Формула Бога - Жозе Душ Сантуш

— Дело не в этом, — возразила она. — Если моему руководству станет известно, что вы знаете много такого, что вам не положено знать, подозрения падут в первую очередь на меня.

— Вы снова правы, конечно, правы.

— Но я могу намекнуть. Существует некая связь между профессором и отелем «Орчард». Это название нацарапано карандашом почерком профессора Сизы на обороте одной из страниц рукописи Эйнштейна.

— Неужели? — удивился португалец. — Любопытно…

Ариана повернула лицо к окну и вздохнула. Солнце уже начало клониться к прямоугольным силуэтам зданий, расцвечивая голубизну неба пурпурно-алыми узорами и отбрасывая причудливые тени на рваные облака, плывущие над линией городского горизонта.

— Мы должны вывезти вас отсюда, — она продолжала смотреть в окно, и в голосе ее звучала печаль.

— Из этой квартиры?

— Из Ирана. — Теперь она смотрела ему прямо в лицо. — Ваше пребывание здесь представляет серьезную опасность и для вас, и для меня, и для моих друзей. Но проблема в том, что вывезти вас за пределы страны не так просто.

Историк наморщил лоб.

— Я знаю один канал. Моса подготовил отход и основные детали плана сообщил мне. В одном из иранских портовых городов меня ждет рыбацкая шхуна.

— Вот как? Где?

— Название выпало у меня из памяти.

— Это в Персидском заливе?

— Нет-нет. Где-то на севере.

— На Каспийском море?

— Да. Но название места я не могу вспомнить.

— Может быть, Нур?

— Нет, точно нет. Я помню, что название было длинное.

— Махмудабад?

— Уф… не знаю… может быть, но я не уверен… Там вроде бы какие-то развалины есть… связанные с кем-то из Великих: то ли с Карлом, то ли с Александром…

— Стена Александра?

— Да… может быть… А вам это о чем-нибудь говорит?

— Естественно. Стена Александра обороняла рубежи цивилизованного мира. Она проходила невдалеке от границы с нынешним Туркменистаном, протянувшись от горного Голестана до побережья Каспия. По крайней мере так гласит легенда. Стену воздвигли в VI веке.

— И поблизости от нее есть какой-нибудь портовый город?

Ариана подошла к полке с книгами и вернулась на место с географическим атласом. Разложив фолиант на коленях, открыла его на странице с картой Ирана. Глаза ее внимательно двигались по побережью Каспийского моря, отыскивая ближайший к руинам стены Александра порт.

— Бендер-Торкеман?

— …Кажется да. — Томаш сел к ней поближе и наклонился над картой. — Покажите, где это.

Иранка пальцем указала на точку, рядом с которой значилось произнесенное ею название.

— Вот здесь.

— Точно, — уже не сомневаясь, сказал Томаш и повторил название, — Бендер-Торкеман.

— И что там в Бендер-Торкемане?

— Шхуна под названием «Баку».

— В таком случае мы не должны терять время. Надо как можно скорее доставить вас туда.

Перед расставанием они дружески обнялись на глазах у Хамидэ и Саббара. Томаш отдал бы все на свете, чтобы хоть на один-единственный миг остаться с Арианой наедине.

Он нежно поцеловал ее в обе щеки и с внутренним усилием отстранился.

— Вы мне напишете? — еле слышно спросила она и прикусила нижнюю губу.

— Да.

— Обещаете?

— Обещаю.

— Поклянитесь Аллахом.

— Я клянусь вами.

— Мною?

— Да. Вы для меня значите больше, чем Аллах. Гораздо больше.

Он повернулся и, стараясь не оглядываться, быстро пошел прочь. Выйдя вместе с Саббаром из квартиры и направляясь к лифту, Томаш услышал позади себя звук закрывшейся двери.

Погруженный в себя и даже подавленный, Томаш вошел в кабину подъехавшего лифта. В руках он держал сложенный чедор, который мгновением раньше ему успела сунуть Хамидэ.

— Ариана ghashang, — сказал Саббар, когда лифт дернулся и начал спускаться.

— Что? — встрепенулся Томаш.

— Ариана ghashang, — повторил водитель, причмокнув губами. — Ghashang.

— Да, — меланхолично улыбнулся португалец, — она красивая, это так.

Саббар указал на покрывало, напоминая, что пора его надеть. Томаш нырнул головой в черную ткань, и на первом этаже из лифта вышла уже иранская матрона.

