Лепесток красной розы (СИ) - Миланз Анна

Звонок звенит именно тогда, когда уже кисть окончательно онемела. Два часа писать без остановки, да что с ним сегодня не так? Многие облегченно вздохнули, поднялись со своих мест и направились на выход, завязывая разговор на тему «Какой бес вселился в мистера Эндрюса?». Многие отзывались грубо, кто-то молчал, слушая других, девушки же жалели его, считая, что у него личные проблемы.

Я задержалась около его стола. Мимо проходили студенты, задевая изредка плечом, но все мое внимание привлекало раздраженное ведение заметок, как будто он просто чирикал замысловатые надписи, а не составлял список дел. Наконец, последний покинул кабинет и, не теряя драгоценного времени, заговорила:

― Что с тобой случилось? Ты сегодня как с цепи сорвался, ― говорила мягко и спокойно, чтобы не разогнать в нем больше напряжения.

― Все в порядке. Просто не с той ноги встал, ― ответил он, не поднимая головы. Алекс написал какое-то слово и тут же его резко зачеркнул, потом и все страницу ручкой оборвал. ― Черт!

― Уверен?

― Слушай, ты хотела что-то спросить? ― сурово заявил, подняв голову. В глазах стояла страшная чернота, замызгивая бывалую собранность и беспечность. ― Мне сейчас не до разговоров о моем настроении. Если нет, то можешь идти.

Открыла рот и тут же его закрыла, не зная, что ответить. Его что ли подменили. Грубит, как наш профессор по лингвистике, не старается скрыть пренебрежения и глаза горят недобрым огоньком. Ладно, у каждого бывают худшие дни в жизни, только отрываться на других зачем?

― Вообще, да, я хотела с тобой поговорить, ― сглотнула ком в горле, выталкивая из себя не отрывистые слова. Я думала, будет легче начинать и выстоять надвигающуюся перестановку. ― Я подумала насчет твоих слов…

― Правда? ― без энтузиазма пробубнил и стал снова копаться в своих бумажках, потеряв всякий интерес к моему обществу.

― Знаешь, ― начала я, лишь бы не потерять храбрость и зацепиться за холодный прищур, как за ветку дерева, спасаясь от миллион кровожадных собак. Без фальши. Без причуд. Без фантазий. Ни к чему мне эти извилистые дороги, чтобы поймать его. ― Ты хороший человек, такие мало встречаются. Многим бы повезло с тобой, как повезло твоей девушке…

― Она умерла, ― безразлично изрек он, от чего я тут же сжала губы. ― Умерла еще год назад. Но как видишь, мне твои сожаления не нужны, так как я уже оправился после всего этого.

― Прости, я не знала…

― Ничего. Я не…не хотел тебе об этом говорить.

― Почему?

Правда, почему? Мне кажется, если ты готов открываться человеку, то стоит учитывать многие отголоски прошлого. Да вообще любого времени. Общение не строится на лжи.

Мистер Эндрюс устало провел руками по лицу, облокотившись об спинку стула, и посмотрел куда-то вдаль, застревая на определенной точке.

― Тяжело это сказать. Ты же…моя студентка. Не думаю, что в протоколе моих обязанностей входят откровения со студентами, ― кисло усмехнулся. ― Но каким-то образом я признался в этом. Очень странно.

― Что тут странного? Каждый опровергнет те слова, о которых говорить уже прискорбно. Не так ли?

― Возможно. Только в моем случае ― это желание быть открытым для тебя, ― задумчиво почесал подбородок, заросший щетиной, и поднял взгляд на меня.

Под напором этих изумрудов становишься редким исключением в эксперименте.

― Не хочу ходить вокруг, как-то увертываться от очевидного, но ты мне нравишься Ханна. Очень сильно. Не передать словами, насколько меня затянуло в эту пучину неизбежности, что я чувствую себя шизофреником, вечно думая о тебе. Меня так не распирало со своей погибшей девушкой…

Алекс поднялся со своего места, уперся руками об край стола и поддался вперед, чуть ли не сталкивая нас лбами. Мне пришлось отшатнуться, как от огня, боясь своих зазорных ощущений.

― Более того я не знаю как эти чувства подавить. Не могу. Не под силу человеку с порхающей душой.

― Мистер Эндрюс… ― попыталась запротестовать я, только он мне не дал.

