Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов - Флавиус Арделян

в оранжерее Игнаца, в комнате Марисы и, что больнее всего, в некоем черном месте без дверей и окон, во тьме и пустоте, где коротало свой век Ничто, так и оставшееся необнаруженным. К вечеру Сарбан вернулся в приходской дом и задержался там на некоторое время. Услышал, как служанки вновь чистят стены кладовой, и ему захотелось сказать им, что плесень добралась до его комнаты – взгляните-ка, потолок в углу покрылся слизью, которая расползается, будто живая. Но он этого не сделал, потому что хотел побыть в одиночестве, и до поздней ночи сидел в обнимку с хорошим и плохим холодом, как будто это было их последнее совместное бдение, как будто будущее предвещало только жару, зной, душные и удушающие объятия смерти. Он был посередине, между чем-то одним и чем-то другим, но сам не знал, что это было, так что вполне мог оказаться и на грани, что его ужасно печалило. Когда хороший холод стал плохим, а плохой – хорошим, священник вышел из дома и тайком поднялся на платформы. У него была Мариса, и в ней он мог жить. Она была его серединой. Она…

Сверху, с платформ, комната Марисы выглядела пустой, внутри не трепетали огоньки свечей. Сарбан все-таки решил спуститься. Комната и впрямь была пустой, погруженной во тьму; он зажег стоявшую на подоконнике масляную лампу и огляделся. Ее вещи пропали, кровать была в беспорядке, со стены возле изголовья сорвали одеяло, и там еще остались следы карты Марисы. Кто-то частично стер рисунок, прежде чем она успела его закончить. Города исчезли, и больше не было лесов, мир Марисы опять стал маленьким, слишком маленьким. Священник огляделся и обнаружил у окна влажное пятно: кто-то смыл кровь с пола. Он вспомнил лицо Марисы, искаженное болью, и понял.

Открыл дверь и вышел в коридор. Услышал шаги, но не попытался спрятаться. Он был просто мужчиной, еще одним клиентом, который заблудился в заведении Мадамы. В дальнем конце коридора появилось знакомое лицо. Блики от свечи скользнули по черной коже горничной из дома Бунте. Сарбан ее узнал, а вот она не узнала священника. Он подошел к ней и схватил за руку.

– Да, господин. Вы один? Вас никто не обслуживает?

– Как тебя зовут? – спросил Сарбан.

– Убу, – прозвучало в ответ. – С островов.

– Нет, ты не с островов, и я не думаю, что тебя зовут Убу. Я тебя знаю. Назови свое имя.

Чернокожая опустила глаза и прошептала:

– Данай.

– Хорошо, Данай. Спасибо. Что ты здесь делаешь?

Оглядевшись по сторонам, она вновь ответила шепотом:

– Здесь мое место… господин?

– Меня зовут Сарбан.

Девушка кивнула.

– Но сегодня ты Убу, а я – Томман, – продолжил он. – Ты работаешь у Бунте, Данай.

Чернокожая опустила взгляд на свой живот и руку, которая его ласкала, и у Сарбана холодок пробежал по спине, когда он все понял.

– Бунте?

Она опять кивнула.

– И ты сама сюда пришла?

– Нет.

– Он тебя продал?

Она кивнула в очередной раз.

– Я тебя вытащу еще до рассвета.

– Но… господин…

– Ты знаешь Марису?

Данай вновь вгляделась во тьму коридоров: там не было ни души. Она посмотрела ему в глаза и кивнула. Она знала.

– Отведи меня к ней!

Сарбан прочитал ужас в ее глазах и ощутил жалость.

– Если можешь, Данай. Только если это в твоих силах.

Он коснулся ее живота, и Данай, вздрогнув, отпрянула.

– Мы возьмем тебя с собой.

– Куда?

– В Прими.

– Но, господин, нельзя в Прими. Бунте узнает.

– Он тебя не увидит. Мы тебя спрячем, пока я не устрою так, чтобы ты покинула Альрауну в целости и сохранности. Если хочешь…

– Я не хочу…

Данай отвела взгляд, накрыла ладонью его руку на растущем животе и спросила:

– Кто вы?

– Тот, кто слишком часто ошибался. Ты узнаешь.

Данай улыбнулась.

– Ладно, – сказала чернокожая, – надо выбираться из этих коридоров.

Девушка запихнула его в какую-то нишу и ушла. Вернулась через несколько минут с черным плащом и шляпой, то и другое было ветхим и испачканным в саже, но из хорошего, дорогого шелка и шерсти. Вероятно, вещи принадлежали кому-то, кто умел обращаться с деньгами лучше Сарбана.

– Быстрее, пока он не закричал, – сказала Данай и указала на дверь в конце коридора. – Он занят.

Сарбан натянул плащ поверх своего наряда и нацепил шляпу. Они вдвоем направились по коридору к нижним этажам, откуда поднимался табачный дым, музыка и смех, ругательства и запах пота. Вошли в помещение, похожее на круглый общий зал в таверне, где клиенты Мадамы растянулись на потертых диванах или восседали на высоких табуретах, но не за столом; их лбы в облаках табачного дыма белели, словно горные вершины. Несколько обнаженных женщин толкали через это сборище тележки с напитками и закусками. Сарбан заметил, что это не передняя – зал ожидания выходил окнами на улицу, выглядел прилично, и в нем все были одеты, тогда как здесь уже начинался разврат, коему предстояло закончиться в комнатах этажом выше. Но иногда все происходило сразу, на месте, если какой-нибудь неопытный, сильно пьяный клиент, вцепившись в бедра и упругую грудь шлюхи, изливался прямо себе в шаровары, и семя грязно блестело на ткани, а вокруг все хохотали.

Сарбан искал Марису среди собравшихся, его взгляд останавливался на каждой женщине, но ни одна из них не была его Марисой, рисовальщицей карт. Он рассмотрел и мужчин, стоя столбом посреди комнаты, – все их усы и бороды, кудри и лысины, морщины и гримасы, отбрасывая ненужное и сохраняя то, что могло приблизить к Ничто. Но это была всего лишь еще одна разновидность «никто», еще одна форма «ничто», мир, полный ничтожеств, кривой и перекошенный.

– Не останавливайся, – взмолилась позади Данай. – Марисы нет. Ну же!

Чернокожая взяла его за руку, прижалась всем телом. Украдкой обнажила грудь, заостренные соски казались клювами птиц, клюющих воздух между ними. Сарбан взял бокал с какой-то выпивкой, и они оба попытались слиться с окружающим многоцветьем. Сарбан стал тенью чернокожей, она – его тенью, и вот так, двумя тенями, они просочились среди остальных, пересекли зал, отделяя воздух от дыма, плач от смеха. Священник заметил мужчину, толстяка с сильными ручищами, весьма годными, чтобы бросать трупы в грязные ямы, и его красная, жирная рожа маячила над парнишкой лет шестнадцати. Сарбан остановил Данай и указал на него.

– Кто такой? Ты его уже видела?

Она покачала головой.

– Нет. Новенький.

Они подождали несколько секунд; двое встали и вошли в потайную дверь за занавеской. Возле занавески стоял здоровенный громила.

– Жди здесь, – велела Данай и оторвалась от