Берк. Оборотни сторожевых крепостей - Ли Литвиненко

Она просто не переживет еще одной насмешки.

Гелиодор посмотрел на насторожившуюся орчанку и расслабленно хмыкнул. «Не бойся, малышка, я сниму с тебя одежду только после того, как ты забудешь обо всем на свете. Сначала мы славно поиграем». Но чтобы сразу обозначить орчанке свои далеко идущие планы, он, глядя ей в глаза, опустил руку на маленькую грудь, туго обтянутую курточкой. Девушка не противилась, но задрожала, словно осенний лист. Да, и оборотню стоило большого труда вот так сдерживаться и просто мило беседовать с ней, когда тело уже хотело вколачиваться между раздвинутых ножек.

Бёрк сглотнула и прикрыла глаза. То, что он делал сейчас… было стыдно. А потом…

— Бёр-р-рк…

Медленно — только так позволяла теснота его рук — выпрямилась и подняла голову навстречу его голосу. Открыла глаза. Желтые пылающие радужки, перечерченные чёрным узким зрачком, загипнотизировали. Не выдержала его огня и зажмурилась. Губы прижались сразу, резко и крепко. Напористо. Будто сам не ожидавший этого оборотень охнул, чуть отстранился и снова напал. Еще и еще… Сначала нежно, осторожно. Смаковал. Посасывал. А потом заторопился. Поглощал. Впитывал. Её пухлый рот оказался сладким и прохладным. Маленьким, пухлым и тесным. О небеса, дайте сил сдержаться и не порвать на ней одежду прямо сейчас. Наградите выдержкой. Помогите заставить ее просить. Пусть сама умоляет его об этом.

Бёрк растаяла. Она даже представить не могла, что бывает такое. Разве может кожа раскаляться от прикосновений, словно железо в горниле кузнеца? А тело? Его трясло, словно в ознобе. А в груди разгорался огонь, и сердце плавилось, как свечной воск. В голове шумело, в глазах, стоило их приоткрыть, все виделось в розовых пятнах. И дышала она как будто не воздухом, а медовым счастьем.

— Стонешь… смешно, — совсем рядом хмыкнул оборотень.

«Я? Нет! Я не… А что такого? Хорошо ведь как». Словно бросая вызов, Бёрк застонала громче. Грудное «м-м-м» подстегнуло Гелиодора похлеще кнута.

«Хочу всё! Моя!» — рыкнул зверь внутри.

Гел прошёлся носом по скуле. Потерся о щеку и спустился к шее. Как будто кто-то заставлял его. Инстинкт. Древняя сила крови толкала пометить приглянувшуюся самку, оставить на ее коже отпечаток зубов. Чтобы больше никто никогда не подошел к ней! «Моя. Только моя».

Бёрк выгибалась навстречу оборотню и отвечала смело. Дерзко. Руки словно сами оказались на его плечах, обвели широкий разворот. Потом сошлись на затылке и пальцами зарылись в волосы. Не так цепко, как он. Она не запутывалась, оттягивая голову назад. Просто пропускала тугие кольца сквозь пальца, ворошила. Тянула ближе к себе.

— Гел… — шептала Бёрк. — Гелиодор…

Поцелуи стали резче и теперь больше походили на быстрые укусы.

Руки оборотня шарили по телу девушки. Она не противилась, позволяя оглаживать и попку, и небольшие полушария груди. Не оттолкнула, а прильнула, отзываясь на все действия, не испытывая ни капли страха.

Тело гибкое, тонкое, манящее. Гелиодор замедлил хаотичные движения и стал тщательно изучать его. Какая маленькая и надежно укутанная орчанка. Тряпье хорошо застегнуто и сидит на ней так плотно, что мешает и злит. Хочется разорвать старую овчину на куски и выбросить прочь. Он нетерпеливо схватился за ворот куртки. Для начала хотя бы руку засунуть.

— Нет! — Орчанка словно очнулась и ухватилась за воротник, пресекая всякую попытку расстегнуть пуговицы.

— Почему? — непонимающе уставился на нее Гел.

Он чувствовал, что девушка сильно возбуждена, аромат ее желания кружил голову сильнее столетнего рома. Казалось, она готова идти до конца.

— Холодно, — ответила первое, что пришло в голову. — Я заболею. — И как бы в подтверждение своих слов немного покашляла.

Она экономила настойку из бриллиантовых водорослей и красила кожу так, чтобы в вороте куртки не мелькнул белый цвет. Её кожа была зеленой только до ключиц. Если куртка останется застегнутой, Гелиодор не увидит ее позорного изъяна. А если расстегнёт… Рубашка у неё с глубоким вырезом, и белая кожа сразу бросится в глаза.

«Рано, — решил Гелиодор. — Ну ничего, сейчас исправим».

И повел себя более решительно. Протиснулся между сведенных ног, подхватил под коленку и словно вклинился. Теснее, ближе. Хотя куда еще ближе? Прижался пахом и медленно начал тереться, двигаясь вверх и вниз, ни на секунду не прерывая поцелуй.

Бёрк растворилась в нем и не сразу сообразила, что наглая лапа оборотня развязывает шнурок на штанах. Еще минута, и она будет светить тут голой задницей.

— Не-ет, — застонала неохотно, потеряно. — Пожалуйста, не надо.

— Да что не так? — Гелиодор словно взбесился. Желтые глаза потемнели, налившись красной поволокой. — Разве нам плохо? Или ты… — В голову пришла гадкая догадка. — Решила подзаработать?

— Что? — растерялась девушка.

О чем он говорит? О работе? Причем здесь стирка?

— Если притащилась ради этого, то сразу говорю — зря. Платить не собираюсь. Я пуст. В кармане ни одной монеты…

Он признал это с неохотой. Было для взрослого здорового самца в бедности что-то постыдное. Ну и не так он прост, как кажется, если очень понадобятся деньги, всегда может занять у братьев. И тут же взбесила мысль: а что, если она сейчас побежит предлагать себя другим?

— …Да и вся стая на мели, — добавил. — Если этого хотела, то можешь уходить, ловить здесь нечего.

Эх зря так рубит с плеча. Можно ведь сторговаться, чтоб не дорого. Сколько она может попросить? Оборотень оценивающе оглядел худое тело с растерянными глазами. Десять монет? Серебряный? Девчонки, торгующие любовью, обычно выше цену не поднимают. Но тут, в отсутствии конкуренции…

Бёрк не сразу, но все же поняла: её приняли за весёлую девочку. Как они зарабатывают на жизнь, она примерно знала, в их глуши они тоже иногда останавливались. Это было обидное подозрение, и Бёрк расстроилась. Да как он мог так подумать?! Продажные ведь совсем другие. Разряженные, полуголые, жутко раскрашенные. Они пристают ко всем мужским особям и предлагают… неприличное! А она… Ведь она пришла только к нему. И ничего не просила.

Орчанка всхлипнула. От обиды хотелось плакать, но объяснить настоящую причину своего отказа она не могла. Даже наедине с собой девушка никогда не произносила вслух слово «альбинос», оно было подобно ужасному ругательству для неё. Сказать его было бы все равно что признать себя уродом.

Оборотень терпеливо ждал, не сводя с неё голодного взгляда — он собирался все выяснить.

— Сколько хотела за это? — мотнул головой на завязки штанов, выглядывающие из-под куртки.

Бёрк обижено засопела.

— Я не такая, — буркнула она сквозь сжатые губы.

— Нет? — В вопросе просвечивали радость и облегчение. — А если пришла за другим, то чего ломаешься?..

Орчанка отвернулась, пряча глаза, наполненные