Написать президента - Лев Горький

совсем не детский, я бы даже сказал, что двадцать один плюс, расхристанный, с галстуком на плече и прилипшим к бороде кружком копченой колбасы, который не иначе как особым божьим соизволением не падал на пол.

— Куда опоздал? — спросил я, и на некоторых физиономиях потрезвее возникло недоумение.

Как быстро выяснилось, праздновали день рождения Светки Усиковой, очень спортивной, шустрой и активной писательницы тоже для детей, и решили, что я тот самый гость, который нагло явился на тридцать минут позже.

— Нет, меня и не звали! — попытался отмазаться я. — Светка, все равно с днем рождения!

Светка, моложавая и стройная, несмотря на свои «чуть меньше сорока», улыбнулась мне из-под мелированной челки, вскинула бокал с шампанским.

— Кто насухо поздравляет? — воскликнула она. — Налейте ему!

— Ээээ! Аааа! Наливааай! — заорали они по новой.

Я беспомощно оглянулся на Вику, но она только закатила глаза.

Мне сунули фужер, я произнес тост, мы поцеловались с именинницей, потом еще с кем-то, судя по бороде и запаху колбасы — с Зайчиковым, и я попытался сбежать с шабаша, на который так неожиданно попал.

— Стой! Не пущай!! Наливай! — вновь завопили литераторы, в основном детские, решившие в этот вечер не только задушить в себе души прекрасные порывы, но и утопить саму душу в дешевом, душном и душистом бухле.

— У меня встреча! — крикнул я отчаянно. — Разговор важный! Потом я к вам!

— Я его забираю. — Тут Вика решила, что пора вмешаться, и взяла меня за руку. — Отпустите, молодой человек.

Вася Зайчиков, которого «молодым человеком» не называли лет двадцать, от изумления крякнул и выпустил мою руку. В голубых глазах Усиковой словно вспыхнули лампочки по двести ватт, и я понял, что она в курсе моего расставания с Машей, и читала пост Злобенко о моей «новой пассии».

Ну вот, очередная волна слухов мне обеспечена.

— Ох, Левушка, — проворковала Светка. — Под какой очаровательный каблук ты угодил. Возвращайтесь после этой вашей «встречи».

Вика кивнула и потащила меня прочь.

— Надо валить, — сказал я, когда стол с шумной компанией остался позади. — Прочь. Вон. Из города. Это точно последняя беседа?

— Да. — Агентесса кровавого тирана подняла одну бровь. — Но куда ты собрался?

— У меня много денег. — Мысль, вонзившаяся мне в мозг, была свежа и блестяща, как снега Гималаев. — А у тебя наверняка есть командировочные, суточные или что там у вас. Можно снять два номера в любом пансионате. Завтра же утром свалим к чертям из Москвы. Прочь от этого всего… — Я вспомнил дискуссию с Копаем, куда меня пытались заманить, и содрогнулся, и в этот же момент меня догнала отрыжка от мерзкого шампанского. — Ой… Простите… Приезжай как можно раньше. И телефон отключу, чтобы никто меня не нашел! Пошли они все в задницу!

Здесь, в Москве, мне не дадут покоя, обязательно найдется кто-то желающий пообщаться, затащить меня куда-то или показать кому-то, и кто обидится, если я откажусь, не пойду на очередную презентацию, оргию или псевдоинтеллектуальное сборище… И в этой всей суете я не сдам мемуары вовремя, я не закончу «Навуходоносора», и что хуже — неясно.

— Ну хорошо. — Вика придирчиво осмотрела меня, пригладила воротник джемпера. — Как скажешь. А теперь — за дело.

В отдельном кабинете нас ждал олигарх, но совсем иного пошиба, чем Антон Вильгельмович. Этот любил себя показать, регулярно мелькал на телевидении со своим образцовым колхозом, состоял в коммунистической партии — это миллионер-то, эксплуататор! — и пытался тягаться с Борисом Борисовичем на последних президентских выборах, но кишка у него оказалась тонка.

Тирану даже не понадобилось вводить в бой тяжелую артиллерию в виде сфабрикованного компромата, его оппонент пообещал на спор сбрить усы, если его допустят до голосования, а когда его допустили, тупо слился, заявил, что это была шутка. И мужской электорат, с почтением относящийся к пацанским понятиям, мигом в олигархе разочаровался — какой ты мужик, если слово не держишь, а если ты не мужик, то зачем тебе в Кремль.

Увидев его, я оживился — уж из этого-то гуся можно будет натопить сочного жира!

Но олигарх-коммунист оказался постным и тугим, словно мясо дикого зайца, он не отвечал на вопросы, а путано рассказывал о чем-то своем, сам веселился, упоминая неизвестных мне людей, перескакивал с темы на тему. И в процессе горделиво поглаживал усы, и правда фотогеничные, но сгубившие политическую карьеру хозяина.

После третьей попытки взломать броню его тупого самолюбования я сдался и беспомощно глянул на Вику.

— Спасибо, что нашли для нас время, — произнесла она с ледяной улыбкой дипломата, только что объявившего противоположной стороне о разрыве отношений и начале войны. — Это было информативно. Всего хорошего.

Мы выбрались из кабинета и зашагали к выходу, и тут же за столом, где собрались детские и взрослые литераторы, случился взрыв энтузиазма, и в пьяных воплях я различил собственное имя. Я торопливо шарахнулся назад, чтобы спрятаться за углом, скрыться с глаз пишущей братии.

— Вика, спаси меня! — взмолился я. — Я не хочу с ними ругаться! А мимо не пройти! Выведи отсюда! Вас же в вашей разведшколе учили таким трюкам!

— С чего ты взял, что я имею отношение к спецслужбам? — спросила она. — Но ладно. Тебя и правда надо спасать, похоже.

Она ушла, чтобы вернуться через пять минут и привести официантку.

Та смотрела на меня с очень странным выражением, я не мог его расшифровать, в глазах ее плясали лукавые чертики.

— Пойдемте за мной, — сказала она.

Мы нырнули в дверь с надписью «Только для персонала», миновали вход на кухню, откуда доносился стук ножей по разделочным доскам, бульканье многочисленных кастрюль с кипятком, и в клубах пара и дыма двигались люди в поварских колпаках. Узкий темный коридор закончился еще одной дверью, а за ней обнаружился спасительный пустой переулок.

— Спасибо, о добрая женщина, — прошептал я.

Официантка покосилась на меня, буквально вытолкнула нас наружу и захлопнула дверь.

— Впервые покидаю «Обломова» через задний проход. — Я облегченно вздохнул. — Кстати, что ты ей сказала?

— Ты точно хочешь знать?

Я кивком подтвердил, что намерения мои чисты и прочны, словно айсберг.

— Что там празднуют день рождения твоей жены, а ты хочешь удрать с любовницей. Обычное дело для писателей, разве нет?

Меня словно ударили по голове тяжелым пыльным мешком.

О, что за мир, где ложь требуется громоздить на ложь, чтобы в конечном итоге создать правду? О, что за люди, готовые ради собственного веселья погубить ближнего своего, утащить его с собой в чад кутежа и пучину убогого, но такого притягательного разврата?

Глава