Другие цвета - Орхан Памук

Сам Льоса, закончивший военное училище в Перу, всегда с большим удовольствием писал о жизни военных. Сразу чувствуется, например, с каким наслаждением и радостью написан роман «Город и псы», в котором речь идет о конфликтах и разногласиях юных кадетов, или «Капитан Панталеон и рота добрых услуг», повествующий об армейской бюрократии и личной жизни солдат. Ему особенно удаются истории о слабостях его друзей, суровых, настоящих мужчин, безнадежно влюбленных в проституток; он постоянно подшучивает над ними — и не всегда мягко. Его безжалостный юмор всегда точен и небезоснователен: он предпочитает умных реалистов с ироничными, умеренно либеральными взглядами фанатикам и радикалам, помешанным на мечтах об утопии.

Главные герои романа «Литума в Андах» — военные, но автор отнюдь не стремиться постичь внутренний мир повстанцев-терруков. Они похожи скорее на представителей сил зла, какого-то безграничного абсурда. Объясняется, конечно же, такое восприятие с переменой политических взглядов Варгаса Льосы. Марксист-модернист, очарованный в молодости кубинской революцией, в зрелые годы Варгас Льоса стал либералом и в 80-е годы осуждал тех, кто, как Понтер Грасс, заявлял, что «вся Латинская Америка должна последовать примеру Кубы»; полушутя, полусерьезно он говорил о себе: «Я один из двух писателей на Земле, которые восхищаются Маргарет Тэтчер и ненавидят Фиделя Кастро». Вторым писателем, точнее поэтом, был Филип Ларкин.

Учитывая прохладное отношение автора к терруккам в романе «Литума в Андах», вызывают удивление ранние статьи Варгаса Льосы, в одной из которых он с сожалением и трогательным лиризмом вспоминает своего друга, партизана-марксиста, погибшего в 1965 году в стычке с частями перуанской армии. Возникает вопрос: неужели мы, постарев, перестаем замечать, что повстанцы и мятежники тоже люди, или после определенного возраста у человека, как правило, не остается друзей среди партизан? Варгас Льоса замечательный писатель, исполненный жизненной мудрости и детской искренности и чистоты. Его нельзя не любить, даже если мы не разделяем его политические взгляды.

В одной из ранних статей о Салазаре Бонди, выдающемся перуанском писателе, который умер в очень молодом возрасте, он задается вопросом: «Что значит быть писателем в Перу?» Подобный вопрос не может не удручать — и не только потому, что в Перу отсутствует серьезная читательская аудитория и нет развитой издательской структуры. Горечь Варгаса Льосы понятна, если принять во внимание все то, что он пишет о нищенском, унизительном положении перуанских писателей, которые обречены быть изгоями в обществе, считающем их странными чужаками. Варгас Льоса пишет: «Каждого писателя в Перу, в конце концов, ждет поражение». Зная историю жизни молодого Варгаса Льосы, зная о его ненависти к перуанской буржуазии, которая, по его словам, «глупее остальных людей» и абсолютно равнодушна к литературе, зная о его переживаниях по поводу ничтожно малого вклада Перу в мировую литературу и дефицита книг иностранных писателей, невозможно не почувствовать тоску в словах этого сильного человека — он жаждет приобщиться к мировой литературе, он мечтает ощущать себя в непосредственной близости от центров мировой культуры. Мысли, хорошо знакомые многим из нас…

Глава 44

САЛМАН РУШДИ: «САТАНИНСКИЕ СТИХИ» И СВОБОДА ПИСАТЕЛЯ

Гипертрофированно реалистичные сцены в романах Салмана Рушди и созданный фантазией автора мир действительно стали реальностью: книга запрещена в Индии, Пакистане и большинстве исламских стран. Бесконечные акции протеста охватили исламский мир: гнев обрушился не только на писателя и его роман, нападкам подверглись издатели Англии и Америки, осмелившиеся его напечатать. Протестовавшие грозились взорвать книжные магазины, где продавался роман, жгли на площадях чучело автора, а аятолла[7] Хомейни вынес фетву о казни писателя и назначил вознаграждение за его голову. Многие считают, что теперь писателю придется скрываться до конца жизни, кое-кто считает, что ему следует сделать пластическую операцию, изменить внешность и жить спокойно. Мировые средства массовой информации продолжают живописать историю масштабной охоты на человека и гадают, откуда же, наконец, появится убийца. Поскольку Турция — исламская страна, и свобода мысли и слова у нас несколько ограничены, мы, как обычно, вынуждены наблюдать за происходящим со стороны, довольствуясь репортажами западной прессы.

