Андрей Старицкий. Поздний бунт - Геннадий Ананьев

- Вроде бы Михаил Глинский всей душой тянется к тебе, вполне признавая тебя своим государем. Чего ему с супротивниками твоими якшаться?

- Иль короля польского он не признавал за своего властелина? Или скажешь, что только интересы России подвигли князя на перемены?

- Нет. Он на Киев глаз положил. Не удалось, вот и пошел к тебе на службу. Но он честен, как я понял.

- Плохо понял. Что, скажешь, не хитер и не коварен он?

- Не поспорю. Шляхту он за нос водил ради своей корысти.

- Вот и развиднелось.

Вздохнув, задумался царь. Князь Андрей не нарушал молчание. И Василий Иванович заговорил вроде бы не в продолжение прежде обсуждаемого:

- Ты с Глинским, похоже, сдружился? Выходит, ловко ты исполнил мою просьбу, смог ли добиться полной доверительности?

- В последнем сомневаюсь, хотя он несколько раз исповедовался передо мною. Похоже, как на духу.

- А ты перед ним?

- Мне в чем исповедоваться? Жизнь нашей царской семьи - это наша жизнь. Об одном ему сказал откровенно: мечтаю обзавестись семьей.

Промолчал Василий Иванович, вроде бы не придал значения такому зряшному желанию брата, продолжил разговор:

- Как ты думаешь, если оделю Глинского городами, что стоят между твоими и князей Воротынскими, Одоевскими и Новосильскими, кто перешел под руку Москвы еще при нашем отце. Думаю, если что, ни ты с ним на сговор не пойдешь, ни они, не единожды доказавшие свою верность России, против татар стоявшие твердо, украины земли нашей оберегая. Против Литвы еще тверже.

- Предлагаешь ты самое ловкое решение: если близко от меня - я пригляжу за Глинским, пользуясь дружескими отношениями.

- Приглядывать за ним станет тайный дьяк. Это - его дело, а не царева брата. Твое дело - на сговор с ним не идти.

- О чем ты, Василий?!

- Ладно-ладно. Не серчай. Вижу, без лукавства ты со мной, по чести и совести. Но хватит о Глинском, есть для тебя новое задание. Казань.

У князя Андрея екнуло радостно сердце: «Поручит рать!» С надеждой ждал слова брата, но услышал не то, на что рассчитывал.

- Проводишь князя Михаила Глинского до своей Вереи. Дальше твоя воля, ехать ли с ним в Ярославец или в Медынь, кои я отдам ему в вотчинное владение, либо оставайся у себя.

- Как посчитаешь лучшим?

- Мне все едино. До Рождества ты можешь жить по своему усмотрению. К Рождеству пожалуй в Кремль.

- Тогда я малое время проведу в Верее, затем подамся в Старицу. Посмотрю, как дела без меня идут, с казной разберусь. Ну, а к Рождеству без промедления в Москву прибуду. И что же поручишь мне?

- Речную рать. Хабар-Симский тебе в помощники. Как ледоход пройдет, - в путь. Часть ратных кораблей стоят в Васильсурске, и ратники для них там же. Остальные корабли еще строятся по Волжским городам. Туда рать подтянется, ты ее и поведешь. В Васильсурске объединишь все под свою руку и поведешь к Казани. Прошу, не чинись перед Хабаром-Симским. Он, кроме доброго слова, ничего тебе не посоветует.

- А кто поведет полки посуху?

- Дмитрий.

- Не опрометчиво ли?

- Ты судишь по тому, как он отлынивал от строительства крепостей?

- И не только. Однако тебе, государь, видней.

- Дмитрий встанет с полками в устье Свияги. До вашего прибытия переправы не начнет. Вам с Хабаром-Симским предстоит, высадив судовую рать в устье Казанки, переправлять затем полки главных сил. Два полка, какие вы с Хабаром-Симским доставите на берег, смогут выдержать, если казанцы намерятся сорвать переправу. Из огневого наряда нужно будет взять с собой как можно больше стволов, да и с рушницами не скупитесь. Когда вся рать переправится, тогда и решите, как действовать. Втроем решайте! Дмитрию я об этом скажу, чтоб не чинился.

Вроде бы уравнял его царь с братом Дмитрием, а на самом деле право приказа остается за главным воеводой Большого полка, и речная рать тоже под его рукой. Может, Андрею Старицкому и обидно, но если поразмыслить, то еще не ясно, как повернется дело, видно потом станет, кто возьмет в свои руки главенство.

- Думаю, - тем временем наставлял Василий Иванович князя Андрея, - тебе не лишне встретиться с Хабаром-Симским. Послушать, что готово, есть ли какие загвоздки, а если есть, пособить, потормошив дьяка Разрядного приказа. Возникнет нужда в моем вмешательстве - тут же дай знать.

