни. Для животных, быть может, так оно и есть, но не для людей. Человек рождается для того, чтобы совершить на Земле дела, которые больше и достойнее его самого. Это непросто, и для этого необходима сила духа, спокойствие и чистота помыслов. Наша душа – наша крепость. Чтобы правильно ориентироваться в мире, все вещи и события следует разделить на две группы: на те, которые мы может изменить, и те, что вне нашего контроля. Мир в основном течет и изменяется помимо нашей воли и желаний. Тогда зачем беспокоиться о том, что нельзя изменить? Точно так же не стоит переживать и о том, что мы можем изменить. Надо просто идти и совершать необходимые перемены, отринув все тревоги и сомнения, которые лишь мешают нам.

– Значит ли это, что идеал человека – прочный, но бесчувственный камень?

– Ни в коей мере. Камень не может мыслить и не может определять свою судьбу. Достойный человек активно размышляет каждую секунду и осознанно исполняет свой долг, совершая благие дела. Но чем более спокоен и уверен в себе он при этом будет, тем лучше.

– Значит ли это, что он должен отвергнуть все удовольствия?

– И это в корне неверно. Весь вопрос в том, что такое удовольствия. Человек должен отвергнуть пустые и вредные развлечения – пьянство, разврат, погоню за богатством любыми способами. Вместо этого он должен наслаждаться удовольствиями духовными, которые проистекают от осознания того, что ты живешь достойно и постоянно творишь благие дела. Поверь моему опыту: наслаждение твоей души от того, что ты накормил голодного ребенка или спас жизнь слабому невинному человеку, во много раз сильнее и острее, чем ощущения от наилучшего вина или горячих ласк юной рабыни.

– Но как обрести такую неколебимую силу и спокойствие духа?

– Первый и главный шаг – принять мир таким, какой он есть. В детстве мы все хотим, чтобы мир был лучше. С годами же постигаем, что есть некий великий, заранее определенный ход вещей. Жизнь – это длинная драма, в который каждый человек играет свою уникальную роль. Выбор в том, играть эту роль красиво, талантливо, с высоко поднятой головой, или противиться ходу событий, жаловаться, страдать и терпеть то, что судьба тебя тащит грубо, против твоей воли, железными щипцами, словно осужденного раба на крест. Сделав правильный выбор в пользу достоинства, надлежит раз и навсегда успокоить свою душу, которая от природы капризна как ребенок. Несчастье следует принимать невозмутимо: ведь оно уже произошло, значит, мы не в силах его изменить. Делай любое дело как последнее в жизни. Лишь тот заслуживает называться человеком, кто и в радости, и в печали, и в момент триумфа, и испытывая боль всегда владеет собой. Это, безусловно, мудро. В своем воображении мы страдаем