Люди грозных лет - Илья Маркин

— Послушай-ка, Верок, — за руку усаживая девушку на стул, сказал Селиваныч, — зародилась у меня одна мыслишка, да не знаю, как это все обмозговать. Что думаешь ты насчет подготовки шоферов самим?

— Курсы, значит? — спросила Вера.

— Курсы — это уж больно громко. Что-нибудь поскромнее. Вроде техминимума, что ли.

— А кто учить будет?

— Ты да я, да мы с тобой. А что думаешь, еще как научим-то, будь здоров!

— Иван Селиванович, — вдруг с жаром заговорила Вера, — а что, если женщин привлечь к работе, шоферов из них готовить?

— Женщин? — переспросил Селиваныч, шоферское самолюбие которого еще год назад не допускало даже мысли увидеть за рулем настоящего грузовика женщину.

— А что? — не сдавалась Вера. — У нас двое работают и как работают! Ни одной аварии!

Доводы Веры явно поколебали старика, но он упорно молчал, что-то обдумывая и по привычке похрустывая дочерна промасленными пальцами.

— Женщин подберем пограмотнее, — продолжала Вера, — и я уверена, многие пойдут с удовольствием. Я же работаю механиком и, кажется, ничего.

— Ты одно, а бабья всякого наберешь, наплачешься вдосталь.

— Иван Селиванович, вы очень хороший человек, а от старых обычаев никак отрешиться не можете. Бабьё! Да это бабье у нас такие дела делает!

— Ладно, ладно! Ты мне лекций не читай. Я хоть и не шибко грамотный, но кое-что кумекаю. Согласен женскую шоферскую академию организовать. Только ты у меня смотри! Ты самый главный профессор и за каждую головой ответишь. Ясно? Идем к директору. Пусть денег дает, горючего. Только прижимист он больно. Ты смотри не сдавайся ни в одном пункте. Это такая скряга, у него без бою и гвоздя не вырвешь.

Полунина нашли в механическом цехе, где он вместе с Яковлевым собирал старый токарный станок.

— Что это сразу вдвоем, выпрашивать что-нибудь? — пробасил он, подняв пеструю от седин голову. — Напрасная трата времени. Да и меня отрываете. Я, кажется, ясно сказал: семь машин, душа из вас вон, чтоб на ходу были! Если б, как раньше, ветка железнодорожная работала, я бы и не взглянул на вас. А теперь все от ваших грузовиков зависит. Нет грузовиков — и встал завод.

— А вот мы и не хотим, чтобы он встал, — отпарировал Селиваныч.

— Видал, какой отчаянный, — кивнул Полунин Яковлеву, — с самим директором на басах гутарит. Ох, и научится молодой механик у него…

— Семен Федотыч, мы по делу, а вы… — вспыхнула Вера.

— Видал, видал, — толкнул Полунин Яковлева, — уже проявляется ухватка Селиваныча. Ну, если по делу, говорите.

— Обезлюдели мы, вот что! — выкрикнул Селиваныч.

— Знаю. И что?

— А то, что дело делать надо, вот что, — выпалил Селиваныч и тут же стих. — Шоферов готовить надо, — робко продолжал он, — подумали мы с Верой, вот и пришли…

Пока Селиваныч рассказывал о курсах, вытянутое, с впалыми щеками и острым подбородком лицо Полунина не выражало никакого движения. Даже не по возрасту молодые серовато-зеленые глаза ушли за подсиненные веки. Но едва смолк Селиваныч, как Полунин моментально оживился, глаза его задорно заблестели, и он заулыбался так искренне и просто, что Вера не выдержала и улыбнулась сама. Но тут же и улыбка Полунина погасла. Он с трудом откашлялся, всей грудью вздохнул и сказал:

— Мысль-то, конечно, умная. И положение наше безнадежное, только вот беда: сможете ли вы сами подготовить шоферов?

— Сможем, Семен Федотыч, обязательно сможем! — воскликнула Вера.

Уединясь в пустом углу цеха, они долго говорили о курсах. Все обсудив, Полунин посоветовал:

— Набирайте женщин, тех, что живут вокруг завода. Это лучше, надежнее. — И строго, как приказ, добавил: — Значит так; июль, август, сентябрь. В общем пятнадцатого сентября выпуск. И ни на один день позже!

* * *

Уже под вечер Вера позвонила у калитки маленького дома в тихом переулке, примыкавшем к Госпитальной площади. Открыла сухощавая на вид женщина лет тридцати восьми с худым усталым лицом, на котором особенно выделялись большие подсиненные глаза.

— Я хотела видеть Анну Федоровну Козыреву, — несмело проговорила Вера.

— Я Анна Козырева, — ответила женщина, видимо колеблясь, впускать гостью в квартиру или поговорить здесь.

