Андрей Старицкий. Поздний бунт - Геннадий Ананьев

Не очень-то был доволен главный воевода таким смелым словам воеводы речной рати. Осадить бы его, поставить на место, но, как ни крути, все же брат, нельзя с ним ссориться прилюдно, да и разумность в его словах есть. Пусть самодержец Василий Иванович решает. Послать к нему гонца и - гора с плеч. Легко пошел Дмитрий на попятную:

- В твоих словах, братишка, есть резон. Давайте сообща решать, пусть каждый скажет свое мнение - только свое, - не угождая ни мне, ни князю Андрею.

Первым поднялся Хабар-Симский:

- Мое слово такое: всю оставшуюся рать отвести вверх по Свияге и, найдя удобное место, разбить стан. За берегом Волги иметь наблюдение. Постоянное, но от Казани скрытое. Пусть там посчитают, будто наши полки совсем ушли. Речную же рать поднять к Васильсурску и там ждать слова царя Василия Ивановича или твоего, главный воевода. Тебе же срочно слать гонца к государю и ждать ответа.

- Ты, знатный воевода, только от себя говоришь или с князем Андреем держал совет?

- И от себя, и от нас двоих, воевод речной рати.

Дальше обсуждение пошло по проторенной дорожке. Хитро пошло: братья с их разными мнениями остались вроде бы в стороне, и все, словно прежде сговорились, полностью соглашались с тем, что предложил воевода Хабар-Симский. Князь Дмитрий вынужден был отступить.

- Совет окончен. Мы с тобой, князь Андрей, готовим грамоту к государю, а воевода Симский, не ожидая твоего приезда, пусть уводит речную рать к Васильсурску.

Устраивало или нет князя Андрея такое решение, но не посчитал возможным просить для себя что-либо лучшее (уводить корабли в Васильсурск лично), дабы не подать дурного примера другим воеводам, а они, как понимал князь, были весьма недовольны прежними действиями главного воеводы, результатом которых стала позорно проигранная сеча с великими жертвами. Воеводы, подай им пример, вполне могли взбунтоваться даже против нынешнего решения, в подобной обстановке наиболее разумного. Но как на это всеобщее недовольство посмотрит царь Василий Иванович? Дмитрия главным воеводой он своей волей поставил и не расценит ли теперь в общем-то справедливое возмущение как против его единовластия направленное?

Короче говоря, ради спокойствия соратников-воевод и учитывая возможные дурные последствия, князь Андрей, хотя ему так не хотелось участвовать в подготовке послания царю, покорно склонил голову. Сам Дмитрий начудесил, самому бы и отдуваться.

- Как велишь, главный воевода. Ты за все в ответе, - сказал брату.

Вот, наконец, гонец ускакал, стало быть, дней пяток жить в неизвестности. Князь Дмитрий словно задремал. Даже наблюдателей на берег Волги не отрядил, о том, что это надо сделать, осторожно сказал ему князь Курбский уже после отъезда Андрея Старицкого к своей рати. Вернее сказать, Курбский взял на себя организацию наблюдения.

- Мой полк Передовой, и не мне ли высылать тайных наблюдателей, князь Дмитрий Иванович?

- А мы разве еще не сделали этого? На совете же речь шла о том, чтобы иметь наблюдателей на берегу.

- Но ты ни словом после этого не обмолвился.

- А ты, первый воевода полка своего, разве не знаешь своих обязанностей?

«Вот так… С больной головы на здоровую, ну да ладно, лишь дело бы делалось исправно», - подумал Курбский и спросил еще раз, на всякий случай:

- Стало быть, наблюдение веду я?

- Да. Доклад мне два раза в сутки: утром и вечером.

Примерно в тот срок, на который воеводы рассчитывали, прискакал гонец из Москвы, привез повеление царя Василия Ивановича: ждать, ничего пока не предпринимая, подхода с новыми полками князя Василия Холмского, которому и быть в дальнейшем главным воеводой.

До глубины души оскорбился князь Дмитрий Иванович: его, царева брата, подчиняют Василию Холмскому! Всего-навсего - шурину. Видано ли такое?! Унижение невероятное! Князь Андрей тоже не очень был доволен таким распоряжением, считая, что мог бы царь, отозвав князя Дмитрия, его, Андрея, поставить на главное воеводство, одного или, на худой конец, вместе с Хабаром-Симским. А что Василий Холмский? Он славен более ратными успехами отца своего, при стремени которого ратоборствовал, а у самого же ни одной значительной победы за плечами.

Вроде бы оказались оба брата не довольны Василием Ивановичем, это ли не самый подходящий момент и предлог возмутиться, объединившись? Однако, когда князь Дмитрий заговорил об этом с Андреем, тот резко обрубил:

- Одному Господу Богу подсуден наш царственный брат. Не нам с тобой осуждать его решения, его волю. Наш удел - полное ему подчинение и, если хочешь, братская поддержка. Без задних мыслей. Или ты забыл завет нашего отца?

