Черные холмы - Дэн Симмонс

— Жаль, что мистеру Коди не удалось устроить арену и организовать показ других экспонатов на территории выставки. Отец говорит, что администрация выставки отвергла заявку мистера Коди, потому что шоу «Дикий Запад»… как же они это сказали… «несообразно». Я полагаю, что под этим они имели в виду «слишком вульгарно»?

Глядя в карие глаза мисс де Плашетт, Паха Сапа переживает жуткое мгновение, понимая, что вдруг начисто забыл английский, на котором говорит вот уже почти семнадцать лет. Он обретает память и голос, только когда они начинают двигаться на восток к Шестьдесят третьей улице и входу на выставку.

— Да, слишком вульгарно, именно это они и имели в виду, мисс де Плашетт. Они не хотели пятнать экспозицию аттракционом мистера Коди, хотя мистер Коди, подавая заявку, только что вернулся из очень успешного турне по Европе. Но все вышло к лучшему.

— Каким образом?

Он понимает, что она улыбается, словно ждет услышать что-то интересное, но ему трудно думать словами, потому что все его внимание в этот момент сосредоточено на легком прикосновении ее правой руки к сгибу его левой (своей левой рукой она держит зонтик).

— Понимаете, мисс де Плашетт…

Он смущенно замолкает, когда она останавливается, поворачивает голову и кивает в напускном (как он надеется) нетерпении.

— Я хочу сказать, мисс… гм… то есть… когда Бюджетная комиссия отвергла заявку мистера Коди, он купил права на эти пятнадцать акров по соседству с территорией выставки. И теперь мистеру Коди не нужно делиться прибылью с администрацией выставки, и к тому же он может давать представления по воскресеньям — они чрезвычайно популярны, — тогда как выставка по воскресеньям не разрешает представлений, ну и конечно, работает фактор большой площади — целых пятнадцать акров, то есть мисс Оукли, Анни,[48] она разбила целый сад вокруг своей палатки, и еще эта шкура пантеры на кушетке и великолепный ковер из Англии или еще откуда-то, не говоря уже об электрическом освещении, настоящей итальянской мебели и…

Паха Сапа понимает, что после целой жизни, проведенной в благородном мужском молчании, он заболтался, как школьник вазичу. Он так быстро закрывает рот, что слышно, как клацают его зубы.

Мисс де Плашетт покручивает свой зонтик и с ожиданием, с надеждой смотрит на него. На лице у нее улыбка, и что же она выражает — удивление, потрясение или легкое презрение?

Он делает неловкое движение рукой.

— Ну вот, в общем, все повернулось к выгоде мистера Коди. Кажется, мы в среднем собираем на представление по двенадцать тысяч человек, что гораздо прибыльнее любого договора на территории выставки. Почти все, кто приходит на выставку, рано или поздно неизбежно приходят и на шоу «Дикий Запад», а некоторые, для того чтобы увидеть нас, едут по надземной железной дороге.

Они молча проходят полквартала от огромной площадки шоу «Дикий Запад», граничащей с 62-й улицей, до ближайшего входа на выставку с 63-й улицы. У Паха Сапы мало опыта общения с женщинами — в особенности с белыми женщинами, — и потому он не представляет, естественное ли ее молчание, или же оно свидетельствует о напряжении и неудовольствии со стороны дамы. Впереди над разграничивающим забором проходит надземная железная дорога (так называемая аллея «Эль»; Паха Сапа слышал: она так называется, потому что ее ветки петляют над аллейками от самого центра Чикаго, так как спекулянты скупили все другие участки, над которыми можно было бы проложить дорогу), построенная, чтобы привозить миллионы посетителей из Чикаго в Джексон-Парк. Некоторые из ее желтых вагонов «для перевозки скота» грохочут впереди, и Паха Сапа, подняв голову, видит нетерпеливых экскурсантов, самым опасным образом свешивающихся через открытые борта. Паха Сапа знает, что посетителям выставки удавалось убить себя различными хитроумными и жуткими способами, но никто пока, думает он, еще не выпадал из аллеи «Эль».

Входная плата на выставку — пятьдесят центов, и кассиры, продающие билеты, не прочь сообщить брюзгливым посетителям, что если бы мэр Гаррисон, Даниэль Хадсон Бернхам, самый главный ответственный за выставку, или президент Кливленд[49] появились у их дверей, то и этим джентльменам пришлось бы выложить по пятьдесят центов.

Паха Сапа достает доллар (довольно большая часть его месячного жалованья), но мисс Плашетт уже высвободила руку и открывает матерчатый кошелек, свисающий на шнурке с ее запястья.

— Нет-нет, мистер… Билли… отец оставил мне деньги на два билета. Ведь вы бы не пошли сегодня на выставку, если бы не ваше галантное предложение проводить меня.