XX

«Мерседес» с черепашьей скоростью пробирался через город в плотном транспортном потоке, превратившемся в этот час в одну сплошную пробку, которая медленно ползла по запутанным артериям иранской столицы. Миновав необъятную площадь Имама Хомейни, они углубились в лабиринт улиц, ведущих в восточные районы Тегерана. Томаш напряженно следил из авто за обстановкой. Внимание его обострилось настолько, что глаза, нервно бегавшие туда-сюда, выхватывали из зрительного ряда даже невероятно мелкие детали. В каждой машине и каждом лице он ожидал увидеть угрозу; в любом звуке, будь то гудок клаксона или выкрик уличного торговца, готовился услышать сигнал тревоги; всякое резкое торможение воспринимал как прелюдию нападения.

Он уже несколько раз повторял себе, что все в порядке и воображение оказывает ему дурную услугу. Они с Арианой решили, что ехать в Бендер-Торкеман на автомобиле рискованно, поскольку власти наверняка объявили беглеца в розыск и запросто могли перекрыть шоссейные дороги. А потому выбор пал на общественный транспорт. Облаченному в чадор Томашу отводилась роль благочестивой мусульманки, соблюдающей обет молчания, а Саббар выступал в качестве ее проводника и посредника в общении с окружающими.

В полном соответствии с планом, примерно через полчаса езды в хаосе предвечернего движения они достигли первой промежуточной цели.

— Terminal e-shargh, — объявил Саббар, припарковывая «мерседес» на противоположной стороне.

Восточный автовокзал связывал столицу с густонаселенными провинциями Хорасана и прикаспийской области. Поэтому, посмотрев на него, Томаш не мог не удивиться его малым, если не сказать убогим размерам.

Перейдя улицу, они вошли на станцию, заполненную людьми с поклажей, которые суетились и гомонили вокруг рычащих дизелями и чадящих выхлопами автобусов, и направились к кассам. Саббар купил билеты и знаком попросил Томаша поторопиться, поскольку до отправления их рейса оставались считанные минуты. Автобус оказался грязным и очень старым, он был набит битком крестьянами и рыбаками с темными от загара физиономиями, а также женщинами в чадорах.

Всякий европеец с трудом удержался бы от гримасы отвращения: на полу в проходе валялись объедки и мусор, громоздились клетки с курами, утками, цыплятами. В воздухе стоял крепкий запах птичьего корма и помета, человеческой мочи и пота, а ко всему этому примешивался висевший над автовокзалом тошнотворный смрад солярки.

Ровно в шесть автобус отправился в путь. Дергаясь и подпрыгивая, извергая из выхлопной трубы густые клубы черного дыма, он с яростным ревом влился в транспортный поток Тегерана — адское столпотворение безумно маневрирующих, гудящих и резко тормозящих машин. Потребовалось почти два часа, чтобы, поминутно останавливаясь и снова трогаясь, пробраться сквозь окраинные районы. Выбравшись наконец за городскую черту, автобус покатил по почти пустому шоссе к подножью гор.

Вскоре начались бесконечные зигзаги, подъемы и спуски горного серпантина. На крутых виражах за кромкой дорожного полотна свет фар выхватывал из темноты покрытые снегом обрывы. От беспрестанной болтанки, удушливого запаха горючего и ощущения, что чадор кольцом сдавливает голову, Томаша стало укачивать, и, пытаясь справиться с подступавшей тошнотой, он приоткрыл окно, чтобы подышать холодным разреженным воздухом Эльбурских гор.

К одиннадцати ночи они прибыли в Сари, город на севере Ирана, и сразу же разместились в маленькой гостинице под названием «Постоялый двор». Саббар попросил, чтобы ужин им подали в комнаты, и каждый ушел к себе. Сидя на кровати уже без чадора, Томаш поедал «кебаб» и любовался в окно спящим городом и причудливой белой башней с часами на центральной площади.

На следующее утро они сели на автобус, идущий в Горган, и при свете утреннего солнца Томаш впервые смог оценить красоты местности этого прилегающего к Каспию района. Пейзаж тут разительно отличался от тегеранского. Если из столицы вид открывался на суровые горы с островерхими снежными пиками, перед которыми лежали каменистые бесплодные земли, то здесь росли пышные и густые, почти тропические леса, порождение микроклимата, образовавшегося между мощной горной грядой и спокойной гладью моря.

Через три часа они добрались до Горгана и остались на автостанции ждать пересадки на новый маршрут. Площадь Энкелаб, где находилась конечная станция, плавилась от палящей жары, но сесть на автобус удалось лишь к обеду. Эта старая развалюха, подпрыгивая на колдобинах, тащилась по глубокой колее грунтовых дорог, проложенных прямо через буйную прибрежную растительность. Через два часа тряского пути Томаш увидел вдалеке первые признаки жизни — небольшие строения, четко вырисовывавшиеся на фоне пронзительно синего Каспийского моря.