- Понял. Все исполню.

Через несколько дней государь объявил на очередном собрании Боярской думы о новом думском боярине, первом царевом советнике князе Михаиле Львовиче Глинском.

- Жалую ему в вотчинное владение Ярославец и Медынь, - сказал царь, - до Рождества Христова устраиваться ему на новом месте, перевезя в один из его городов, по своему желанию, казну свою из Турова и братьев из Мозыря. Король Сигизмунд тому препятствовать не станет. Необходимой величины обоз будет выделен, надежную охрану я даю из своего полка.

Через пару дней выехали единым поездом князья Андрей Старицкий и Михаил Глинский. Их путь - по Смоленской дороге до Можайска, оттуда на Верею. Большой обоз, сопровождаемый охраной, тронулся за ними по Калужской дороге лишь спустя сутки. Ожидать князя велено обозу в Медыне, куда Глинский доберется, погостив несколько дней в Верее у князя Андрея.

Путь займет едва ли не неделю, и князья, теперь не обремененные заботами о боевых действиях, как это было в Турове и Мозыре, и к тому же заметно сблизившиеся, могли вести задушевные беседы с полным откровением.

Глинский в общем-то был доволен и чинами, и отведенными ему во владения городами, которые, как он знал, не менее доходны, чем Туров, однако родовую вотчину, к которой готов был присоединиться еще и Мозырь, князь несказанно жалел. Понимал, что теряет свою наследственную вотчину, возможно, навсегда.

Князь Андрей Иванович пытался все же переубедить Михаила Львовича, успокаивая его:

- Царь Василий Иванович вряд ли отступится от Турова, Мозыря и Почепа. Послал же он в те города ратников, и не малым числом.

- Это все так, но в договоре с Сигизмунд ом нет слова, что Туров, Мозырь и Почеп переходят, как Верхнеокские и Заокские княжества, под руку Москвы.

- А мало ли лет самые княжества Польша не признавала за Россией? Придет время и для Турова. Пусть же пока остается не признанным Сигизмундом, но все одно присяжным России княжеством. Не осмелится польский король брать твою родовую вотчину силой, ибо это станет началом новой войны, из которой он не выйдет победителем. Разве он совсем глуп, чтобы не понять этого. Думается, что именно тебе поручит мой брат вести русскую рать на Сигизмунда.

- Полагаю, такое вполне возможно, но вижу иное. Если мне велено вывезти из Турова казну, а из Мозыря - моих братьев, то о чем это говорит? Об очень многом! Ты же сам сказывал, что брат твой, царь Василий Иванович, ничего не делает без смысла. Думаю, отступится Москва от Турова. Как пить дать - отступится.

- Вряд ли. Впрочем, поживем - увидим. Совсем скоро они смогут убедиться в правильности предположений Михаила Глинского. В договоре ничего не было сказано о Турове, Василий Иванович на словах пообещал Сигизмунду не брать под свою руку ни Туров с Мозырем, ни Почеп при условии, что король отпустит без всяких притеснений в Москву братьев Михаила Глинского. Сигизмунд Казимирович дал королевское слово исполнить пожелание царя. Вот такая сделка состоялась за спиной Михаила Глинского.

Это было первое лукавство царя Василия Ивановича по отношению к своему новому знатному подданному, а Михаил Глинский затаил первую обиду на несправедливость и даже, как он посчитал, коварство, припорошенное отеческой заботой: стал князь думным боярином, первым советником, и земля ему в Кремле дарована, дан обоз под крепкой охраной для казны и иного имущества, но охрана вряд ли была нужна, ибо никакого противодействия со стороны Сигизмунда не предвиделось. Василий Иванович это хорошо знал, стало быть, играл с новым подданным в кошки-мышки.

Предметом раздумий Глинского и Андрея Старицкого все это, однако, станет лишь какое-то время спустя, а пока они высказывали только предположения, вели беседы, одолевая дневные переезды. Наслаждаясь вечерней расслабленностью, они откровенно говорили о жизни, и это их все более сближало. Казалось бы, два совершенно разных человека, противоположных по характеру, не подходивших друг другу ни по образу мышления, ни по восприятию жизни, ни по своим устремлениям, все же находили общий язык. Но как ни удивляйся, подобное в жизни бывает не так уж и редко.

В Верее князь Андрей устроил для своего гостя знатную охоту. На лебедей выехали. На гуся. С соколами. Благо, настало время осеннего перелета - самое подходящее для охоты. Потешились вволюшку, и под конец Андрей Старицкий подарил Глинскому приглянувшегося тому сокола.

Провожать дальше Михаила Львовича князь Андрей не посчитал уместным, и они расстались, заверив друг друга в дружбе.