Паха Сапа медлит, понимая, что ему ужасно не по душе мысль о том, что она заплатит за них двоих или даже за себя одну, но он не знает, как объяснить ей это. Пока он раздумывает, молодая женщина покупает билеты, протягивает ему один и проходит через металлический турникет. Паха Сапа ворчит, глуповато сжимая в руке долларовую бумажку, но все же идет за ней.

Как только они входят на выставку и минуют высокое белое здание около западной границы ее территории, случается нечто, о чем Паха Сапа будет много раз вспоминать в последующие годы.

Мисс де Плашетт неожиданно поворачивается, смотрит на белое здание без окон с высокой башней, и ее манеры неузнаваемо меняются. На ее лице только что отражалось довольство, почти девчоночий интерес, а теперь оно выражает тревогу, почти ужас.

— Что случилось, мисс де Плашетт?

Она обхватывает себя за плечи и случайно прижимает к себе руку Паха Сапы, но это никакое не кокетство. Сквозь толстую шерстяную материю своего костюма и ее шелковый рукав он чувствует, что ее пробирает дрожь.

— Вы чувствуете это, сэр? Слышите?

— Что чувствую, мисс де Плашетт? Что слышу?

Он оборачивается на угрюмое белое здание на территории выставки, мимо которого они только что прошли. У вершины этого сооружения ряд черных слепых арок, короткие белые башенки на восточных углах и более высокая башня, наверное, с площадкой обозрения на дальней, западной стороне.

Она еще сильнее прижимает к себе его руку, и в испуганном выражении ее лица нет никакой игры. Ее белые зубы выбивают дробь.

— Каким-то жутким холодом веет от этого места! А эти страшные крики! Вы не чувствуете холода? Не слышите ужасных криков?

Паха Сапа смеется и поглаживает ее руку.

— Это Дом холодного хранения, мисс де Плашетт. Я не ощущаю холодного воздуха, к которому вы так чувствительны, но вполне естественно, что от главного хранилища льда на выставке исходит холод. И я и в самом деле слышу крики, очень слабые, но у них безобидное происхождение. Внутри расположен каток, и я разбираю детские крики или крики молодых пар, катающихся на коньках.

Выражение лица мисс де Плашетт еще несколько секунд не меняется, и она, кажется, не в силах оторвать взгляда от массивного белого здания. Наконец она отворачивается от него, они уже двигаются дальше, но Паха Сапа все еще чувствует, как дрожит ее тело совсем рядом с ним.

— Я приношу свои извинения, мистер… приношу свои извинения, мистер Вялый Конь. На меня время от времени накатывают эти странные темные чувства. Вы, наверное, решили, что я дурочка. Женщины — такой странный вид, мистер Вялый Конь, а я принадлежу к самой странной его разновидности. Знаете, где бы администрация выставки разместила такой необычный, ни рыба ни мясо, экспонат, как я? Почти наверняка в сосуде со спиртом или формальдегидом на мидвее.[50]

Паха Сапа говорит не задумываясь:

— Нет, во Дворце изящных искусств, мисс де Плашетт. Почти наверняка там.

Она улыбается ему, понимая, что это комплимент (не зная, насколько искренне это сказано), но, похоже, не возражает. Ее прежняя веселость возвращается по мере того, как они удаляются от Дома холодного хранения, но Паха Сапа кусает губы изнутри, пока не чувствует вкуса крови. Ему не нравятся мужчины, которые льстят женщинам.

Четыре дня спустя, 10 июля 1983 года, в верхней части высокой башни Дома холодного хранения случится пожар. Пожарные появятся почти немедленно и ринутся по деревянным лестницам на схватку с огнем, сверкающим под куполом башни, но огонь к тому времени уже успеет распространиться по стенам и в пространстве под лестницей, поэтому пожарные наверху окажутся в западне. Двое выживут, перепрыгнув на стационарный шланг и спустившись по нему на землю с высоты шестьдесят футов. Тринадцать других пожарных, включая брандмейстера и четырех рабочих, погибнут страшной смертью в огне, охватившем Дом холодного хранения.

Но им двоим еще ничего об этом не известно (по крайней мере, Паха Сапе, хотя он и считает себя чутким вичаза ваканом, чья задача предсказывать людям будущее), день стоит жаркий, солнечный, и мыслям о пожарах и смертях здесь нет места.

Несколько мгновений они молча идут на северо-восток по широкой аллее, слева от них чуть ли не дюжина железнодорожных путей, которыми заканчивается Сентрал-Рейлроуд-стейшн. Поезда прибывают и убывают, но большинство делают это до странности беззвучно, не окутывая себя клубами пара, — это свойство новых электрических поездов.