Под властью пугала - Мичо Каламата

Она сунула открытку за зеркальце на стене.

Лёни тоже обрадовался открытке.

– Это какой город, Лёни?

– Париж.

– Он далеко?

– Очень.

– Дальше, чем Тирана?

– Ты что! Тирана рядом, совсем близко.

– А сколько туда ехать?

– Смотря на чем. На подводе так месяца три.

– О-о! Вот почему открытка так долго шла!

Лёни засмеялся.

– Да нет, Силя, ее не на подводе везли. На почте пролежала.

– Почему?

– Откуда я знаю.

– А зачем он так далеко уехал?

– Учиться.

– Да ведь он и так ученый. Что ж он, всю жизнь будет учиться?

– Накрывай на стол, – сказал Кози.

В ту ночь Силя со всеми подробностями вспоминала дни, проведенные в августе с семьей учителя. Приедут ли они снова в этом году?

Из оконца лачуги был виден клочок черного неба с редкими звездами. Две звезды показались ей на мгновение парой глаз, сверкающих в темноте. Потом выплыло лицо Скэндера, открытое, веселое, а звезды как его глаза. Они ласково смотрели на нее. Он протянул к ней руку и с улыбкой позвал: „Пойдем, Силя, к тому островку на болоте!“ И вот они идут, взявшись за руки. Островок такой красивый, весь покрыт цветами. Скэндер скрылся за розовыми кустами. Она осталась посреди болота. „Дай руку, Силя, иди сюда! Здесь так красиво!“ Но ей никак не дотянуться до его руки. Их разделяет болото. Ее ноги погружаются в трясину. Ее затягивает по колени, потом еще глубже. Она медленно погружается в жижу. „Иди, Силя, иди сюда!“ Он все дальше, все дальше… Она тонет в трясине…

– Что с тобой, Силя? – услышала она голос брата.

Она привстала на постели, потерла глаза и вздохнула.

– Что случилось? Ты почему кричала?

– Плохой сон приснился.

Он повернулся на другой бок.

– Лёни!

– Ну?

– А летом господин Демир приедет к нам?

– Может, приедет.

– А Скэндер?

– Наверно, нет. Он ведь так далеко. За морем.

Она видела море лишь однажды, когда была еще совсем маленькая. У нее все тело тогда покрылось какой-то сыпью, и отец, услыхав, что морская вода помогает, повез ее на подводе к морю. Как она была тогда поражена! Там, где небо сливалось с морем, казалось, была граница всего, дальше ничего нет.

– А почему он не может приехать?

Лёни не ответил. Наверное, заснул.

Она не стала больше спрашивать. Легла, и вдруг ей стало так тоскливо, что она заплакала, сама не зная, почему плачет.

X

Наступила весна во всей своей красе. Тутовник перед домом снова бросил тень на дворик, его густая листва снова выложила на земле мозаику из тени и света. Розы и гиацинты, посаженные Силей, вновь раскрыли красные и белые бутоны, а лужайка у стога запестрела ромашками. Воробьи галдели во дворе и спозаранку будили Вандё, которому так сладко спалось по утрам.

Силя заблаговременно покрасила яйца, убралась в доме и разостлала поверх рогожи единственный коврик. Лёни зарезал пасхального ягненка и сунул в печь жариться. Кози к празднику купил себе новую такию. Вандё не терпелось надеть наконец новые штаны и рубаху, что подарила ему госпожа Рефия прошлым летом.

В тот вечер все готовились идти к заутрене в церковь святого Трифона. Но Лёни отказался идти. Сколько Силя ни уговаривала брата, он только отшучивался.

– Ты можешь даже не входить в церковь, – говорила она. – Побудешь во дворе.

– А что я буду делать во дворе?

– То, что делают все парни: на девушек поглядишь.

– Зачем?

– Может, тебе какая понравится…

– Нет, не пойду.

– Ты что, жениться совсем не собираешься?

– Вы идите с отцом, возьмите Вандё с собой. А я дома посижу.

Ночь была тихая, звездная, месяц тускло освещал дорогу. С болота поднимался тяжелый запах гнили, доносилась монотонная трель лягушек. Кози, Силя и Вандё присоединились к семейству Уана Ндриу, который шел во главе целой колонны сыновей и невесток, внуков и внучек.

Двор церкви святого Трифона был запружен народом. Внутри яблоку негде было упасть. Кози с трудом отыскал местечко в задних рядах, Силя протиснулась на места для женщин и зажгла свою свечку, а Вандё приложился к иконам и боком-боком выбрался наружу к своим приятелям.

Церковь была ярко освещена, спирало дыхание от духоты. Прихожане, особенно женщины, оживленно переговариваясь друг с другом, подняли такой оглушительный гам, что в ушах звенело. Голос отца Митро, которому было уже под семьдесят, тонул в этом шуме.

