Беззаветные охотники - Greko

ужина она не танцевала. Усадила рядышком Цесаревича. Молчала, лишь обмахивалась веером. Так они и просидели ни слова не сказав.

Вальсировать в узком длинном зале крайне неудобно. Он плохо подходил к современным танцам — скорее для чинных проходов прошлого века. Зато не так заметна была моя неуклюжесть. Дамы цеплялись за стены своими пышными юбками. Им было некогда разглядывать позор всемирного известного танцора Косты. Тамара веселилась от души и меня не поправляла.

После ужина веселье продолжилось. Я стоял у стенки и наблюдал за вторым танцем королевы и великого князя. Они танцевали мазурку. Виктория млела в сильных руках наследника. Они мчались вихрем. Все восторгались.

— До чего же скучное времяпровождение! — жаловался Юрьевич в карете, когда мы возвращались в свой особняк. — То ли дело наши «бешеные балы». Как мы веселимся на мясоед и на масляную! Катильон… С ума сходим… Кружимся, бесимся без конца! Платки — хоть отжимай!

— В Стаффорд-хаусе на балу герцогини Сазерленд было наряднее и веселее, — не согласился Александр. — Все дамы в сверкающих бриллиантах, юные красавицы, известные политики, герцог Веллингтон… Стены, украшенные искусственными розами, будто в арабских сказках. По пышности и размаху эти балы серьезно превосходят вечеринку у Виктории, но до наших, в Аничковом дворце, не дотягивают.

Я проскучал все прошлые великосветские приемы в зале ожидания сопровождающих лиц. Поэтому не мог поддержать разговор. Мне показалось, что великий князь остался разочарованным.

Но на утро он только и говорил, что о королеве. Восхищался ее обаянием, чувством юмора и блеском молодости. Мы тревожно переглянулись с Юрьевичем, ведь вечером нас ждал совместный с королевой поход в оперу.

К моему удивлению, в опере я не увидел уже привычных мне лондонских цилиндров. Их заменил — как я смеялся! — тот самый шапокляк, вроде того, что я выбросил в Одессе, развеселив Микри. Правда, английские «кучерские» шляпы несколько отличались. Они складывались в плоский блин и носились в здании оперы под мышкой. А перед выходом на улицу нажималась специальная пружинка, и шляпа приобретала правильную форму.

В антракте наследник неожиданно проскользнул в ложу королевы. Мне ничего другого не оставалось, как последовать за ним и встать у занавески рядом с вездесущим Гудсоном. Мы обменялись взглядами и стали прислушиваться к беседе в ложе. Виктория и Александр говорили не переставая. О литературе, искусстве, политике.

«Да она его клеит!» — поразился я внезапно пришедшей в голову мысли.

Конечно, у меня не было никаких очевидных доказательств. «Очевидных» — в прямом смысле этого слова. Я только слышал цесаревича и Викторию. Не видел их взглядов, жестов. Только мог дорисовывать в воображении, реагируя на шорох, легкий шум. Да даже на движение воздуха, заставлявшее чуть-чуть, еле-еле колыхаться портьеру, за которой мы с Гудсоном стояли. И тем не менее, я был уверен в своей догадке. В большей степени из-за поведения Виктории, конечно. Её смех, пробивавшийся через немного зажатое от волнения горло. Смех нервный, часто невпопад. И часто преувеличенный. Лишь бы угодить Цесаревичу, оценить его юмор, блистательную речь, манеры. Хотя юмор, судя по доносившемся до меня обрывкам разговора, не был настолько впечатляющим, чтобы заслужить такую реакцию и такой смех Виктории. Какие-то обычные милые замечания, которые в любой другой обстановке, при любых других отношениях вызвали бы лишь короткую, мягкую улыбку. Не более. Но Виктория смеялась так, будто являлась свидетелем блестящих острот и верха остроумия собеседника. Я представлял себе, как она сидит с прямой спиной, боясь пошевелиться, вся в напряжении. И все равно, судя по шороху, её руки, не слушаясь хозяйки, сами поднимались вверх, поправляя прическу, чуть выбившийся локон. Конечно, я не мог увидеть неосознанного движения рук. Хватало двух фактов — преувеличенного смеха и напряженного дыхания, — чтобы увериться в моей правоте. Виктории нравился Цесаревич. И она, может,пока не конца понимая, лишь следуя женскому наитию, делала все, чтобы понравиться ему. И еще указывала на то, что и он ей симпатичен.

Когда я осознал все это, еще не веря своим ушам, еще не способный до конца уместить в голове такой факт, резко обернулся к Гудсону. Он так же, как и я, внимательно прислушивался к тому, что происходит в ложе. И, я это видел, так же, как и я, уже сделал выводы. Он почувствовал мой взгляд. Посмотрел на меня. И судя по его улыбке, его выводы совпадали с моими. Мы оба присутствовали при зарождении совсем необычной любви. Такая любовь двух таких персонажей мировой истории могла с легкостью всю эту историю перевернуть с ног на голову.

[1] «В строю» — это те, кто участвовал в боевых действиях. В любом отряде было множество и нестроевых — врачей, маркитантов, возчиков-чарводаров с вьючными лошадьми, обозников и прочих. Соотношение составляло примерно 60 на 40.

[2] Здесь и далее в значении — укреплённая стоянка обоза.

[3] В 1841 году в Петербурге на первой Большом балу сезона было отмечено новшество: нетанцующим военным было дозволено явиться в сапогах!

Глава 11

Вася. Суук-Булак и аул Аргвани, конец мая- начало июня 1839 года.

Потеряв аул Бурунтай, Шамиль не был расстроен. Да, он рассчитывал задержать русских подольше. Пустить им изрядно кровушки. Не вышло. Слишком стремительной вышла атака. Кто они, эти солдаты в белых фуражках? Шайтаны? Они умеют летать? Перенеслись, как по воздуху, через Терингул. Вот люди и растерялись.

Он не винил своих воинов. Они такие, как есть. Сила привычки неискоренима. Если отнять у них шанс на отступление, они тут же бегут. В бою они как барсы. Сражаются до последнего, не думая о смерти. Кидаются на штыки с желанием увидеть кровь врага. Но маневр не их конек. Значит, нужно их учить. Война будет долгой. Солдат у белого царя не счесть. А пока нужно попробовать засадить воинов в крепость, чтобы им некуда было бежать. И тогда они себя покажут. Вся их ярость и мужество выплеснется на атакующих кипящей лавой. Война с каждым годом все более приобретала характер непримиримой и истребительной.

В созданной имамом системе обороны таких крепостей не одна, а две. Самая мощная, самая неприступная — это аул Ахульго, который тщательно укрепляли. Вторая — это Аргвани, стерегущее земли гумбетовцев. Селение, в котором также возводили фортификационные строения, хотя казалось, сама природа его хранила. К аулу вели не дороги — узкие тропы, открытые с фланга выстрелам защитников. Русским, если они не испугаются, не отступят, придется взбираться под шквальным огнем из каменных