Второе дыхание (СИ) - Шабанн Дора

— Уль, я понял. До встречи! И поцелуй девочек от меня. Я очень скучаю.

— Хорошо, — отключить телефон, оглядеться.

Обнаружить себя рядом с памятником Крузенштерну. Кивнуть «человеку и пароходу», полюбоваться танцующими на серо-стальном подвижном теле Невы золотыми солнечными бликами. И не спеша шагать вдоль источающего тепло гранитного парапета набережной обратно к машине. И думать: «А хорошо ли?».

Ничего в итоге не надумать.

И всей такой, не определившейся, но тёплой внутри и слегка подуспокоившейся, отправиться в вояж по родителям.

Изо всех сил надеясь, что дальше будет лучше.

А то я, что-то подустала, однако.

Да.

58. Ульяна. Август. Санкт-Петербург

Две недели ссоры с мужем морально давили, семь дней семейного кошмара прессовали сверху, непонимание результатов вчерашнего разговора ничуть жизнь не облегчало. Остеопат физически меня починил, психотерапевт в субботу морально поддержала, но всё равно было тревожно и тоскливо. Будущее было максимально туманным и непредсказуемым, то есть не представлялось и не моделировалось совершенно. В целом я была в постоянном стрессе, который только усиливался с каждым днём и даже часом.

Спала отвратительно, ела как попало, но такое чувство, что постоянно. Иногда плакала, просто замерев у посудомойки или стиралки. Утром не было сил открыть глаза. Вечером, вместо восстанавливающего энергию сна после напряжённого дня, я проваливалась в какое-то жуткое душное и липкое марево из обрывков воспоминаний. А приходила в себя часов около четырёх ночи от физически ощутимого биения сердца в горле. Потом не могла уснуть до семи, но в это время в голове было просто пусто и глухо, так что сказать, что я вырабатывала стратегию на будущее или что-то анализировала было нельзя. Я как-то странно проживала время, когда должна была отдыхать. Но не отдыхала.

Кто удивлён, что сколь верёвочка ни вейся, а трындец наступит обязательно? Раньше или позже, но наступит непременно. В моём случае, естественно, раньше.

В четверг дети на дневной сон так и не улеглись. Долго договаривались, планировали время, двигали логистическую схему, но увы. Красиво никак не складывалось.

В итоге все дети остались дома, а я помчала сначала к отцу, потому что у матушки были неприёмные часы. Родитель отсутствовал. Обстановка дома, на первый взгляд, была на месте. Пофыркала, загрузила и запустила посудомойку. Вынесла мусор.

Поехала к маме.

В целом визит прошёл э-э-э сносно. Я же дочь с пониманием, да?

Но тяжело.

Перед тем как ехать домой, поплакала, сидя в машине на больничной парковке.

Стало ли легче? Не знаю. Не поняла.

Пока утиралась и сморкалась, обнаружила, что уже стемнело. И, конечно же, пошёл дождь. Ну, чтоб придать особое настроение. Вероятно.

Спать захотелось со страшной силой. Пора, пора домой.

Двигатель тихо ворчал, кольцо, мерно шурша, укладывалось под колёса. Огоньки фонарей медленно мерцали на периферии.

Сплошное такое фр-р-р-р, ш-ш-ш-ш-ш и фс-с-с-с-с-с.

Ш-ш-ш-ш…

Яркая молния под веками. Расколовшееся сознание. Вспышка.

Резкий удар по тормозам. Скорее инстинктивно, чем разумно. Свист и визг.

Тигра встаёт рывком, так, что я практически влетаю головой в лобовое стекло. Рёбра передавливает ремнём до невозможности вдохнуть.

В голове гудит. Сердце практически выплюнула, а сознание тихо мерцает где-то за плотным ватным барьером. Вроде есть, но не работает.

Проморгалась. Огляделась.

Воткнула аварийку. Отстегнула ремень.

Распрямилась. Вдохнула.

Выдохнула.

Ничего.

Я ничего не чувствую. Не понимаю.

Уткнулась лбом в руль, от которого с великим трудом смогла отцепить руки, сжимавшие оплётку до побелевших костяшек. В ушах бухал пульс, а в голове вдруг несчастный Айболит застучал своим неврологическим молоточком:

«…О, если я не дойду,

Если в пути пропаду,

Что станется с ними, с больными,

С моими зверями лесными?…»

Я заснула.

Я чуть не убилась.

Я чудом не вылетела с трассы и никого не зацепила.