Не могу сказать, что турецкая общественность безразлично отнеслась к этой истории, но и у нас всегда найдутся люди, готовые в любой момент, как произошло в Иране, подвергнуть хуле книгу, которую они не читали — они вообще никогда ничего не читали. Управление по религиозным делам собирает экстренное заседание, словно речь идет о серьезной проблеме в теории вероисповедания; имамы, никогда не читавшие книгу, клянут почем зря правоверных, прочитавших ее; журналисты, никогда не видевшие роман, задают серьезные вопросы профессорам, которые никогда его в руках-то не держали, а потом сочиняют весьма сомнительные заголовки, что-то вроде:«Убивать его или нет?» А те, кто читает их статьи в газетах, эту книгу тоже никогда не открывали.

Роман Салмана Рушди «Сатанинские стихи», как и его второй роман «Дети полуночи», написан в стиле магического реализма, ставшем весьма популярным в мировой литературе последние двадцать лет и уходящем корнями в творчество Рабле. В «Жестяном барабане» Гюнтера Грасса и в романе «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса — истинных шедеврах этого стиля, жизнь героев и их мир не подчиняются законам мира метафизического. Здесь животные разговаривают, люди летают, мертвые воскресают, вещи оживают, повсюду бродят симпатичные духи и привидения, а в обычных событиях — как и в «Сатанинских стихах», всегда есть нечто сверхъестественное. В романе переплетены истории двух индийских эмигрантов, приехавших из Бомбея в Лондон и принявших гражданство; герои ссорятся с джиннами, чудовищами и демонами, превращаются в дьяволов или сатиров. История жизни каждого из них вполне могла стать самостоятельным романом в стиле реализма.

Габриэль Фаришта — актер, звезда Болливуда, очень напоминающего турецкую киностудию «Йешиль-чам», снискал славу ролями индийских богов; его детство и молодость прошли в похожем на Стамбул Бомбее. А Саладин Чамча, мусульманин из Бомбея, сын богатого отца-бизнесмена, как и сам Рушди, был отправлен в Англию на учебу. (Рушди замечает о нем: «Индиец, переведенный на английский язык».) Оба героя оказываются в самолете индийских авиалиний, совершающем рейс из Бомбея в Лондон. Самолет (который Рушди, любитель игры слов, называет «Сад») угоняют сикхские террористы: совершив вынужденную посадку, они снова берут курс на Лондон и на подлете к городу взрывают его. Погибают все, кроме наших героев — они долго летят вниз, что напоминает падение из рая, и целыми и невредимыми приземляются на заснеженные поля Англии; однако за время полета они преображаются, подобно герою романа Кафки «Превращение» Грегору Самса. Актер Саладин Чамча превращается в сатира — с рогами и копытами. А Габриэль Фарипгга, которого преследует призрак покончившей с собой любовницы, меняется не физически, а духовно: с маниакальностью шизофреника, которого может усмирить лишь медицинское вмешательство, он верит, что на самом деле он — архангел Гавриил, через которого Аллах ниспослал пророку Мухаммеду Коран. История путешествия обоих героев до Лондона (который в романе называется «Иловин Диовин») — это история жизни индийских и пакистанских эмигрантов в Англии.

Герои, связанные друг с другом, как братья-близнецы, они неразлучны как добро и зло; после каждого нового расставания они находят друг друга, они мечутся перед выбором — стать дьяволом или ангелом. Но меня лично привлекают не их невероятные приключения, которые я очень люблю в романах этого стиля. Меня привлекает структура романа, сотканного из воспоминаний, отступлений, повторов и небольших рассказов, — интересны не сами рассказы, а рассказчик и его витиеватые речи, обращенные к читателю, не имеющие никакого отношения к роману (например, автор долго и пространно критикует политику Маргарет Тэтчер). Больше всего меня поразил стиль автора, его язык, напоминающий легенды и мифы древнего Востока, которым говорят его герои, рассказывая о детстве и юности, проведенных в Бомбее. (Рушди, как и Набоков, любит игру слов, внутреннюю рифму, редкие слова и неологизмы.) По мере того как рассказчик уводит своих героев все дальше от воспоминаний о «мусульманском детстве», заставляя их сменить язык и культуру и претерпеть удивительные метаморфозы, в них зреет все более острое чувство гнева и недовольства своей страной. В одном из эпизодов отец Саладина Чамги, Дженгиз, говорит превратившемуся в англичанина сыну, который много лет спустя вернулся на родину: «Если ты поехал за границу, чтобы ненавидеть свой род, то и твой род не будет к тебе испытывать ничего, кроме ненависти!»