Прощание - Паскаль Кивижер

свете свечи.

– Огненная фея… – прошептала Эма.

Виктория напряглась еще сильнее, но продолжала молчать.

– Это ты, ты помыкаешь Сири… Вот оно как. Плохо твое дело. А родители? Они участвуют в твоих кознях, или ими ты тоже помыкаешь?

– Мои родители идиоты.

– Здесь мы с тобой сходимся во мнениях. Значит, ты ухитрилась укрывать Жакара у них под носом, так что они и не заметили.

Виктория не ответила. Она была действительно загнана в угол, но в то же время в ней было и что-то торжествующее. Эма, не спуская с нее глаз, подождала, пока тишина не станет гнетущей. Она вспомнила их первую встречу, за столом в усадьбе Ис. В тот вечер ей показалось, что в душе у этой девушки пылает тайная любовь, отчего она сразу и такая дерзкая, и такая хрупкая. Очевидно, единственный способ пробить ее защиту – метить в эту любовь. Эма опасно приблизила свечу к лицу Виктории. Поверни та голову хоть чуть-чуть – обожжется.

– Ты поддерживаешь Жакара, прячешь его, работаешь на него, помыкаешь для него беззащитным ребенком. Ради него ты ставишь всю семью под удар, рискуешь собственной свободой, благополучием, репутацией. Ты доверяешь ему. Больше того: ты его любишь. Ты ведь любишь его, верно? Это ясно. Ну а он? Сколько дней ты была в бегах, Виктория? Он прекрасно знал, что мы тебя ищем. И что, прилетел к тебе на помощь, когда ты питалась белками? Нет. Я же вижу, что нет. Посмотри на себя. Тощая, грязная. Ты могла умереть с голоду раньше, чем мы тебя найдем. Он использовал тебя. А когда ты стала ему не нужна – бросил. Ты доверчива.

Виктория стиснула зубы. Во все те ночи под открытым небом, когда она дрожала от холода, боясь диких зверей, хуже всего было то, что Жакар не появлялся. Той апрельской, последней проведенной с ним в усадьбе ночью он снова поклялся, что защитит ее во что бы то ни стало, и пообещал, что осыплет ее всеми мыслимыми богатствами. А теперь? Она послала ему все знаки, о которых они условились на крайний случай. Спряталась в том самом подлеске, где договаривались. Жила там десять долгих дней – и никто к ней не пришел. Каждый час, проведенный в грязи, подтачивал в ней уверенность.

– Бедняжка, кто знает, в какой постели спит он сейчас, – подначила ее Эма. – В тепле, наверное, в объятиях очередной простушки.

– Ненавижу тебя, черномазая! – вскрикнула Виктория.

– Знаю, – спокойно ответила Эма, – но это не взаимно.

Виктория нахмурилась в замешательстве.

– Ты была доверчива, но разве можно тебя винить? Жакар искусный манипулятор. – После еще одной бесконечной паузы Эма объявила: – Вот сделка: король готов смягчить твое наказание, если ты поможешь поймать его брата.

Виктория плюнула на пол, чуть-чуть не попав в королеву. Элизабет хотела вмешаться, но вспомнила, что она – служанка. Эма кивнула ей на большую корзину, которую та внесла в комнату, и Элизабет стала одну за другой доставать оттуда туалетные принадлежности, которые в полной мере раскрывали, каким образом Тибо задумал справиться с Викторией: он хотел ее уязвить, заставив мыться ледяной водой, со свиным жиром вместо мыла, находя вшей у себя в волосах; продержать ее голой подольше, и только потом дать жалкую одежду и ночной горшок с трещиной, кормить объедками и черстым хлебом, не давая ножа и вилки.

Виктория не противилась мытью и только вся напряглась от подбородка до пальцев ног, покрывшись гусиной кожей. Крепкое, юное, чувственное тело, будто выточенное из белоснежного алебастра. Решимость придавала ей благородства, красота побеждала унижение. Эма мысленно удивлялась: неужели у Жакара хватит глупости бросить такое сокровище?

– Подумай, Виктория, – сказала она, однако, с напором, – думай хорошенько и быстро. Он пришел за тобой? Нет. Есть у него самого шанс выкарабкаться? Нет. Сегодня он дал попасться тебе, а завтра попадется сам. И что ты получишь с этого? Ничего. Вообще ничего. Если только не сменишь сторону. Жакара приговорят, это вопрос считаных дней. Ну а ты… Подумай о будущем. Ты еще можешь выпутаться из этой истории, если будешь помогать королю.

– Я пить хочу, – ответила Виктория, будто ничего не слышала.

Эма заставила ее выпить воду из ванны, и Виктория сумела скрыть отвращение. Для девушки, выросшей в тепличных условиях, у нее была неплохая закалка.

– Жакар тебя недостоин, – заключила Эма, бросив к ее ногам балахон из грубой шерсти. Говорят, утро вечера мудренее. У тебя есть ночь, чтобы все обдумать. Король не будет с тобой так мягок.

Овид явился на зов, чтобы развязать свои немыслимые узлы. Увидев наготу пленницы, он пожалел, что у него нет повязки и на второй глаз, и спешно сунул веревку обратно в карман. В комнате вновь воцарился мрак.

22

Голубевод ходил как голубь, кивая на каждый шаг головой. Сходство довершали черные любопытные глаза, бородавка на носу, плотное тело, серый костюм, белая рубашка и черный галстук в зернышках. Он знал своих птиц по именам и по гнездам. Знал, кто из них чемпион по скорости, кто по выносливости, кто силен на средней дистанции, кто в производстве потомства, и для каждого подбирал свой рацион, мечтая доверить им все государственные тайны.

В тот день он держал в руках клетку, в которой ворковал крупный голубь с привязанным к лапке посланием. Клетка украшена была всеми королевскими знаками, а также большой буквой «Т» с завитками. Голубеводу ее передал стражник, дежуривший у арки, а тому вручил ее шедший с рынка рыбак, который получил ее от неизвестного наездника. Словом, голубевод не имел ни малейшего представления, откуда она.

Птицу же, напротив, он знал прекрасно: жилистая, с ясными внимательными глазами, – в апреле он доверил ее королю, когда тот поехал в усадьбу Ис, где ее и украли. Король подозревал госпожу Доре, Бенуа подозревал Сигмунда, но никто не знал, куда она подевалась. И вот голубь внезапно возник снова. И то, что он прибыл в клетке, а не на собственных крыльях, могло значить только одно: он обосновался в чужой голубятне и уже не нашел бы дороги до дворца. Смертельное, личное оскорбление для голубевода.

Исчезновение, внезапное появление, тайна. Одно было ясно: и голубь, и клетка, и послание предназначались королю. И уж теперь-то он не обойдется одним пожиманием плеч. Зная, что по понедельникам король выслушивает жалобы и прошения своих подданных в Тронной зале, голубевод явился в мозаичную галерею, служившую залом ожидания, и поставил клетку к ногам статуи Элоизы.

Лакеи, дежурившие перед бронзовыми дверями, всегда колебались, стоит ли впускать тех, кто явился без