Черное Солнце. За что убивают Учителей (СИ) - Корнева Наталья Сергеевна

Эпоха Красного Солнца. Год 277. Сезон начала осени

Беспрерывно поют цикады

Ром-Белиат. Красная цитадель

*черной тушью*

— Что за цирк ты устроил, Лестер? — Едва войдя в комнату, Ишерхэ скривила губы и уставилась на Первородного с нескрываемым раздражением. Тот молча поклонился и, ничем не выдавая эмоций, поцеловал правительнице руку.

Впрочем, неправильно было бы сказать, что Триумфатор «вошла», будто простая смертная. Нет, — скорее, дочь темного бога вплыла в покои верховного жреца, как мощный флагманский корабль, разрезающий носом волну открытого океана.

Помещение пропиталось уютным теплом, даже более того — жаром. Жар исходил от сложенного полукругом каменного очага, в котором пышным красным цветком расцветал огонь, священная стихия Первосолнца. Как известно, пламя — это солнце небожителей, возвращенное землёй небесам.Будучи единственной стихией разрушения, огонь уничтожал всё, чего касался, пожирал все прочие существующие в мире природные стихии: воздух и дерево, землю и воду, а также всякое вещество. Огонь рождался и жил за их счет.

Из этого ненасытного красного пламени Учитель мог черпать силу, и оно должно было всегда гореть в очаге. То был настоящий живой огонь, не магический — позади рабочего стола хозяина уютно потрескивали сухие поленья.

Элиар, которого мгновением раньше наставник успел буквально впихнуть в сервант и для надежности запереть там на ключ, в три погибели скрючился в своем импровизированном убежище. Над тесным сервантом возвышался большой верхний шкаф со стеклянными дверцами и драгоценной коллекцией Великого Иерофанта — на полках красовались, ожидая своего часа, лучшие сливовые вина Материка со вкусом деликатным и изысканным.

— Нравится ломать комедию на потеху благодарной публике?.. — Нимало не смущаясь, Ишерхэ не преминула не только начать, но и продолжить разговор с обвинений, граничащих с оскорблениями.

Столь откровенное игнорирование этикета, которое неожиданно продемонстрировала обладательница высшего титула, до глубины души шокировало кочевника. За время обучения в храме он давно уж успел привыкнуть к величавой и донельзя церемонной, торжественной манере общения, принятой в светских кругах Ром-Белиата.

Что и говорить, за минувшие три года изолированная Красная цитадель, куда они возвратились вскоре после приема у Триумфатора, стала для сына Великих степей новым домом. Располагаясь на отдельном острове в бухте Красного трепанга, Красная цитадель была неприступной твердыней, городом-в-городе. Маленькие насыпные островки с оборонительными укреплениями позволяли контролировать водное пространство всей бухты, а защитные бастионы Красной цитадели давали возможность в случае нападения держать неприятеля под перекрестным обстрелом. Двойная цепь крепостных стен, поднимавшихся выше, чем стены самого Ром-Белиата, опоясывала обширную территорию, принадлежащую храму Закатного Солнца; а сам храм таил в себе такой лабиринт коридоров и секретных переходов, в котором чужак мог бы, пожалуй, проплутать остаток жизни, так и не найдя выход.

На обратном пути из высочайшей резиденции Красный Волк несколько раз прокрутил в голове события сегодняшнего дня, тревожные, грозящие какими-то пока не очевидными, но, определенно, недобрыми переменами. В вечернем воздухе плотно, почти зримо повисло напряжение.

За раздумьями Красная цитадель незаметно приблизилась. В несколько могучих рывков конь донес всадника до широкого водяного рва, бывшего скорее данью прошлому, нежели действительной необходимостью: воинские традиции Лианора свято соблюдались в Ром-Белиате.

Массивный, подавляющий размерами подъемный мост был опущен — Великого Иерофанта ждали. Копыта громко зацокали по обитому металлом мореному дубу. Ритмичное, до нелепости звонкое цоканье копыт неожиданно начало раздражать: чем-то оно напоминало падение капель в подземных застенках, где от сырости на потолке скапливается конденсат. Чувства обострились и напряглись до предела, а давящая тьма этого вечера уже не помещалась в сознании.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Учитель по своему обыкновению возвращался вместе с Первым учеником, скрываясь в носилках за тяжелыми, расшитыми алыми солнцами тканями. Яркий цветок паланкина, плывущий плавно, словно по неподвижному зеркалу озера, медленно двигался в середине процессии и наконец добрался до главного входа. Выйдя, Учитель благословил Яниэра и пожелал тому спокойной ночи, а Второму ученику велел следовать за ним, очевидно, желая дать наставления.

