Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником - Лиза Таддео

Италии. Небольшую отделанную дубом студию посреди оливковых рощ и кипарисов. А эта лучше всех. Род, несмотря на всю его тантрическую ересь, лучше всех умеет сочетать бизнес и дух йоги. Может, Рейлз в нее и не верит, но я верю в то, во что он говорит, что верит. И это все, что мне нужно.

– Ты умна не по годам.

– Ты так говоришь, будто намного старше меня. Тебе сколько, тридцать?

– Почти тридцать семь.

– Ну, на тридцать шесть ты не выглядишь, да и тридцать шесть – полная ерунда.

– Может, тридцать шесть и ерунда, зато тридцать семь – конец всему.

– Ты тут почти закончила?

– Должна была закрыться полчаса назад.

– Ждала меня? – спросила Элис почти похотливо.

– Нет. – Я запнулась.

– Все нормально. Я тоже ждала встречи с тобой.

Она уже обладала способностью довести меня до бешенства в один момент, а в другой заставить почувствовать себя удачливой и любимой.

– Поехали на пляж, – предложила Элис.

Мы сели в ее «Приус». Вишневый освежитель воздуха висел на заляпанном зеркале заднего вида. Он пах восьмидесятыми и всем, что красного цвета.

По пути к морю мы остановились у моего дома, потому что я сказала, что у меня там валяется пачка сигарет. Элис, похоже, не удивилась абсурдности этого компаунда. Забираясь по лестнице наверх, в свою дурацкую спальню-лофт, я слышала, как она ходит по дому внизу.

– Мне следовало бы бросить курить, – сказала Элис. – От курева у меня горло болит.

Я отыскала пачку «Америкэн Спирит». Которую прихватила из гостиничного номера своего насильника.

– А что не так с твоим горлом?

– Потянула что-то, когда страдала булимией. Чтобы выздороветь, ушел не один месяц. Иначе я бы не остановилась.

– Ты была булимичкой? – переспросила я.

– Дай передохнуть, а? – взмолилась Элис, обмахиваясь ладонью и оглядываясь по сторонам. – Иисусе Христе, как же здесь жарко! Иисусе! Ты вообще знаешь, что тут кондиционер есть?

– Мне нельзя им пользоваться. Это указано в договоре.

– Что?

– В договоре указано, что я не могу пользоваться кондиционером. Хозяин слышит его из своего дома.

Я указала на халупу Ленни, которая была видна из кухонного окна.

– Я врубаю его, – заявила моя спутница. Подтащила к стене одну из нераспакованных коробок, забралась на нее и включила кондиционер. Маслянистый пот поблескивал между грудей Элис. – Почему бы тебе не купить пару оконных?

Мысль о гофрированной трубе, о том, что придется чем-то закрывать промежутки между ней и рамой, показалась такой гигантской проблемой, что мне захотелось свернуться калачиком, как плод в утробе.

– Ненавижу оконные кондиционеры, – с чувством сказала я.

– Оконные кондиционеры создают у меня ощущение уюта.

– А у меня – ощущение нищеты.

– В Маремме, – сказала Элис, – как и почти повсюду в Италии, что ты наверняка знаешь, по ночам кондиционеры не нужны. Хватает бриза. Там почти всегда дует ветерок. А ведь прохлады хочется по-настоящему только по ночам.

Элис уже говорила мне, что дом, в котором они жили в Италии, располагался через дорогу от молочной фермы и на одной проселочной дороге с бойней. Девочкой она выглядывала из окна и видела бурых коров на пыльных буграх, отыскивавших пучки травы и пережевывавших их так уютно и по-домашнему, а потом слышала выстрел – они с коровами вздрагивали, каждая по-своему. Ужасно пасторально, сказала Элис. Интересно, подумала я, сколько раз она говорила это мужчинам, которые ею восхищались.

– Это ради него твоя мать вернулась в Италию? – спросила я. – Ради ночного ветерка?

– Хочешь знать правду? Мне тошно ее говорить.

Я кивнула. Ощутила холодок от кондиционера на лице и странно затосковала по давящему зною. В Поконо у нас был старый дурацкий тостер, который обугливал одну сторону хлебного ломтика и едва прогревал вторую, поэтому приходилось переворачивать хлеб и неотрывно надзирать за процессом. Когда в последнее лето мы купили новый тостер в магазине «Два парня» в Гаррисоне, он был идеально откалиброван, тосты каждый раз выходили превосходные, и это вызывало у меня иррациональную грусть.

– Моя мать уехала из Америки, – сказала Элис, – после смерти своего любовника.

– Любовника, – повторила я.

– Женатого. Наверное, ситуация была вроде твоей. Все напоминало матери о нем. Это было слишком болезненно. Мать не могла находиться в стране, где умер ее любимый. Она рассказала мне часть этой истории, когда я была маленькой, а потом, когда умирала, сказала, что тот мужчина был моим отцом.

– О… Как он умер?

– От рака, – сказала Элис. – Рака горла.

В тот момент мне захотелось рассказать ей правду, кáк это случилось на самом деле. Отчасти потому, что я ненавидела Элис за незнание. За то, что у нее было детство, отобранное у меня.

Мы съехали по Туна-Каньону к пляжу. Сквозь Каньон шла дорога с односторонним движением, от деревни вниз по горе до самого подножия, резко заканчиваясь у шоссе Пасифик-Коуст. Народ здесь устраивает гонки на маршруте от вершины до пляжа, сказала мне Элис. Джимми Дин погиб на этой дороге. В своей идеальной машинке. Элис опустила все четыре стекла и убрала крышу, чтобы создать ощущение, будто мы едем в кабриолете. Карамельные волосы хлестали ее по лицу. На дороге отсутствовало ограждение, и Элис бесстрашно закладывала виражи. Сквозь просветы в сикоморах можно было разглядеть всю длину Каньона – нефритовую бахрому, словно полог тропического леса.

Когда мы спустились вниз, у меня возникло такое же ощущение, как от всего, что я успела повидать в Лос-Анджелесе: выезжаешь из великолепной и дикой красоты и попадаешь в унылую мрачность, неприглядный ряд домов на океанской стороне шоссе Пасифик-Коуст. Бензозаправки и садовые центры с неоправданно дорогими терракотовыми горшками.

Элис зарулила на парковку ресторана, украшенного сетями и буями. Сказала, что мы купим клэмов и пива и возьмем их с собой на пляж. Над рестораном была красная неоновая вывеска – «Рил Инн». Воздух пах крабами, и, когда мы вышли из машины, солнце шарахнуло по голове, напоминая о том, что бывает, когда выпьешь пива на пустой желудок. В помещении ресторана с потолка свисали разноцветные лампочки, пластиковые красные в клетку скатерти покрывали длинные столы, стояла будочка, где можно было заказать роллы с клэмами, сырых моллюсков и устриц, толстые стейки чилийского сибаса на бумажных тарелках. Там была веранда с тепловыми лампами, галечным полом, столами для пикников и петуниями в ведерках для шампанского.

Я стояла в очереди за спиной Элис и пялилась на ее порнографические ноги. Сильные икры и нежные бедра. Представила, как вонзаю в части тела женщины вилку и нож.

Элис заказала две дюжины клэмов, не спросив, ем ли я их и