Берк. Оборотни сторожевых крепостей - Ли Литвиненко

Приятное и теплое, словно летний день. А губы оборотня были горячими и сегодня особенно нетерпеливыми.

— Когда ты думаешь, они так и ходят, — зашептал, оглаживая ее брови. — Радуешься — расходятся, сердишься — почти соединяются, а когда удивлена — взлетают вверх и смахивают на крышу домика.

Гелиодор то ли привык, то ли оголодал, но сегодня орочья девка не казалась уже такой страшной, как вчера, с похмелья. Скорее она была необычной. Мелкой, худой и ужасно одетой. Опять напялила этот жуткий платок. Нужно будет изорвать его или сжечь. Представив, как уничтожает ядреную тряпку, оборотень ухмыльнулся и прижался ртом к тухлым губам смески. Стащил с ее головы платок и сунул незаметно в свой карман.

Бёрк вспыхнула. Как же действует на нее его голос! И от губ сразу загорелось внутри, словно положила в рот стручок жгучего перца, но это было приятно. Оборотень дохнул сладким жасмином и свежестью чего-то лесного, поднял ее руки и закинул на себя, намекая — обнимай.

— Когда ты близко, голова не слушается. Ничего не соображаю. Как думаешь, почему?

Зачем спрашивает? Неужели считает, что Бёрк знает ответ? Не знает. И сама постоянно задается вопросом — почему? Почему он с ней, а не с… Полли, например?

Рука оборотня уверенно поползла по телу затрепетавшей жертвы. От лица вниз, к потрепанной курточке, обошла пуговицы, почувствовав, как напряглась орчанка, стоило только прикоснуться к деревянному кругляшу. Хорошо, не сейчас. Дальше. Холмик. Небольшой, приятный, упругий. Как хотелось мять его голеньким, без всех преград, и увидеть, наконец, форму и цвет сосков. Но пусть пока так. Иначе Гел не сдержится и возьмет свое, забыв про бабскую хворь. Сегодня будет просто изучать — осознано, трезво.

Губы распаляли, и Бёрк снова поплыла, перестав следить за перемещением бесстыдных рук. А они лапали нагло, по-хозяйски. Опытный кобель знал, что поглаживать. И пусть. От этого так сладко замирало в животе. И пробудилась смелость. Не только языком Бёрк повторяла движения мастера. Ладонями орчанка прошлась по широким плечам и с удивлением поняла, что от своих прикосновений к оборотню испытывает удовольствие не меньшее, чем от его ласк. Как приятно трогать твердый рельеф мышц, скрытых под рубашкой. Такая мощь. И твердый, как камень, пресс. Увлеклась. Забылась и пропустила момент, когда его пальцы пробрались под рубашку.

Нашел все-таки слабое местечко. Внизу под курточкой. Потихоньку развязал хитро затянутый шнурок на штанах и вытащил край рубашки. Сунул руку, и девчонка подскочила как ошпаренная. Сразу очнулась от морока возбуждения.

— Нет-нет-нет… — забормотала и замотала головой, уворачиваясь от поцелуев. — Нет, пожалуйста, не надо.

Уперлась руками ему в грудь и отталкивала. Гелиодор перехватил тонкие ладони и припечатал к покрывалу над головой. Хищник внутри жадно облизнулся — любил, когда добычу нужно изловить, ведь на все согласные овечки не так интересны. Хватило силы держать одной рукой. Второй юркнул обратно под куртку и навалился сверху.

— Не надо, — продолжала просить Бёрк — вот-вот заплачет. — Пожалуйста, я ведь заболею.

— Тише, — беспроигрышный прием — шептать на ушко и ждать, пока устанет сопротивляться. Сдастся. — Я немного… Хочу только дотронуться… — И нежно проложил дорожку поцелуев от виска к губам.

