Наваждение Монгола - Анна Гур

чтобы ничего не упустить, когда буду давать показания следователю.

Хмыкает, смотрит на меня так, словно сканер включает. Понимаю, что веду себя если не глупо, то как минимум отчаянно. Монгол делает шаг в мою сторону, но наше уединение нарушают.

– Ну вот и готов мой фирменный кускус, – голос Рении для меня становится спасением.

Наблюдаю, как женщина ставит блюдо традиционной восточной кухни на стол.

– С пылу, с жару. Все горячее. Я сегодня превзошла саму себя, думаю, нашей гостье должно понравиться. Я пока заварю ароматный чай и пирог скоро доставать из печи.

Рения щебечет то ли мастерски игнорируя напряжение, которым пропитана вся комната, то ли действительно не замечает.

Бросив почтительный взгляд на Монгола, старушка уходит, а Гун делает то, чего бы я никогда не ожидала от варвара. Он подходит к столу и отодвигает для меня стул.

Смотрит на меня своими раскосыми глазами, молчаливо приказывая занять место рядом с ним.

Занимаю предложенное место. Он садится во главе стола и как ни в чем не бывало бросает салфетку на свое колено, накладывает мне на тарелку еду, пока я в шоке наблюдаю за такими разительными переменами.

Я считала его мужланом, который ест, как дикарь, но никак не ожидала, что Гун умеет управляться со столовыми приборами, как человек знатных кровей.

Наконец, замечает мою заторможенность и на мой вопросительный взгляд отвечает ровно:

– Ешь, невеста.

Беру вилку на автомате и отвожу взгляд, смотрю на новые для меня блюда и решаю уйти от давящего молчания к трапезе, чтобы только не смотреть на мужчину, о котором я не знаю ровным счетом ничего и который рушит все мои предположения относительно его персоны.

Так и хочется спросить: «Кто же ты, Монгол?».

Но он опережает меня, когда делает глоток воды и, слегка откинувшись на высокую спинку стула, задает неожиданный вопрос, хотя нет, скорее, приказ отдает:

– Расскажи мне о себе, Ярослава.

Заставляет поперхнуться, поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Монголом, он смотрит пристально, даже не скрывая своего мужского интереса. Скользит взглядом по моему лицу и опускает его к груди. Заставляет чувствовать себя обнаженной.

– Что вы хотите узнать?

Отвечаю робко и замолкаю, когда мужская рука зарывается в мои волосы, которые я скрутила в жгут на затылке, и чуть тянет, заставляя пряди рассыпаться по плечам.

– Ты определись уже, выкать мне до конца или все же лучше перейти на ты, учитывая, что мы успели познакомиться достаточно близко.

Прикусываю губу, Монгол выбивает из меня воздух одним лишь словом, которое произносит мягко, словно ласкающе, все еще не отнимает руки от моих волос.

– Что мне рассказать вам? – решаю гнуть свою линию и пятерня в волосах сжимается, заставляя корни натянуться.

– Скажем, почему согласилась стать невестой Айдарова? За сколько продалась?

В шоке смотрю в раскосые глаза мужчины, не успеваю уловить смену его настроения от вальяжно-расслабленного до агрессивно-наступательного. Монгол смотрит в упор, и я не выдерживаю его давления, опускаю свой взгляд на бокал с водой, ощущаю, насколько сильно у меня пересохло в горле.

Опять немного тянет меня за волосы, заставляя поднять глаза, которые уже наполнились слезами.

– Ты делаешь мне больно, Гун…

Стоит словам упасть с губ, как он резко отдергивает пальцы, словно сам забыл, какая сила сосредоточена в его руках.

Смотрит на меня, а я теряюсь, опускаю голову и рассматриваю восточные блюда.

– А что, если я не продавалась? – поднимаю подбородок, вскидываю бровь с вызовом.

– Я хочу услышать твою версию, Алаайа. Удиви меня.

Пальцы сжимают вилку с силой, так и тянет ткнуть ею Монгола за то, что он дезориентирует, заставляет испытывать сложные чувства. Но несмотря на весь свой запал, сама не знаю почему, я начинаю свое откровение, слова сами летят с губ.

– Сложно быть нелюбимой дочерью и чужой в собственном доме, Монгол. Особенно это тяжело, когда ты еще совсем ребенок…

Подается навстречу, правда, мимика его лица не меняется. Холодная заинтересованность. Только и всего.

– Тебя отдали на откуп, так как ты была нелюбимой дочерью? – приподнимает бровь, показывая, насколько скептически воспринял мои слова.

С ним не может быть легко. Не надеюсь, что поймет меня правильно, но все равно хочется все рассказать, поделиться своими мыслями хоть с кем-то.

И где-то в глубине души тлеет огонек надежды, что поверит мне, воспримет ситуацию с моей стороны.

– Не совсем так. Меня отдали Айдарову, потому что он выбрал именно меня. Любую бы отдали. Вернее, этот человек бы взял. Настасью, меня, даже Марину. Есть порода людей, которым закон не писан. Они делают, что считают нужным, отбирают то, что считают своим.

Уголки его губ ползут вверх в ухмылке.

– Я надеюсь, ты сейчас не про меня рассказываешь?

Трясет от избытка чувств. От его пренебрежительного тона.

– Нет. Просто в этом ты похож на Мурата.

Говорю в сердцах правду, совсем не ожидая той реакции, которую вызывают мои слова у Монгола.

Его глаза вспыхивают, губы сжимаются в суровую линию. Желваки ходуном ходят на скулах, и у меня рождается твердая уверенность, что мои слова он воспринял как оскорбление.

– У тебя слишком длинный язык.

– Я вижу своего похитителя именно таким. Это правда.

– У каждого она своя. Но мы говорим сейчас не обо мне. Я все еще хочу услышать твою историю. Ты рассказывала про нелюбимого ребенка, Ярослава.

 Воспоминания приносят грусть.

– Нелюбимый ребенок, – тяну губы в улыбке и начинаю играть с салфеткой, опускаю взгляд, внимательно рассматривая мелкие пупырышки.

– Так было не всегда. Я еще помню те времена, когда все было иначе. Папа любил меня, души не чаял в маме, в нас. Я помню ярким кадром из детства, как он кружил меня, подняв к самому потолку, и наш заливистый смех разлетался по всему дому. Я была беззаботным ребенком, даже чутка разбалованным. Но в один день все изменилось.

Отрываю взгляд от убитой в моих руках салфетки и смотрю в раскосые глаза, все такие же холодные и отстраненные.

– Смерть близкого тяжелое испытание и каждый справляется с этим так, как может…

Глава 17

Смотрит на меня долго, не моргает даже, и в глубине его янтарных глаз мерцают отголоски каких-то чувств. Я бы и рада понять, что именно сейчас думает Монгол, но он как закрытая книга, спрятанная под бетонную плиту.

В горле пересыхает, беру хрустальный стакан, делаю маленький глоток, но рука дрожит и кромка ударяется о зубы, наглядно демонстрируя мужчине, насколько тяжело дается мне это откровение.

– Моя жизнь изменилась, когда мама заболела. Я была маленькой и ничего особо не понимала. Мне казалось, что все это временно, очередной грипп. Дети часто болеют и воспринимают это все легко.

Я бегала к ней в комнату и поначалу