Формула Бога - Жозе Душ Сантуш

— Я требую, чтобы мне предоставили возможность встретиться с представителем Европейского союза.

Полковник разразился смехом.

— Опять? — крикнул он. — Старую песню заводите?

— Я имею право на такую встречу.

— Вы имеете право во всем сознаться. Вы будете говорить, или трех суток в «энферади» вам не хватило?

— Я уже все сказал.

Повисла тишина. Полковник раздраженно фыркнул, демонстрируя, что терпение его достигло предела.

— Я и сам вижу: не хватило, — произнес он вполне миролюбиво. — Знаете, я думаю, мы здесь, в Эвине, слишком добрые. Даже добренькие. Нельзя с сочувствием относиться к таким негодяям, как вы, уважать права подонков, которые заслуживают только осуждения и презрения. — Каземи снова фыркнул. — А посему, — послышался энергичный росчерк ручки, — я подписываю ваш пропуск на выход, — объявил полковник. — Убирайтесь!

Томаш не верил услышанному.

— Вы меня… выпустите отсюда?

Каземи звонко рассмеялся.

— Конечно! Точнее — уже это сделал. Проваливайте.

Историк встал, все еще не веря своему счастью.

— В таком случае, когда с меня снимут повязку и кандалы?

— Ну, этого-то мы не сделаем. Я подписал пропуск на выход, и отныне вы не относитесь к юрисдикции тюремного заведения Эвин. После того как вы переступите этот порог, мы не будем нести ответственности за то, что произойдет с вами в дальнейшем.

— Что вы хотите этим сказать?

Крепкие руки грубо схватили Томаша и поволокли к выходу. В этот момент историк услышал циничный ответ Каземи:

— Что вам предстоит поразвлечься в 59-й тюрьме.

Резко надавив на затылок, охранники заставили подконвойного пригнуть голову к груди и втолкнули в автомобиль — вначале на заднее, как подсказывало устройство дивана, сиденье, но тут же сбросили на пол, а сами вольготно расселись, водрузив на него ноги в армейских ботинках. С завязанными глазами и руками в наручниках, Томаш выступал в оскорбительной для человеческого достоинства роли — попираемой охотниками туши зверя или пинаемого крестьянами мешка с картошкой.

Машина тронулась в путь. Португалец чувствовал на затылке солнечный жар, слышал автомобильные гудки и рев моторов — какофонию хаотичного уличного трафика Тегерана. На поворотах Томаша бросало из стороны в сторону. Он с трудом сдерживал рыдания. Близость живых звуков города усугубляла боль и тоску по утраченной свободе, делала его страдания невыносимыми.

«Какой же я дебил! — корил себя историк, ощущая каждой клеточкой своего обездвиженного тела любое изменение в траектории движения автомобиля. — У меня, наверное, ум за разум зашел, когда, встретившись с тем американцем в посольстве, я согласился впутаться в эту дикую авантюру. Если б все можно было повторить, — зачем-то убеждал он себя, — я ответил бы отказом, а потом послал бы куда подальше и иранцев. Пусть бы американцы искали себе другого идиота, готового спасать человечество, а иранцы договаривались о разгадывании оставленных Эйнштейном головоломок с еще каким-нибудь кретином. Хотя что причитать, теперь уже поздно, — одернул себя Томаш. Когда принимаешь решение, исходишь из данных, которыми в тот момент располагаешь, а не из тех, что появятся позже. С другой стороны, — продолжал он рассуждать, — быть может, самым важным было бы…»

Резкое торможение прервало ход его мыслей. В машине поднялся невообразимый шум и гам. Впереди орал нечто замысловато ругательное водитель, сзади извергали потоки брани конвоиры. Истоптанный каблуками и оглушенный диким гвалтом, Томаш тем не менее различил раздавшийся где-то совсем рядом легкий визг тормозов и приглушенное хлопанье дверей. Внезапно задняя дверца машины распахнулась, и какой-то человек что-то громко сказал на фарси. Судя по робкому ответу, сопровождающие испугались, что удивило Томаша. Но еще больше его поразило, когда невидимая рука сорвала с него повязку и в глаза ему хлынул ослепляющий свет дня.

— Поторопитесь. У нас мало времени, — незнакомец говорил по-английски с иранским акцентом.

За спиной кто-то крутил на его запястьях браслеты наручников в поисках отверстия замка. Мгновение спустя руки его были свободны от оков.

— Двигайтесь! — приказал тот же голос. — Быстрее, быстрее!

