Те самые люди, февраль и кофеин - Екатерина Репина

— Где?

— На … отдыхе. В этой … как ее? … в Испании?

— Где?!

— Саня, ты — смотри мне в глаза! — ты только что приехал из Испании. Что там тебе мешало?

— Где именно что именно мешало?!

Игорь закатил глаза и допил все, что было в стакане. Он попытался пожалеть, что не одинок. А как бы было хорошо жить одному, работать одному, разговаривать только с собой! Он не успел пожалеть. Друзья не позволили.

Но напоследок, прощаясь с мыслью об одиночестве, он сказал себе: «Одиноким людям нужен отдельный мир с отдельным домом на отдельной улице, где нет никого кроме тебя». И тут же обрадовался, что у него нет нужды искать такой дом. Потому что Григорий сказал:

— В следующий раз мы поедем все вместе. Давайте разгрузим сотню вагонов и уедем путешествовать по миру!

Это предложение было очень абсурдным. Оттого и вызвало неоднозначную реакцию. Саня обдумывал новость о своем возвращении из-за границы и ничего не сказал. Тарас рассмеялся. Игорь перестал думать об одиночестве и поверил Григорию, что у них все получится. Мысленно он уже разгружал вагоны. И совсем не скучал по своей работе в магазине…

— Ой, я на работу опаздываю!

За окном было темно. Полдня, на которые Игорь отпросился ранним утром, закончились в обед. Можно было не спешить. Расшнуровать ботинки. А еще лучше — зашнуровать ботинки и сбегать в магазин за водкой.

Игорь поднял с пола плеер Сани. «До магазина еще нужно дойти, — подумал он, — а это не так весело, как сидеть с друзьями в теплой квартире». Музыка должны была развлекать его в пути.

Играла звонкая мелодия. Кому-то разбили бутылку о голову. Потом мужик о чем-то жалел. Ну, конечно, бутылка-то разбита! Вот Игорю с друзьями не хватило всего одной бутылки, и его послали в магазин. А если бы хватило, то сидел бы он дома и разговаривал.

Так что тоска мужика в песне была понятной.

Все беды от нее.

Нет, какая любовь? Все беды от водки.

Игорь разозлился и не купил ни одной бутылки. Вместо этого он подарил незнакомой девушке цветы. Девушка испугалась и выкинула букет в урну. Игорь подождал немного, достал букет из урны и подарил его другой девушке. Но сначала спросил, не выкинет ли она букет, если он его подарит. Девушка обещала унести цветы с собой.

— Тогда держите!

Потом Игорь опечалился. Что-то он сделал не так. Послушал странную песню, а потом натворил бед. Его ждут с бутылкой, а он купил на все деньги цветы и подарил их неизвестно кому. Кому, спрашивается, он подарил цветы?

— Девушка, а как вас зовут?

— Маша.

— Ну ладно. Скажу, что подарил цветы Маше, а они не будут против, наверное…

— Слушайте, если вам некуда идти, можете пойти с нами. Мы гуляем за углом, в ресторане. Наш друг уезжает на Дальний Восток! Вот, провожаем. А цветы я ему подарю, можно?

Игорю понравилась идея проводить друга. Само слово «друг» было свято. Как можно не проводить друга? Тем более, на Дальний Восток?

Саня пошел вслед за девушкой Машей.

Действительно, кого-то провожали. Пели дальневосточные песни про танкистов, багульник и самураев. Ели суши и пили водку. Игорь пел песни и снова пил водку. Его тошнило, но не проводить друга он не мог. Друг уезжал на Дальний Восток!

На время он забыл о квартире и соседях. Ему почудилось, что он был один на белом свете, скитался из одной страны в другую, только-только приехал из Испании и никого в этом городе не знал.

С языка слетали испанские слова, названия мадридских достопримечательностей; сам по себе возник кастильский акцент. Он говорил о зарубежных странах без умолку:

— Самый красивый — это Нью-Йорк. Будете проезжать мимо атлантического побережья, обязательно загляните. Вы увидите издалека: статуя, небоскребы и море! Если все вместе совпадет — все, вы приплыли. Потом поезжайте в Кейптаун. Он славится своими жителями и погодой. Погода у них — не то, что у нас! А если соберетесь где-то остановиться, то пусть это будет Будапешт…

Тот самый человек, которого провожали, попытался привлечь внимание к себе:

— Парень, а ты, кажется, работаешь в моем магазине, да? Ты вчера разбил мой телевизор, а сказал, будто он сам разбился. Я еще хотел тебя уволить, но ты обещал привезти десять таких, из Испании … ты что, уже был там?

Маша толкнула его. Она была раздосадована нелепым вмешательством виновника торжества. Ей нравилось слушать Игоря.