― Сознаваясь тебе в тот день около твоего дома, меня затянуло в распаляющее терзание, ибо не рассчитывал вообще как-то привязываться к тебе, обосновываясь на том, что это нехватка сексуальной жизни. Оказалось куда хуже… Влюбился по уши с момента наших частых встреч. Именно из-за тебя, моих дум о тебе, я целый день на взводе.

― Алекс, ― взмолилась я, прерывая его тираду. Нет, не могу это слушать. Это больнее укола на душу, проскальзывает сквозь тебя, оставляет за собой огромную дыру, которая никак не может затянуться. ― Я…не могу.

― Что?

― Я не могу так. Прости, если тебе делаю больно. Ты симпатичен мне, но превыше всего меня моральные ценности, а также голоса, которые ведут мое сердце совсем в другую сторону.

Повисает пугающая тишина. Слышны только наши судорожные вдохи. Мы смотрим неотрывно друг на друга, и его взгляд говорит о многом, чем его язык. Он смятен, побежден и потерян. Я сама не хуже, жар ударяется в голову, от чего по мне будто проезжает машина.

― Ты с ним? ― спрашивает, еле сдерживая себя, и плотно сжимает челюсть, что игру желвак не трудно отличить.

― Прости, ― повторяю в который раз, не в силах что-нибудь еще выговорить.

― Ты желаешь себе такого «счастья»? Ханна, черт возьми, он же тебя использует. Да так не скрываемо, что студенты уже делают ставки за любой разворот событий.

― Не надо. Прошу тебя, не надо говорить того, чего ты не знаешь.

― А что я должен знать? Я вижу очевидное.

― Очевидное лишь плод твоего воображения, Алекс, ― повышаю голос, так как меня начинает бесить его резкая смена потока речи. ― Мы вместе с ним потому, что поняли, как нас многое связывает и любовь стоит выше наших принципов. Мы ― единые. Одни в этой стране, которые наперекор ядовитым обвинениям стараемся вместе двигаться дальше. Я понимаю, обидела тебя своим ответом, но, пожалуйста, не делай мне больно. Мне будет легче, если ты пожелаешь мне счастья. Чего желаю тебе!

― Боже! Ханна, если ты и, право, желаешь обрести покой в безутешном мире своих грёз, то начни сначала признавать вещи без всей мишуры под названием блестящие видения.

Прикрыла на секунду глаза, получая на себе удар. Раз за разом. Сделала шаги в сторону двери, желая скрыться отсюда как можно быстрее. Хватит. Спорить я не хочу.

Видимо, поняв мой замысел, мистер Эндрюс обошел стол и взял мою руку, притягивая к себе, но я бурно противилась. Нет. Я не желаю чувствовать его прикосновения. Видеть. И дышать с ним одним кислородом.

― Я открываю тебе глаза, Ханна.

― Мои глаза давно открыты, Алекс! ― шиплю ему прямо в лицо и выдираю руку. ― Именно сегодня я узнала тебя по-настоящему. Ты не готов отдавать девушку на произвол, это очень благородно, но хуже всего делаешь все возможное, облачая реальность в иллюзию. Это некрасиво! Я желаю тебе счастья, ты его найдешь. А меня лучше не стоит держать возле себя, как трофей. Было ошибкой начинать хоть что-то. Отныне вы ― мой преподаватель. И так останется, пока я не уйду.

Кадык напряженно дергается на его шее. На лице очерчивается угрюмость, которая порождается от отчаяния. Мужчина, стоящий передо мной, уже не напоминает фаворита студенток, мечтающих оказаться с ним в постели. Это человек со своими объективными точками зрениями, от которых воротит. Туман заблуждения рассеивается и все приводит к той двери, что скрывала в себе скверный минус.

― Извините, меня ждут. Всего доброго, ― безжизненно прощаюсь, разворачиваюсь и следую на выход. Мне ничего не прилетает вдогонку, никто не бежит за мной и не просит выслушать, все возвращается в прежнее русло.

Моя ошибка было очевидной.

Эрик Росс уже дожидается меня у гардероба, посматривая в свой мобильник и смеясь с каких-то картинок, вертящихся в ленте. Подхожу к нему ближе, специально задеваю его руку, отодвигая, и прижимаюсь всем телом, согреваясь в любимых объятьях.

― Ты долго, ― сообщает Эрик, смотрит в телефон, потом кладет его в задний карман брюк. ― Я успел соскучиться.