Ещё раз огляделась: нет, правда — одна. На обочине КАДа, живая.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Целая.

Приоткрыв водительскую дверь, выпала наружу. Обошла машину.

А жизнь идёт. Мир живёт, люди мчат мимо по своим делам, вокруг свистит ветер. Уже закончился дождь.

Привалившись к багажнику спиной, наплевав на чистоту куртки после обтирания месяц немытой пыльной машины, подняла лицо к небу.

Поморгала. Закрыла глаза. Открыла.

Снова закрыла. Просто стояла и слушала. Вдыхала тяжёлый, полный свинца и производных бензола, воздух.

Думала? Нет. Только мысль о произошедшем вынырнула из глубин сознания, как сразу же грудь сдавило, в ушах застучало. Осознанным усилием выдохнула. Задышала на счёт: на три вдох, на четыре — выдох. Попустило. Прислушалась.

Трасса свистела и рычала. Вдруг очень близко плеснуло плотной горячей волной. Взревело и затихло что-то огромное рядом. Вздрогнула.

— Эй, детка, ты в порядке? — неожиданно рявкнули над ухом.

Ого! Это даже бодрит. Глаза распахнулись сами.

Около меня возвышался э-э-э очень впечатляющий персонаж: огромный лохматый и бородатый рыжий мужик в джинсе и коже со шлемом в руках. Практически мне в ноги был запаркован тяжёлый, отливающий серебром и воронёной сталью, чоппер.

Рот, естественно, открылся, но услышала я от себя нечто неожиданное:

— Я многодетная мать, а не детка!

Да, так себе выступление, не «шик, блеск, красота». Но штош.

Хмыкнув, мужик не сильно удивился:

— Это там, — он машет шлемом в сторону, — ты — Мать! А здесь — детка. Маленькая, сердитая такая хоть и испуганная, но точно детка, — хитро подмигивает с высоты своего роста, а потом, мгновенно собравшись, уточняет:

— Так чего у тебя стряслось-то? Бензин кончился? Или парень-идиот попался?

И вот тут я начинаю смеяться, нет, истерически ржать прямо!

Утираюсь предложенной салфеткой минут через десять, когда физически больше не могу хохотать и рыдать одновременно.

— Я сегодня второй раз, похоже, родилась, — смахиваю остатки слёз и макияжа рукавом любимого бомбера. — Трое суток не спала толком, устала, задремала на съезде, чудом затормозила не в отбойник. Такие дела.

Выдыхаю длинно. Нервяк начинает накрывать, зубы ещё не стучат, но он рядом, ибо руки уже трясутся.

— Сейчас оклемаюсь, да тихонечко домой поеду. Дети ждут, — шепчу — шепелявлю.

— Ну, раз такой праздник, то выпить за это, детка, святое дело, — жизнерадостно восклицает этот неожиданный кадр.

И хотя он лет на десять меня моложе, парнем не назвать. Такой, основательный, крепкий и судя по взгляду и движениям, не простой. Пока мысли в голове медленно перекатываются шарами от русского бильярда, этот деловой байкер (Боже, только мне мог попасться деловой байкер, авангард и полный сюр) достаёт из одного грузового бокса своего монстра две стеклянные бутылки с вполне узнаваемым кислотно-зелёным содержимым. Ловко вскрывает их друг об друга и протягивает одну мне:

— С днём рождения, детка! Повезло тебе: День географа — это не хухры-мухры, знаешь ли, в наше время.

— Да, ты прав! — задумчиво гляжу на последний закатный отблеск на горизонте через ополовиненную мной только что бутылку «Тархуна», — мне очень повезло.

И понимаю, что руки таки трястись перестали. От «Тархуна», видимо.

Потом уже, минут через двадцать, когда мы, стоя на обочине плечом к плечу и опершись на прохладный бок моего Тигры, допили свои бутылки, он бросил их в недра второго багажника, прихватив меня за плечи довёл до машины и не просто впихнул за руль, но ещё и пристегнул ремнём. Улыбнулся так, что в свете фонарей блеснули глаза и зубы, сжал своей ручищей в чёрной перчатке моё левое плечо и проникновенно сказал:

— Держись, детка, чтобы ни случилось! Ты у себя одна! Я, кстати, Слава.

— Я — Уля. Спасибо! — шмыгнула носом, растянула обкусанные на нервах и растрескавшиеся губы в подобии ответной улыбки и завела успевший уже остыть двигатель.