Форсайты - Зулейка Доусон

Молчаливо сидя за столом среди весело болтающих родственников, Кит перестал думать о том, почему плакал тот мальчишка и что вообще произошло, и начал гадать, что подадут на первое, которого до сих пор не принесли. Только бы не рыба!

* * *

Не будь у Майкла уважительной причины в виде кипы документов, которые следовало прочесть, он не стал бы презирать себя за беспринципность, если бы изобрел какой-нибудь другой предлог остаться дома. Он знал, что Кит очень недоволен его отказом ехать с ними, и конечно Кит прав, ведь Майкл всегда умел посмотреть на все глазами другого человека. И Флер… снова увидела пустой взгляд, Майкл понял все, что ему нужно было знать о ее чувствах. При всем своем природном дружелюбии он превыше всего на свете чтил жизненные принципы, и тратить время – даже если бы оно и было – на пустые светские развлечения в такие тревожные дни казалось ему столь же пагубным, как играть на скрипке, когда горел Рим.

Все еще слыша прощальные слова жены – заботливый, но суховатый совет пойти перекусить в кафе, потому что у слуг выходной, – Майкл поднялся в кабинет. Снял пиджак, повесил его на спинку стула, сел и открыл первый доклад.

Казалось бы, лиха беда – начало. Но он долго не мог сосредоточиться, внимание рассеивалось и улетало, он по нескольку раз перечитывал одну и ту же страницу. Поднимая голову, он встречал взгляд Белой Обезьяны, – казалось, она знает, что у него душа не лежит к работе. Но он все же заставлял себя трудиться, хоть и не слишком верил в успех, однако постепенно возвышающаяся на письменном столе гора папок и докладов частично переместилась с левой стороны на правую, так что с каждой стороны теперь образовались стопки средней высоты. Не слишком большое, но все же достижение, и Майкл решил, что пора перекусить, и спустился на кухню с надеждой соорудить себе сэндвич. Найдя в шкафу пирог с дичью и початую бутылку кларета, Майкл подумал, что стоит отказаться от завоевавшего такую популярность кулинарного изобретения своего вельможного соотечественника [43] . Поставил добычу на небольшой поднос и поднялся с ним к себе.

* * *

Сытый и разомлевший после пирога с дичью, Майкл пошел прогуляться на солнышке. Вскоре он оказался на набережной и сел на скамейку лицом к реке. Как быстро тревоги улетучиваются, когда ты плотно поел! Зажмурив глаза, он поднял лицо к небу, где так ослепительно сияло солнце. Оно обожгло кожу, так что он даже почувствовал озноб. Потом, как он почему-то и ожидал, слева к нему кто-то подошел. Майкл, как когда-то Диоген, пожелал, чтобы человек не закрывал солнце, потому что на него упала холодная тень. Он открыл глаза и содрогнулся. Это был Уилфрид! Живой, из плоти и крови – Уилфрид! Он постарел, осунулся, выглядел смертельно уставшим, жизнь, казалось, выбросила его за борт. «И ты тоже, старина?» – хотел сказать глупость Майкл, но язык не слушался, так он был изумлен. Как такое возможно? Уилфрид утонул где-то в Индии много лет назад. Майкл отчаянно пытался вспомнить, нашли ли его тело или власти просто решили, что произошел несчастный случай? Он не помнил подробностей, но ведь тогда его смерть была установлена достоверно, разве не так?

И вот сейчас Уилфрид пытался что-то сказать Майклу, и Майкл изо всех сил напрягал слух, но какой-то кретин решил именно в эту минуту проверить, как работают сирены воздушной тревоги. Он обратится с официальным протестом в палату общин! Уилфрид, дружище… не уходи!..

Майкл неожиданно проснулся, в ушах у него звенело.

Глава 18

«Шевелюра плюс характер»

Майкла вывел из забытья далекий звонок. Он звенел уже давно, а Майкл все никак не мог сообразить, что звонят у парадного и будут звонить, пока он не вспомнит, что в доме один и открыть дверь больше некому. Сначала он решил не обращать на звонок внимания. Сон оказался слишком ярок и стоял перед глазами, не таял, казалось, это было какое-то важное послание. Звонок умолк, словно посетитель понял, что его не хотят впускать, и Майкл открыл очередную папку, но сосредоточиться не мог, со страниц на него глядело призрачное лицо Уилфрида. Наконец-то Майклу удалось понять, о чем идет речь в докладе, но тут в дверь снова начали звонить. Уступив вежливой настойчивости, Майкл снял пиджак со спинки стула и пошел вниз.

Поправляя воротничок, он открыл дверь и увидел перед собой маленькую сухонькую, но с очень прямой спиной старушку. На старушке было странное старомодное летнее пальто, перед собой она держала огромный бесформенный ридикюль. Она решительно наставила на Майкла свой подбородок и отважно улыбнулась, отчего ее шляпа – такая же огромная и бесформенная, как и ридикюль, – съехала набок. Она не обратила на это ни малейшего внимания. Ее сощуренные живые глаза так и впились в Майкла.