- Не забыл. Но разве можно мириться с явным попранием родовой чести?! Отец говорил о дружной жизни, а какая это дружба, если Василий наплевательски относится к нам, его братьям?

- Не только можно мириться, но и нужно! В данном случае мы с тобой виноваты. Ты - в первую голову, в полном поражении, в гибели множества ратников, нам врученных. А сколько плененных, которым суждены муки на всю их жизнь?! За такое верхоглядство не отстранения ты достоин, а наказания. Все! Больше ни слова! Иначе вынудишь меня слать гонца к государю.

- Эх ты… Не вырос из рубашонки последыша.

Проглотил обидные слова князь Андрей, не стал обострять и без того нелицеприятный разговор, молча покинул главного воеводу, стараясь больше не оставаться с ним наедине.

Прошло несколько дней, и князь Курбский, первый воевода Передового полка, стал докладывать главному воеводе о странных вещах: Казань живет обычной мирной жизнью, посчитав, похоже, что побитая русская рать ушла восвояси. Более того, по всему видно, что на Арском поле готовится ярмарка, которую устраивают здесь ежегодно. Каждый день причаливают к пристани по несколько купеческих судов из Шамахана, по Каме подплывают суда, растут, как грибы после теплого Дождя, шатры и палатки. Известия об этом словно мед хмельной будоражили Дмитрия.

«О чем-то возмечтал. Не иначе», - подметил князь Андрей, знавший брата лучше всех.

До подхода новых полков оставалась еще пара недель, а на Арском поле развернулась ярмарка. Многолюдная. Шумливо-праздничная.

Все ворота Казани - настежь. Народ шастает через них толпами, а стражи вроде бы нет вовсе.

Главный воевода Дмитрий Иванович позвал к себе князя Курбского.

- Вот что, пошли-ка в Казань лазутчиков. Пусть пойдут в город под видом рыбаков ли еще кого-нибудь. Но лучше - рыбаков. Хорошо бы лазутчики были из татар. Пусть свезут свежую рыбу на продажу. Есть ли в твоем полку касимовские татары? Лучше, если крещеные и православные.

- Не без того. Найду обязательно.

- Действуй.

Дело стоящее. Разведать все в Казани до подхода Холмского худо ли будет. Ловчее можно повести наступление. Поняв это, князь Курбский расстарался и через пару дней доложил главному воеводе:

- Ив самой крепости, и на Арском поле, на ярмарке, спокойно. Почти все уверены, что русские полки ушли зализывать раны. Побили, как они говорят, гяуров, которые, мол, долго теперь не сунутся. А как ярмарка закончится, собираются казанцы малым походом пограбить приволжские города, и на Оку тоже морды вострят.

- Что ж, поучим, как рассупониваться. Зови ко мне Андрея Ивановича и всех первых воевод. Обсудим, как одолеть Казань, пользуясь ее беспечностью.

Князю Курбскому известна воля царя Василия Ивановича, который приказывал ничего не затевать до подхода князя Холмского. Неужели князь Дмитрий задумал самовольство? Похоже. «А-а-а, пусть его. Он в ответе перед государем, - решил Курбский. - Упрись, доказывая опасность опрометчивого шага, обвинят в бунтарстве…»

Передавая приказ главного воеводы спешно собраться у него, князь Курбский сообщал и о поводе для сбора. Каждый из воевод воспринимал услышанное с возмущением, но никто из них не осмелился высказываться откровенно даже среди своих соратников. Доложат главному воеводе - попадешь к нему в немилость, а значит, и к самому царю Василию Ивановичу. Каждый надеялся высказать свое несогласие со столь опрометчивым решением, надеясь, что князь Дмитрий испросит совета. Увы, он не стал ничего обсуждать с первыми воеводами, чтобы сообща обдумать все действия. Ему казалось - отчасти справедливо, - что внезапно возникший у него замысел неожиданным ударом покорить Казань озарен Божьей благодатью, и потому виделся главному воеводе без малейших изъянов.

- Я собрал вас, воеводы, чтобы сообщить о своей воле: завтра, переправившись через Волгу затемно, мы с рассветом войдем в Казань, минуем ярмарочные толпы, никого не трогая, если не возникнет сопротивления. А я думаю, что никакого сопротивления мы не встретим - сужу по докладам князя Курбского. От Арского поля до ворот - броском, чтобы стража не успела закрыть ворота. Князю Андрею Ивановичу с воеводой Хабаром-Симским велю высадить свои полки выше Казанки и, обойдя Казань, выдвинуться на опушку леса напротив Арского поля и там затаиться. Ударить же только в том случае, если мои полки встретят сопротивление, и бить мощно. Хотя, думаю, вряд ли сеча может быть. Право решать, когда вступить в бой, оставляю за собой. Если есть вопросы, я готов выслушать, повторяю: вопросы. Советы мне не нужны.