Легенда о Горном Льве (СИ) - Анастасия Веха

и загорелым лицом, ещё молодой, не старше меня. Он не ходил со мной за данью, я не помнил его. А у меня была неплохая память на лица. Это он, Гуди? Заслышав шаги, воин поднялся.

— Князь Зигрид, — он поклонился. Смотрите, какой послушный пёс. А не выбить бы тебе глаза, урод⁈

— Какого ты тут бездельничаешь? — спросил я, закипая. Хотел бы поговорить по-человечески, но злость охватила меня тут же. — Разве ты не должен быть на стене?

— Госпожа велела дожидаться её здесь.

— Госпожа? — я усмехнулся. — Кто ты такой? Назовись.

— Гуди Счастливчик, господин. Пока тебя не было, я охранял госпожу, — рассказал он. И лучше бы замолчал. Гуди сверкнул белёсыми глазами, паршивый волк. — Ей было страшно после покушения. Госпожа попросила оберегать её.

Я схватил его за ворот куртки и встряхнул. Гуди был рослым. Он вцепился в мои запястья. Хороший воин, свободный, не сломленный раб. Если будем драться, то крови прольётся много.

— Я слышал, как ты… берёг, — выплюнул я. Те парни грязно болтали о моей жене, значит, и обо мне. Такого оскорбления мне ещё никогда не наносили.

Гуди дёрнул желваками.

— Это грязные сплетни, князь, — зарычал он. Сильнее стиснул мои запястья. — Я и пальцем не тронул госпожу Катерину. Я… люблю её, как пёс любит хозяина. Порву глотку, но сохраню её жизнь.

Ответ меня устроил. Я выдохнул и выпустил его. Поверил. Или хотел верить. Но если он и врал, то делал это убедительно.

— Пошёл вон.

Гуди быстро поклонился и направился прочь по коридору. Потом скрылся в темноте лестницы. Я едва удержался, чтобы не швырнуть ему меж лопаток нож. Выругался на весь коридор с чувством. И кто такой этот ублюдок⁈ Как он сумел подобраться к моей драгоценности так близко? Я был зол. И это ещё мягко сказано.

Я был просто в ярости.

Это ревность? Нет, я просто бесился, что кто-то ошивался около моей собственности. Моей драгоценности. Говорил с нею. Дышал около неё. Если узнаю, что он трогал её своими грязными лапами, то прикажу отсечь ему голову.

Позволил увидеть себя слабым, и меня тут же ударили ножом в спину. Ну как всегда. Жизнь, ты вообще не удивила.

В хранилище оказалось пусто. Сначала я решил, что рыжая девчонка надурила меня, но потом заметил тёплое свечение в глубине хранилища. Пылала свеча. Среди запаха старой бумаги ощутил её запах. Цветочное масло. Сладость. Мой мёд, от которого я пьянею. Двинулся между полками, заставленными книгами, как на охоте шёл бы по следу зверя. Выслеживал хитрую лису.

Катерина сидела около черепа дракона на той же полке и гладила чудовище, будто живого зверя. Свеча освещала её грустное лицо. Длинная коса змеилась вдоль её спины и лежала кончиком на деревянной полке. Светлое платье плотно обхватывало тонкое тело. Сверкало бликами золото на ней: на кольцах, серьгах и ожерелье. Разве может эта нежность быть предательницей?

Жизнь научила, что у предательства много лиц.

— Почему не сказала? — Голос прозвучал зло. Не хотел набрасываться на неё, но ничего не мог с собой поделать. Отец всегда ругал за вспыльчивость. Кажется, с возрастом всё стало только хуже.

Катерина обернулась. Тёмные пуговки-глаза забегали по моему лицу.

— О чём ты, Зиг? — пробормотала Катерина.

— О чём⁈ О нашем наследнике, Катерина! — рявкнул я. Эхо отразилось от стен и прокатилось по хранилищу. Княгиня снова затрепетала, как птенец. — Что молчишь, моя пугливая жена? Я всё знаю.

— Я не беременна.

— Что? — мне показалось, я ослышался. Потряс головой. Снова заныла проклятая болячка на виске. — Погоди, как это?

Нет, правда не понял.

— Я соврала. Тогда, в зале, — тихо ответила Катерина. Она бросила на меня обиженный взгляд и сказала прежде, чем я открыл рот: — А что мне оставалось делать? Ты был одной ногой в чертогах Старой Матери, а я — с твоими головорезами, которые могли убить меня и захватить весь Бергсланд! Наследник был единственным, что пришло мне в голову! Я сказала им, что у тебя есть продолжение. Законный князь.

Моя умная княгиня. Я бы не додумался. Я потрясённо молчал. Не знал, чему и кому теперь верить. Запутался. Разлепил губы и угрюмо сказал:

— Что за ублюдок Гуди? Болтают, что ты трахалась с ним.

Катерина залепила мне смачную пощёчину. Я оторопело вскинул брови. Лицо горело. В голове, раненой, всё перемешалось. Заныло. Снова подкатила проклятая тошнота. Впервые меня ударила женщина. Я настолько растерялся, что смог выдать лишь два слова:

— За что?

— Мне больно от твоих слов!

Катерина пылала ненавидящим взглядом. Глаза стали мокрыми, блестели слезами. Щёки налились румянцем. Я крепко обидел её. Вспомнил, что также она смотрела на меня в брачную ночь. Мы возвращались в начало, будто не было тех жарких ночей и долгих разговоров про империю. Всё было пустое.

— Давно ты веришь слухам, Зиг? — прошептала она жарким шёпотом. — Зачем бы мне предавать тебя? Я люблю тебя, Зиг, слышишь?

Люблю? Сотни раз слышал, что толку от этих пустых слов.

— Катерина, — нахмурился я. Меня разрывало на части. Я хотел ей верить, но не мог. Предатели хорошо ласкали уши враньём.

— Ты не веришь мне? — всхлипнула она.

Боги, только не реви!.. — я дёрнул желваками. — Что ты творишь со мной, моя весна?

— Ты видел кровь вчера? — вдруг сказала Катерина. — Была бы кровь, если бы я посмела быть с другим в твоё отсутствие? Было бы так больно?.. Я не знаю никого, кроме тебя. Ты мой первый мужчина и мой последний. Я тоже кое-что знаю о чести, Зигрид. Я лучше умру, чем лягу под другого.

Стало стыдно за грубые слова. Как я мог усомниться в верности главного моего сокровища? Она была рядом. Плакала надо мной, лечила, убирала дерьмо, молилась обо мне. Терпела мои выходки и всё равно оставалась верной, трепетной и нежной. Меня мог обмануть кто-угодно. Предать. Попытаться убить.

Кто-угодно, но не она.

— Прости, моя весна, — смутился я. Погладил её по лицу. На коже была влага. Слёзы. Я поцеловал её головку. — Прости, я глупец и просто ревную. Кругом предатели, Китти, я… я уже не знаю, кому могу верить.

Сказал правду, потому что хотел, чтобы она знала о моих чувствах. Что я тоже, проклятье, боялся. Боялся предательства сильнее, чем огня. Китти была единственной, кто понимал меня. Я ценил это. Не мог разбрасываться ею. Надо же быть таким глупцом, чтобы заподозрить её в измене! Катерина прижалась к моей груди и заплакала.

— В усадьбе стало теплее, — проговорил я, всем сердцем желая успокоить мою весну. Погладил её тонкую спинку. — Красивый гобелен, кстати. Вышьешь