– „И вот, сделалось великое землетрясение, ибо Ангел Господен, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от двери гроба и сидел на нем; устрашившись его, стерегущие пришли в трепет и стали как мертвые; Ангел же сказал: не бойтесь, ибо знаю, что вы ищете Иисуса распятого; Его нет здесь – Он воскрес, как сказал. Подойдите, посмотрите место, где лежал Господь, и пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых…“

Мужские голоса подхватили хором:

– Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот дарова-а-ав…

– Христос воскрес!

– Христос воскрес!

– Воистину воскрес!

Женщины толкались, стараясь получше разглядеть происходящее.

– О! Гляди, Гафур-бей тут!

– И что ему здесь надо, этому турку…

– Будто не знаешь, – скривив губы, проговорила какая-то старуха. – Высматривает, нет ли какой пташки для него.

– Чтоб его холера побрала!

– Чтоб ему пусто было!

– Чтоб наши беды пали на его голову!

– А вон та толстуха кто?

– Его жена.

– А ей что понадобилось?

– А вон еще одна. У него, у проклятого, две жены, что ли?

– Да это не жена.

– А кто?

Женщины приподнимались на носки и отталкивали одна другую, стараясь рассмотреть знатных господ.

Гафур-бей, его супруга, какой-то господин в очках и с ним дама, все одетые по французской моде, сидели недалеко от священника на скамье, предназначенной для епископа и других высокопоставленных служителей церкви, и внимательно следили за службой. Изящная дама время от времени щелкала фотоаппаратом, висевшим у нее через плечо.

– Да что ж это она, несчастная, делает?

– Что делает. Не видишь, что ли? На карточку нас снимает.

– Здесь, в доме господнем?

– За его высокое величество, короля нашего Зогу Первого, господу помолимся! – тянул отец Митро.

Дама щелкнула аппаратом, наставив его на священника.

– И за светлейших принцесс господу помолимся!

– Аминь!

– Господи помилуй! – вступил хор.

Во дворе церкви крестьяне с пасхальными свечами в руках христосовались друг с другом и тюкались носиками крашеных яичек.

Пробираясь к выходу из церковного притвора, Силя натолкнулась на Гафур-бея и даму с фотоаппаратом. Бей уставился на нее и шепнул что-то даме. Та вскинула аппарат. Силя не успела опустить голову, раздался щелчок.

– Все, сняла тебя на карточку, – засмеялась Валя.

– Вандё, а где отец?

– Погляди, Силя! Я вот этим яичком целых шесть штук раскокал!

– Пошли домой.

– Подожди, я побьюсь с Кичо. Давай, Кичо.

– А оно у тебя настоящее?

– А какое же?

– Ну-ка, дай посмотрю.

Кичо повертел яичко в руках, попробовал его на зуб.

– Я боялся, может, оно у тебя каменное.

– Скажешь тоже! Давай-ка и я твое проверю!

– На, проверяй.

Вандё тоже повертел яичко, попробовал на зубок.

– Ну, подставляй.

– Ладно. Бей.

Вандё ударил по яичку и расстроился.

– Твое треснуло, – обрадовался Кичо, – давай его сюда.

– На, бери. Подумаешь, стану я плакать из-за одного яйца. Я целых шесть штук выиграл. Во, смотри. – Он оттопырил карманы.

Дома Лёни спросил:

– Ну как, сестра, причастилась?

– Да.

– Счастливая ты, все грехи тебе простили, – пошутил он.

– И я причастился! – доложил Вандё.

– И тебе грехи простили?

– А тебе?

– А у меня нет грехов, малыш. Это только у вас!

Миновала пасха, как привычный поворот на долгом и однообразном пути крестьянской жизни.

Потеплело.

Крестьяне начали сев. Еще до света запрягали волов и отправлялись в поле. Возвращались поздно вечером, усталые, измученные, еле волоча ноги.

Через неделю после пасхи, во вторник, Лёни отправился в город. Он взял с собой Вандё – пусть проведет денек со своим приятелем Агимом. Кози уехал в поле. Управившись с делами по дому, Силя уселась на рогожу и принялась латать одежду. Солнце припекало, но в лачуге было прохладно. День стоял тихий. Жаркую тишину изредка нарушали своим кудахтаньем куры. Через оконце в лачугу падали косые лучи солнца, в них роились мириады пылинок. Издалека доносились размеренные удары кузнечного молота. Силя шила, а мысли ее были далеко. Она прослышала, что отец собирается устраивать ее помолвку, и гадала, за кого же ее выдадут. За молодого или за старика? А зачем ей выходить замуж? На кого она оставит отца, братьев? Как они тут будут без нее? Лучше бы Лёни первый женился и привел в дом жену.

Вдруг кто-то загородил окно, и на мгновение в комнате стало темно.