— С машиностроительного завода я, насчет работы пришла к вам, вернее…

— Да вы, пожалуйста, сюда, сюда проходите, — услышав о работе, приветливо сказала Анна и, шлепая босыми ногами, повела Веру по чистенькой дорожке крохотного палисадника к высокой, обитой клеенкой двери, — вот сюда прямо, тут у нас кухня, а дальше комната.

Квартира Козыревых состояла из маленькой кухоньки и светлой квадратной комнаты с четырьмя окнами, густо уставленными цветочными горшками. В одном углу горой подушек белела никелированная кровать, во втором — кровать поменьше, без подушек; у глухой стены притулился мягкий диван с удивительно красивой спинкой, обрамленной светлым отполированным деревом.

— Вы на мебель смотрите, — поняв ее мысли, сказала Анна, — это Ваня все, муж мой Иван Сергеевич. Он же известный на всю Москву столяр был, на войне теперь, второй год, — со вздохом закончила она, и разгоревшиеся было глаза ее потускнели, морщины вокруг рта сгустились, и на еще не опавших щеках проступила синева. — Да, да. Второй год, — словно боясь, что гостья начнет сочувствовать ей, торопливо продолжала Анна. — В первый же день ушел. Вот карточку прислал совсем недавно, взгляните.

С фотографии на Веру приветливо смотрел строгий пожилой мужчина в военном обмундировании с тремя треугольниками в петлицах. Самым примечательным были его отвислые усы и лукавый взгляд прищуренных глаз.

— А вы как же, одни живете? — спросила Вера.

— Если б одна, — с нескрываемой горечью ответила Анна, — целых пятеро, не одна. Два сынка, дочка и мать старенькая. Старший семилетку заканчивает, дочурка во втором классе, ну, а младшенькому всего четыре годика.

— Трудно живется?

— Как и всем, — равнодушно проговорила Анна, — не я одна, другим еще труднее.

Анна опустила голову, и лицо ее стало непроницаемо-суровым. Только чистые большие руки, лежа на коленях, были удивительно белы и привлекательны. Вера невольно засмотрелась на них и представила, что будет с этими руками, если возьмутся они за шоферскую работу. От этого представления вся ее решительность исчезла, и она не знала, как начать разговор о деле.

Выручила Анна.

— Вы говорите насчет работы на заводе, это вот на нашем, то, что рядом, на машиностроительном?

— Да, да, — встрепенулась Вера, — собственно, не на заводе, а в гараже.

— В гараже? — удивилась Анна. — А что же я там делать буду? Может, уборщица нужна вам?

— Нет, зачем уборщица. Мы, понимаете… — Вера замялась. — В общем сами знаете: мужчин на фронт взяли, а завод наш опять работать начал. Только раньше к заводу железная дорога подходила, а прошлой осенью ее разломали, на эти рогатки против танков, а шпалы на топку порастащили. Вот и держится весь завод на одних грузовиках. А водить их некому, последних шоферов призвали в армию.

— А я шофер, что ли? — с недоумением проговорила Анна.

— Это не важно, что не шофер. Мы курсы организуем, научим вас…

— Что вы, что вы! Бог с вами, — замахала руками Анна. — Какой из меня шофер! Уборщица я, и до замужества уборщица, и как Ваня ушел, уборщица.

— Анна Федоровна, вы же умная, грамотная, научитесь. Это не так сложно.

— Какая я грамотная! — с горечью воскликнула Анна. — Из деревни приехала, ни одной буквы не знала. Ваня, — кивнула она головой в сторону фотографии мужа, — подучил меня. Теперь и книжки и газеты читаю, да и писать умею. Ох, и умора была, — мгновенно порозовев, залилась она веселым смехом, — целыми вечерами твердит он мне, твердит, а я хоть убей — не понимаю. Разозлится он, поругаемся, как сычи по углам сидим, а потом опять за книжки. И все-таки добился.

— Вот видите, — подхватила Вера, — и муж ваш обрадуется, если на курсы поступите. Да и зарплата у нас не та, что у уборщицы. Сколько вы сейчас получаете?

— Какая там получка, — махнула рукой Анна, — три сотни, да еще вычеты. Хорошо, что до войны немного скопить успели, а то хоть по миру иди. Ваня-то мой хорошо зарабатывал: как ни месяц — полторы тысячи, а то и все две, да премии каждый праздник. А теперь три сотни и вычеты.

— Вот видите, — сказала Вера. — А шофера у нас редко кто меньше полутора тысяч получает, а есть и до трех зарабатывают.

— Ну-у-у-у! Если б мне тысячу, я бы горюшка не знала! Не то что карточки отоварить, а и на рынке прикупить можно было бы хоть маслица какого.

— Так решайтесь, Анна Федоровна!

— Не знаю, девушка, ничего не знаю. Подумать надо. А то наобещаешь, да вдруг ничего не выйдет. И вас подведу, и самой стыдно.

— А вы подумайте. Я завтра зайду к вам в это же время, можно?