Первой его мыслью было, что она член какой-нибудь благотворительной организации и обходит дома с целью сбора средств, и уже хотел сунуть руку в карман, но тут ancienn [44]  произнесла его имя.

– Привет, Майкл.

И чуть заметно усмехнулась, глядя, как он, озадаченный, застыл в дверях, не зная, что ответить, и ждет, когда забрезжит воспоминание.

И вдруг он вспомнил подбородок.

– Господи Боже, кузина Джун?

Поскольку Майкл все еще стоял столбом, его престарелая родственница со стороны жены была вынуждена спросить, не возражает ли он, если она войдет в дом. Майкл тупо кивнул и отступил в сторону; Джун ворвалась в холл, как неожиданный порыв ветра в душный летний вечер.

– Я не стала звонить, что приду. Я никогда не звоню.

– Это так неожиданно… – наконец произнес Майкл, надеясь, что голос звучит ровно. Неожиданное, как снег на голову, появление этого живого призрака из прошлого буквально через минуту после встречи с тем, другим призраком во сне, его просто потрясло. – Прошло столько лет…

– Да, немало. – Ее улыбка была обескураживающе-самоуверенной. – Нет, спасибо, я останусь в пальто. – Майкл сделал одно-единственное движение, которое полагалось сделать после закрытия двери. – Мне что-то в эти дни холодно.

Он отворил дверь в гостиную, и снова она пронеслась мимо него как вихрь. Ее волосы, огненно-рыжие, как помнил Майкл, чуть с проседью, сейчас стали бледно-оранжевыми. Они были кое-как сколоты в пучок под шляпой, и при каждом ее решительном шажке шляпа подпрыгивала. «Шевелюра плюс характер», – так сказал о ней однажды дедушка Флер Джеймс Форсайт, и сказал отнюдь не одобрительно. Сейчас казалось, что эти ее черты, справедливо признанные самыми яркими деталями ее личности, были единственным, что в ней сохранилось, все остальное не выдержало долгой неравной борьбы с бурями, которыми была полна ее жизнь. У Майкла, знакомого с перипетиями ее судьбы, она вызывала в воображении образ уличного керосинового фонаря, отважно горящего на ветру и отказывающегося погаснуть, пока не выгорит фитиль.

– К сожалению, Флер нет дома. Они с сыном уехали на матч Итона и Харроу.

– Знаю.

Майкл широко открыл глаза.

А Джун продолжала:

– Мой отец никогда не пропускал эти матчи, особенно когда был жив мой младший брат.

Отлично знавший всех живых и умерших родственников – открытия, сделанные в Хайгейте не в счет, – Майкл совершенно растерялся после слов Джун про младшего брата. Ведь ее младший брат Джон, кто этого не знает? Джун, судя по всему, и ожидала, что он удивится, она поняла это, даже не взглянув на него. Она в этот миг с величайшим интересом изучала Пита Мондриана [45] , висящего над камином.

– Брат Холли; он погиб во время Бурской войны, – пояснила она буднично и добавила тем же тоном: – Мне Холли сказала, что Флер поедет на матч.

Майкл знал, что любой член этой семьи с таким запутанным переплетением родственных связей всегда мог узнать о любом другом все, что угодно, если это понадобится. Интересно, подумал он, что сейчас нужно этой седой подстрекательнице? Она стояла в боевой позе перед картиной, словно требуя, чтобы та защитила свою художественную ценность.

– Но это неважно, я пришла повидать вас. Хорошая вещь… – и указала подбородком на Мондриана. После этой оценки Майклу показалось, что геометрические формы, в которых художнику представлялся мир, стали еще отчаяннее вырываться за пределы полотна. – Вижу, Флер, как всегда, современна. Да и трудно представить, чтобы ее что-то изменило – разве что время.

Особые интонации в голосе гостьи заставили Майкла предположить, что она выскажет еще какие-то замечания относительно характера его жены. И он иронически сдвинул брови в ожидании, однако больше ничего не последовало. Не зная, что еще сказать, он предложил чаю – перед тем как закрыть входную дверь, он уловил в доме движение и теперь сообразил, что это вернулась прислуга. Джун согласилась и, вскинув подбородок, пошла осматривать гостиную дальше, а Майкл вызвал звонком Тиммз, она тотчас появилась, поклонилась спине незнакомой пожилой дамы и ушла выполнять приказание хозяина.

Так получилось, что Майкл встал у камина, и ему подумалось, что он словно бы стоит на страже. На страже чего – может быть, собственных ценностей? Защищает лары и пенаты Саут-сквер от этого неожиданно ворвавшегося маленького ангела-мстителя? Господи, и что только ему приходит в голову, это все сон виноват. Джун завершила осмотр и вернулась к основоположнику неопластицизма; ее пронзительные голубые глаза глядели не на Майкла, а поверх его головы.