Нацизм на оккупированных территориях Советского Союза - Егор Николаевич Яковлев

с записями Розенберга, не раньше 3 мая[111]. Кей, однако, утверждает, что Розенберг 2 мая присутствовал, «хотя… было бы слишком самонадеянно» утверждать, что несоответствие записи в дневнике Розенберга – это всего лишь ошибка и вероятность этого «крайне мала»[112]. В подкрепление своей точки зрения он приводит записку от 30 апреля, в которой Розенберг приглашает «генерала в пятницу 2.5.41 в 11 часов утра в Управление рейхслятера [то есть Розенберга] принять участие в обсуждении». Кей считает, что под «генералом» подразумевается генерал Томас (Kay, 2006b: 691). На самом же деле имелся в виду генерал Йодль, начальник оперативного штаба ОКВ[113].

30 апреля Розенберг, по наущению Кейтеля, имел краткую встречу с главой отдела обороны страны ОКВ генерал-майором Варлимонтом (Kriegstagebuch des Oberkommandos…, 1965. Bd. 1: 390). Последний говорил о полномочиях, которые должны быть предоставлены командирам вермахта на территориях, находящихся в ведении гражданской администрации. Розенбергу данные полномочия представлялись излишне широкими; он утверждал, что приказы, касающиеся политических вопросов, должны отдаваться исключительно с его согласия. Кейтель, однако, счел такую схему «неприемлемой»[114]. Розенберг придавал данному вопросу большую важность, в Штабе планирования «Ольденбург» он отменил запланированную на 2 мая встречу с Кернером и Томасом и уведомил отдел IV оперативного штаба вермахта о том, что утром 2 мая он ждет у себя в отделе генерала Йодля; после полудня того же дня, как сообщал он, пойдет с докладом к Гитлеру[115]. Соответственно, 1 мая Варлимонт в спешном порядке собирал документы для встречи с Розенбергом, и в записке было отмечено, что приказы командующего вермахта должны иметь приоритет над «всеми остальными, в том числе приказами политического уполномоченного»[116]. Это собрание, на котором Розенберга поставили в известность о границах зоны ответственности на основании «инструкции об особых областях» к Директиве № 21, о соглашении между генерал-квартирмейстером и рейхсфюрером СС о роли полиции безопасности, а также о задачах командующих вермахта, действительно проходило 2 мая (Kriegstagebuch des Oberkommandos…, 1965. Bd. 1: 390)[117]. Помимо всего прочего, это доказывает, что Йодль на пресловутом совещании 2 мая присутствовать не мог. Розенберг очень долго проговорил с Гитлером[118] и встретился с Томасом и Кернером лишь на следующий день, 3 мая 1941 г.[119] Другими словами, ни Розенберга, ни Йодля на встрече статс-секретарей не было, а рассуждения на этот счет строятся на выборочном толковании сохранившихся источников. Нужно задаться вопросом: достаточно ли внимательно рассмотрено здесь все, что известно на сегодня о соотношении сил в Третьем рейхе и обстоятельствах, в которых создавались важные документы? Пытаясь сопоставить совещание 2 мая и Ванзейскую конференцию от 20 января 1942 г., Алекс Дж. Кей не приводит проясняющих ситуацию доказательств, а опирается на поверхностные намеки (Kay, 2006b: 688–689, 695–698). Некоторые из приводимых им документов сопровождены некорректным пояснением. При том, что автор считает неверным рассуждать, было ли массовое убийство частью политической системы Третьего рейха до лета 1941 г., он тем не менее узаконивает такие бездоказательные спекуляции[120]. Более того, если даже и проводить параллель между двумя встречами по принципу, который декларирует Кей, тут же обнаруживается значительное отличие, а именно: если верить утверждению Кея, на встрече 2 мая 1941 г. ключевую роль играл вермахт, но на Ванзейской конференции ни одного представителя вермахта как раз не было. Действительно, в данной статье есть ряд примеров, когда сталкиваются несовместимые позиции – признак того, что автор пытается подогнать непослушные данные под тезис, который считает самодостаточным. Кей, как и ряд его предшественников, склонен преувеличивать авторитет генерала Томаса в этот период. На самом деле по основным решениям Гитлера не только не голосовали – от подчиненных вообще не требовалось никак выражать свое одобрение. Задача подчиненных была в том, чтобы интерпретировать и внедрять предписанное, координируя усилия со всеми, кто в этом задействован[121]. Несколько обрывочных строк, дошедших до нас в качестве стенограммы совещания 2 мая 1941 г., не свидетельствуют ни о каком «широком одобрении» (Kay, 2006a: 126–133; Kay, 2006b: 699) политики злонамеренного умерщвления миллионов людей, в частности потому, что мы не видим никаких отсылок к выделяемой Кеем «целевой аудитории» (статс-секретарям). Представлять дискуссию о «военных потребностях» – а именно таков был главный вопрос приготовлений – как этакую предусмотрительную оправдательную стратегию, призванную скрыть расистскую подоплеку массового убийства, некорректно[122].

В последние годы изучающие Третий рейх историки спорят не столько о фактах, сколько об интерпретациях, часто диаметрально противоположных друг другу. Разногласия являются отражением точек зрения ученых на свой предмет – предпосылок, исходя из которых они классифицируют и оценивают свои данные. Когда акцент в исследованиях сместился на роль «национал-социалистической идеологии», реалии войны и диктатуры, а также сложные причины и мотивы, результатом которых стала истребительная политика национал-социализма, отошли на второй план. При исследовании роли вермахта в Третьем рейхе, однако, критически необходимы не всеобъемлющие теории, а оценки сложных исторических контекстов и процессов развития. Только так можно добиться сбалансированной оценки тех событий.

Еще раз о статс-секретарском совещании 2 мая 1941 г.: ответ Клаусу Йохену Арнольду и Герту Любберсу[123]

Алекс Дж. Кей

В своей статье «Германские статс-секретари, массовый голод и совещание 2 мая 1941 г.» (Kay, 2006b: 685–700)[124] я выдвинул гипотезу о том, что состоявшееся 2 мая 1941 г. собрание немецких статс-секретарей представляло собой официальное заседание Командного экономического штаба «Восток» – управленческого комитета, который должен был отвечать за хозяйственное администрирование на оккупированных советских территориях. Присутствовавшие на встрече, а именно представители профильных органов германского бюрократического аппарата и вермахта, приветствовали идею безжалостной эксплуатации советских продовольственных запасов на благо оккупационных войск и тыла ценой жизней десятков миллионов советских граждан. На собрании предстояло доработать и скоординировать подход, уже санкционированный высшим руководством Германии. Таким образом, встреча имела весомые последствия для германской оккупационной политики на территории СССР.

Непосредственно в ответ на мою статью и содержащиеся в ней тезисы Клаус Йохен Арнольд и Герт Любберс опубликовали критический комментарий («Собрание статс-секретарей 2 мая 1941 г. и вермахт: документ к размышлению») (Arnold, Lübbers, 2007: 613–626).

Своей статьей Арнольд и Любберс преследуют две главные цели. Во-первых, они пытаются любой ценой снять с вермахта бремя вины за участие в планировании – то есть предумышленной подготовке – зверств по отношению к гражданскому населению и военнопленным на советских территориях. Они действуют двумя путями: сводят к минимуму роль высших офицеров вермахта, таких как генерал Томас, в одобрении и планировании этих зверств, а ответственность за данное преступное намерение возлагают исключительно на Адольфа