Томаш поднял голову и увидел человека, лицо которого скрывала трикотажная маска с прорезями для глаз. Неизвестный вытащил португальца из машины и, сжимая пистолет, потянул за собой к стоявшей рядом белой микролитражке. Движение замерло, истошно гудели клаксоны, а причиной пробки оказалась группа вооруженных людей в масках, оцепивших автомобиль, в котором везли Томаша. Не успел историк опуститься на заднее сиденье, как дверца за ним захлопнулась и микролитражка, рванув с места в карьер, затерялась в боковом переулке.

Вся операция продолжалась не более полутора минут.

Вел машинку, крепко вцепившись волосатыми пальцами в руль, мужчина с резко очерченными скулами и длинными черными висячими усами. Томаш, когда сердце обрело более спокойный ритм, наклонился вперед и тронул его за плечо:

— Куда мы едем?

Иранец замотал головой.

— Ingilisi balad nistam. — Он постучал себе в грудь. — Esman Sabbar е. Sabbar, — повторил он. — Sabbar. Esman Sabbar е.

— А-а-а! Тебя зовут Саббар? Саббар, да?

Водитель расплылся в беззубой улыбке.

— Bale. Sabbar.

Машинка шныряла по запутанным улицам, легко лавируя в плотном потоке. От внимания Саббара не ускользала ни одна мелочь вокруг. Глаза его стремительно двигались, не останавливаясь ни на миг, и складывалось впечатление, что он смотрел сразу и вперед и в зеркало заднего вида, одновременно охватывая взором все примыкающие переулки и перекрестки, дабы быть уверенным, что никто за ними не гонится.

Они подъехали к какой-то, по видимости, автомастерской, площадка перед которой была сплошь забита машинами. Саббар загнал микролитражку в цех и, поскольку никого из персонала поблизости не наблюдалось, выскочил из-за руля и сам закрыл ворота, как бы отгораживаясь от внешнего мира и любопытных глаз. Затем жестом предложил Томашу выйти и повел его к стоявшему в стороне большому «мерседесу». Открыв заднюю дверцу, он вынул из автомобиля огромное черное полотнище и протянул на обеих руках историку, словно преподнося бесценный дар.

— Это мне?

— Bale, — Саббар утвердительно кивнул и показал, что ткань надо надеть на себя.

Томаш расправил материю и ухмыльнулся, поняв, что это чадор. Причем бесформенного покроя, наиболее консервативный из существующих образцов — с небольшой кружевной сеточкой прорези на месте глаз и носа.

— Хитро, — одобрительно отозвался он. — Хотите выдать меня за женщину, да?

— Bale, — водитель как будто понял его слова.

Томаш натянул на себя чадор и повернулся к Саббару, уперев руки в бока.

— Ну как? Могу понравиться?

Иранец внимательно оглядел его и засмеялся.

— Khandedar е.

Португалец, подобрав полы, взгромоздился на заднее сиденье «мерса». Саббар, в форменной шоферской фуражке, отворил ворота, вырулил на улицу, затем закрыл гараж, и они — состоятельная иранская матрона и ее личный водитель — вновь тронулись в путь по улицам Тегерана.

Томаш опустил на своем окне стекло, давая ветру ворваться в салон. Сквозь плотную ткань чадора, который закрывал лицо, позволяя сохранять контакт с миром лишь через узкую щель, он жадно вдыхал отравленный выхлопами воздух.

Как же прекрасна свобода!

В какой-то момент он даже усомнился, не привиделись ли ему все его злоключения. Сейчас реальна была лишь улица, наполнявшая его ноздри вонью сгоревшего дизельного топлива, и этот смрадный чад представлялся Томашу тонким ароматом чудотворного бальзама.

«Мерседес» кружил по Тегерану минут двадцать. Они проехали через торговую зону прилегающих к базару кварталов, потом обогнули утопающий в зелени ухоженного сада дворец Голестан — ансамбль великолепных зданий с пышными фасадами, увенчанных величественными башнями и замысловатыми куполами.

Оставив позади Голестан, автомобиль обогнул громадную площадь Имама Хомейни и вывернул на проспект, параллельно которому тянулся благоустроенный сквер. В самом его конце водитель взял вправо и плавно остановил машину перед новым жилым домом. В соответствии с исполняемой ролью личного шофера иранской матроны Саббар быстро вышел из машины и распахнул, склонившись в почтительном поклоне, заднюю дверцу.

Он проводил закутанную в черное «хозяйку» к подъезду здания и нажал на латунной панели с номерами квартир соответствующую кнопку. Голос из громкоговорителя осведомился, что угодно звонившему. Саббар назвался, дверной замок немедленно зажужжал и с металлическим щелчком открылся. Иранец выразительно посмотрел на Томаша и услужливым жестом пригласил проследовать за ним в вестибюль. Там он вызвал лифт, и вдвоем они поднялись на третий этаж, где в холле их поджидала пышнотелая персиянка в шальвар камизе из легкой золотой парчи.