Он не задирал куртку. Только гладил горячими пальцами живот, трогал пупок, обводил его неспешно по кругу, ласкал. И Бёрк выдохнула с облегчением. Кажется, оборотень не станет ее раздевать. И смотреть на голое тело тоже не будет. Только потрогает. Тогда пусть, это приятно.

Обеденный гонг нарушил сказочную напряженность. Гелиодор откинулся на спину, и пара словно распалась. Бёрк сразу ухватилась за край рубашки и стала лихорадочно ее заправлять. Шнурки на поясе оказались развязаны. Когда успел? И так незаметно. Она только успела поправить одежду, а оборотень уже расставлял на краю телеги полные тарелки. Сегодня не просто мясной гуляш, а еще и порезанный сыр, и ломти копченого окорока. Мешочек с орехами?!

Бёрк ела смелее. И не забывала хвалить и описывать вкусовые ощущения.

— Мясо другое, — заметила, тщательно пережевывая кусочек.

— Кабан. Зоран любит охотится на кабанов.

— Зоран — сегодняшний дежурный? — посчитала нужным поинтересоваться.

Гел кивнул.

— Говорит, в округе полно кабанов. Ваши что, не охотятся?

— Неа, — мотнула головой. — Некому. У отца нога больная, он быстро не может бегать, я маленькая, Татимиру лень. Остальные старые.

— А рудокопы?

— Им некогда. Дешевле мешок муки и крупы купить. И солонину с собой привозят.

— Фу-у-у, — сморщил нос оборотень. — Ненавижу солонину. Мертвая еда. Гадость.

Бёрк неопределенно пожала плечами. Может, ему, привыкшему каждый день есть свежее мясо, и гадость, а вот им с отцом, когда щедро подарили остатки засоленных запасов, было очень даже ням!

Когда доели, Бёрк осенило:

— Давай посуду помою! — горячо предложила и схватилась за пустые тарелки.

— Не нужно, есть дежурный, это его работа.

— Но он дежурит в стае, — чуждое слово непривычно легло на язык. Что оно значит? Семья или команда? — А я…

— А ты ела со мной из одной тарелки, так что работы не прибавила.

— Я вот что еще хотела предложить… — Бёрк замялась, не зная, как об этом говорить. Обычно за свои услуги она брала деньги, но Гелиодора она обстирает бесплатно. — Я ведь прачка.

— Знаю, — кивнул самодовольно. Он уже все знал о ней: чем зарабатывает, кто родня.

— Есть что постирать, зашить?

Обед прошел, и отец вот-вот приедет, а Бёрк все никак не могла заставить себя развернуться и уйти. Тянула время.

— Посмотрю. Завтра приходи, если что отыщется, я отдам.

Отвечал коротко. Намекал, встреча окончена.

Бёрк сделала шаг к хутору. Как тяжело он дался. Хотелось вернуться, и чтобы Гелиодор снова обнял. Запнулась, растерянно схватилась за косу, затеребила ее, не зная, что еще спросить.

— Платок! Ты не видел платок? Я все осмотрела и не нашла. Не жалко… но уже холодно, — она сжалась от налетевшего ветерка. — Я заболею.

— Видел. Вот. Держи. — Гелиодор вытащил из кармана свернутую ткань. Встряхнул и сложил квадрат надвое и накрыл ее плечи, как шалью.

— О-о-о! — хлопая глазами, выдохнула девушка. — Какая красота! — и боязливо погладила пальцами.

Платок цвета индиго из тонкой шерстяной ткани был больше потерянного и в десятки, нет — сотни раз дороже. Серебряная вышивка по всему краю, на углах особенно много. На них узор сходился и перетекал в серебристые кисточки.

— Спасибо, но… Это не мой, — завороженно выговорила Бёрк.

— Теперь твой. Взамен того, что… — хотел сказать: «того что я изорвал и бросил в костер. Того, что чуть не взорвал глаза всей стае», но сказал: — того, что выпачкался.

— Как выпачкался? — удивилась орчанка.

В телеге чисто, не мог он вымазаться