Кинув поводья поспешно подбежавшему служке, угодливо отвесившему низкий поклон, кочевник с досадой отметил, что пальцы его чуть подрагивают, и поспешил унять предательскую нервную дрожь. Наверное, Красный Феникс заметил тихую перебранку учеников за своей спиной и теперь желает высказать ему своё неудовольствие.

Но серьезному разговору не удалось состояться. В первые мгновения Красный Волк не мог понять, почему Учитель вдруг переменился в лице и заставил спрятаться в таком неподходящем месте, но, конечно, без слов подчинился. Едва в дверях собственной персоной показалась владычица Ишерхэ, Элиар смекнул: поздний неофициальный визит Триумфатора сразу после громкого скандала перед всем высшим обществом явно не сулит ничего хорошего. Увы, Учитель не всесилен и тоже вынужден подчиняться воле владычицы.

— О чем говорит моя госпожа? — учтиво осведомился тем временем Красный Феникс. С привычной спокойной уверенностью Совершенный приблизился к злополучному серванту, делая вид, что выбирает вино, и оказался совсем рядом с учеником.

Пол под ногами Учителя был застелен старинным ковром, узор на котором изображал танцующих в смертельной схватке могущественных существ — золотисто-алого феникса и черного дракона. Чешуйчатые и пламенные крылья, хвосты и гибкие шеи сплетались, словно волосы в косе, когти, острые зубы и клюв старались разорвать противника, но ни феникс, ни дракон не могли взять верх, от века плавно перетекая один в другого, сливаясь в замысловатом поединке, словно свет и тьма. Говорили, будто в те времена, когда был рожден мессир Элирий Лестер Лар, легендарные создания еще населяли землю, и наставнику, возможно, доводилось видеть их вживую.

Мастерство ткачей оказалось столь велико, что каждый раз, опуская глаза на великолепное полотно, Красный Волк от восхищения переставал дышать. А опускать глаза приходилось часто, ведь на Великого Иерофанта нельзя было смотреть прямо, тем более таким, как он… зато с лихвой хватало времени изучить рисунок на ковре.

Должно быть, некстати явившаяся Ишерхэ не умела взглядом пронзать преграды насквозь, но могла почуять энергетику ненужного свидетеля высочайшей беседы. А потому мессир Элирий Лестер Лар укрыл прячущегося у ног ученика красным лотосом своей крови — тот находился в полном расцвете и, кажется, мог затмить собою само солнце, не то что какого-то одного молодого человека.

Там, где обычные люди были слепы, — он видел. Но, пожалуй, даже не обладай Элиар редким даром Видящего, смог бы различить этот пылающий цвет.

— Не увиливай от ответа, — не заметив подвоха, недовольно поморщилась бессмертная. — Тебе прекрасно известно, что в последние годы Бенну приобрёл колоссальное влияние на Материке и больше подходит в качестве официальной резиденции Триумфатора, нежели Ром-Белиат, который по твоей прихоти продолжает проводить никак не оправдавшую себя политику блестящей изоляции.

Затаив дыхание, Красный Волк внимательно слушал речь владычицы Ишерхэ, холодной серебряной ртутью затекающую прямо в сердце.

Ишерхэ была наполовину богом. Пусть духовную силу ее крови не сравнить с могуществом истинного высшего небожителя, но, вероятно, она была способна на нечто, недоступное смертным, недоступное даже Первородным. По правде говоря, как и прочие обитатели Запретного города, Элиар мало что знал о Триумфаторе достоверно — величественная и грозная фигура ее была окутана непроницаемым ореолом тайны. Лишь несколько раз Второй ученик верховного жреца удостаивался чести лицезреть недосягаемую владычицу Пионового престола — на больших приёмах, вроде того, что случился сегодня. И, уж конечно, никогда прежде кочевник не видел Триумфатора так близко и не слышал ее голоса так долго — слишком много чести.