— Да подожди ты со своим магазином! У тебя их по всей стране десятки! На Дальнем Востоке, небось, еще десять откроешь. Ты послушай, как говорит! Вот я весь мир объездила, а не могу так рассказать!

Но Игорь молчал. Что-то хрустнуло и зазвенело.

— Черт, бутылку разбил, — сказал он и запел тоскливую, разрывающую сердце песню.

№ 26. Город Рудный

Летел самолет. Шепот, шелест, шум мотора. Полет длился пять часов. Оставалось столько же. Бескрайность родины поражала.

Пересадка в сибирском городе пришлась на середину пути. Кто-то гулял по аэропорту, кто-то перекусывал в буфете. Двое граждан присели на кресла в зале ожидания и разговорились меж собой.

— Терпеть не могу аэропорты, — сказал один.

— Ненавижу деревни и маленькие поселки, — возразил другой.

Первый человек был молод, второй — моложе первого. Они оба устали от полета и хотели выразить свое раздражение как-нибудь словесно.

— В них всегда много народа!

— Зачем вообще нужны маленькие городки и деревни? Кому в них жить?!

С удивлением уставились друг на друга. Знакомство завязалось.

— Леонид.

— Николай.

Леонид был немного старше. Николай попросил его объяснить появление рабочих и аварийных городков на территории страны. Его интересовала первопричина. Николай работал креативным директором и полагал, что лишние знания непременно обогатят его внутренний мир.

— Раньше было много рабочих, — начал рассказ Леонид. — И их нужно было куда-то селить. Обычные города им не подходили, и оставалось только создавать новые, специальные — где не было бы развитой инфраструктуры, где были бы только заводы и жилые постройки, и все. Такие города строились в точности, как на рисунке. Они были серыми и неуютными. И люди, селившиеся в этих городах, тоже становились серыми и скучными…

Перед глазами Николая вырос целый город. Он шел по центральной улице и разглядывал одинаковые здания по обеим ее сторонам. Дул равнодушный ветер. Ветер был довольно сильным и холодным, но из-за равнодушия к собственным обязанностям он мало влиял на погодные условия. Листья на деревьях не колыхались. И пыль не поднималась в воздух. Николай не ёжился от холода. И вообще, в ушах присутствие ветра чувствовалось, а на улице — так нет.

Улица выглядела неживой. И все же она была обитаема.

— … другие. Те, кто что-то понимал в культуре. И возник диссонанс. Одни работали, другие — занимались самодеятельностью. Одни были довольны окружающей обстановкой, другие постоянно замечали лужи перед подъездами, неровности тротуара и черный дым, который поднимался из труб. А потом…

Что-то изменилось. Все чаще стала звучать музыка. Она вырывалась из окон и плыла по улице, против движения воздуха, против ветра, который был все таким же равнодушным.

Николай прислушался. Где-то разбилась банка. Должно быть, на кухне. Вся улица гремела кастрюлями, так как рабочий день завершился. Готовили ужин. Пахло жареной картошкой и салом. И спиртом.

Он оглядел себя: серый мешок, будто комбинезон, не давал телу дышать, а ботинки, наоборот, пропускали пыль и воду, так как были плохими, дырявыми. Он шел по улице не один. Вокруг него двигались такие точно люди в грязных комбинезонах и рваной обуви. Все шли домой ужинать. А музыка вырывалась из окон…

— Потом захотелось жить культурно. Позволить такое могли только начальники и их окружение. Покупали ковры и магнитолы, шкафы с книгами и мягкую мебель. Это была одна сторона культурной жизни, а другая, значит, жила в Доме культуры. Там — постановки, концерты, оркестровая яма и декорации. Все, как в лучших филармониях страны.

Появилось новое поколение, которое не знало других городов и другой культуры. С одной стороны, те люди занимались самодеятельностью. А с другой — мечтали о мягкой мебели. Рваная обувь и неровный асфальт стали нормой, никакой связи с внутренним миром жителей не наблюдалось.

Николай посмотрел на серое небо и провел рукой по ободранному дереву. «А где тут у вас парк?» — спросил он у прохожего. «Чего?» — не понял тот. С той минуты Николаю стало страшно. Когда же он сильно боялся, то икал не переставая, пока не находил выхода из сложившейся ситуации.

Очнулся он тогда, когда Леонид стал толкать его в бок.

— Смотри, вроде наш рейс объявили.

… В самолете они сидели далеко друг от друга. Леонид молча смотрел перед собой и явственно ненавидел теперь уже не только аэропорты, но и самолеты. А Николай мысленно путешествовал по тому городу, в нужности которого сомневался до сегодняшнего дня.