Беззаветные охотники - Greko

вершине. Пулло отправил унтера Девяткина к генералу Граббе, чтобы доложить: с этой стороны аул атаковать невозможно.

В это время кабардинцы Лабынцова нащупали слабое место обороны. Сделав большой обход, отряд вышел на дорогу между Аргвани и Мехельтой. Разделив отряд, чтобы прикрыть тылы, Лабынцов с один батальоном добрался до западного угла селения. Убедился, что только здесь и возможна атака, несмотря на крутость подъема к каменной стене. Отошел назад, не смея и думать об атаке селения столь слабыми силами.

На рассвете положение русских оказалось критическим. Все окрестные горы были заняты горцами. Впереди крепость, имеющая всего две точки, где успех штурма казался менее невероятным. Там, где стояли батальоны Лабынцова, и от укрепления, захваченного апшеронцами. Всю ночь перемещали туда войска и отражали атаки горцев. К утру заняли намеченные позиции. В случае неудачи приступа отряду грозила гибель. Отступать было некуда.

В восемь утра Граббе подал сигнал к атаке, подняв белый флаг.

Унтеры засуетились, поднимая людей.

— Шевелись, православные! Разбирай ружья! Чай и гололобых барабан разбудил. Будет нам работа.

Двинулись.

Колонне Пулло благоприятствовал успех. Стремительной атакой она ворвалась в селение, заняв первый ряд саклей. В пороховом дыму раздавался сухой отрывистый звук аварских винтовок. Звучали крики «Ура!», заглушающие пронзительное «Алла, алла!». Из бойниц сверкали вниз огни выстрелов. Егеря уже карабкались на плоские крыши, подсаживая друг друга.

Сложнее пришлось Лабынцову. Против него действовали самые отважные мюриды Шамиля. Когда отряд под убийственным огнем преодолел ров перекатными цепями и занял ближайшие завалы, на него бросились смертники с шашками и кинжалами в руках[2]. Горцы бились до последнего человека, поражаемые штыками. Никто не отступил. Некоторые оставались в саклях первого ряда, отстреливаясь до последнего издыхания.

Пришел черед труднейшего боя в плотной застройке. Каждый квартал представлял собой цитадель. Узкие извилистые улицы перегораживали башни. Навесы, галереи, скрытые проходы между домами позволяли горцам отступать или, наоборот, обходить вырвавшихся вперед русских и атаковать их с тыла. Каждую саклю приходилось брать с боем. Чтобы разбить крепкие двери, требовался выстрел гранатой из пушки. Иногда и это не помогало: двери заваливали изнутри камнями. Единственное слабое место подобных мини-крепостей — крыши. Если их пробить, можно поджечь балки и выкурить засевших в сакле защитников. Бывало, и этого мало. Мужественные защитники держались, пока не умирали. Потом были найдены в большом количестве обгорелые или задохнувшиеся в дыму тела.

Особую трудность представляли башни. Чтобы выкурить из них защитников, приходилось звать саперов. Они под пулями выдалбливали у основания дыру и закладывали мину в железном ящике. Взрывали. Некоторые башни рассыпались, хороня защитников под обломками.

Лабынцов — тот самый Лабынцов, который жил одним лишь боем! — отправил Граббе донесение: «Невозможен приступ аула каменного и сильно занятого, особливо без артиллерии».

— Передайте на словах полковнику, — резко ответил генерал посланцу полковника, с тревогой наблюдая, как с гор спускаются все новые и новые горцы, атакующие войска прикрытия. — Вот мой приказ: «Последние силы последнего человека. Начинай!»

Старые солдаты, помнившие походы Вельяминова в Чечню, ворчали на Граббе:

— Не знает генерал горной войны!

Делать нечего, пришлось обходиться подручными средствами. Штыками расковыривали дыру в плоской крыше. Подоспевшие гренадеры передавали гранаты. Егеря поджигали трубки, сорвав пластырь. Бросали вниз. Васиной группе — из грозненских знакомых 2-го батальона, к которым он попросился — не повезло. В дымовую трубу швырнули одну за другой две гранаты. Раздались взрывы, повалил дым. После — гранаты почему-то не лопались. Потом выяснилось, что лезгины, оборонявшиеся в сакле, садились задом на горящую трубку и так тушили. Отчаянные! Пришлось высаживать прикладами дверь и биться в тесной комнате. Если бы не Миловский кинжал, туго бы пришлось. Многих потеряли из тех, кто решился на свой страх и риск забираться в дома.

День уже клонился к ночи, а битва не утихала. Улицы были завалены трупами. Страшно и мучительно гибли защитники в огне. Иногда распахивалась дверь, и из горящего дома выскакивал человек в дымящейся одежде. Кидался с шашкой на солдат, поражаемый выстрелами в упор. Разваливались погибшие в пожаре сакли. Рушились камни, взметались ввысь искры и пыль. Выползали люди — оглохшие, с воспаленными глазами, отравленные дымом и покрытые кровью. Кто-то, израненный, сдавался в плен. Таких относили на перевязку. Остальных добивали штыками.

Началась «грабилка». Солдаты обирали трупы и тащили из уцелевших домов всякую всячину — часто совершенно бесполезную, вроде большой деревянной лохани.

— На кой черт ты ее тащишь⁈ — изумился Вася.

— На базаре продам, — огрызнулся егерь, тараща ошалевшие глаза. «Базаром» прозывался импровизированный рынок, на котором после боя солдаты скидывали по дешевке маркитантам и обер-офицерам свою добычу.

— Людей только насмешишь, — припечатал Милов, пряча во внутренний кармашек сапога, как было принято у солдат, намарадеренные абазы.

Угрызений совести он не испытывал: что с бою взято — то свято. Вернется в казачью станицу, погуляет от души!

Егерь чертыхнулся и с размаху расколотил лохань.

— Вот это дело! — одобрил унтер. — Бой еще не закончен, а ты на постирушку собрался.

К вечеру значительная часть Аргвани еще оставалась в руках мюридов. Центром обороны стала многоярусная башня в восточной части аула. Ничто не брало ее защитников. С превеликим трудом втащили в аул четыре орудия. Разместили их на крышах, чтобы пробить бреши. Горцы не сдавались. Они ждали ночи, чтобы тайными тропами покинуть селение.

Граббе приказал окружить плотнее аул, особенно, дома, где еще сопротивлялись защитники. В темноте бой вспыхнул с новой силой. Мюриды пошли на прорыв. Кто-то падал в пропасть, кто-то полег на месте, нарвавшись на секреты. Но многие ускользнули. Шамиля не нашли. Лишь захватили его булаву и два значка с надписями из Корана.

К рассвету сражение стихло. Простоявшие на окружающих горах андийцы удалились. Граббе записал в своем дневнике: «Исполинский бой. Совершенный успех». Отчасти он был прав. Потери, вопреки ожиданиям, оказались невелики. Убиты один штаб-офицер и пятеро обер-офицеров, унтеров — 21, рядовых — 113. Ранены генерал, 2 штаб-офицера, 21 обер-офицер, 57 унтеров и музыкантов, 418 рядовых.

Непролазные леса. Непреодолимое ущелье. Невозможный спуск. Неприступная твердыня. Все эти выражения с «не» были, в случае с русским солдатом на Кавказе, всего лишь гиперболой, призванной подчеркнуть мощь его усилий. Чеченский отряд уже знал, что его ждет новое испытание. Еще более сложное. Сложнее всего того, что было совершено. Крепость Ахульго.

Коста. Лондон, середина мая по н. ст. 1839 года.

Ночью я, конечно, не удержался. С жаром все выложил Тамаре. Ожидал охов и ахов. Моя грузинка на восклицания