Гнев. История одной жизни. Книга вторая - Гусейнкули Гулам-заде

— Женский голос,— шепотом сказал Аббас.

Мы снова прислушались, затаив дыхание. И снова услышали стон. Он доносился из кустов, густо разросшихся на склоне, противоположном тому, где расположились солдаты. Аббас первым побежал вниз. Обдирая руки о колючие ветви, мы стали метаться по кустам.

— Сюда, Гусо!

Подбегаю к Аббасу и вижу ужасную картину: девушка лет семнадцати, бледная, в изодранном платье, распластана на земле, словно распята, — руки и ноги ее привязаны к

четырем кустам, так что ей и пошевельнуться нельзя. Преодолев минутную растерянность, бросаемся к ней, торопливо начинаем развязывать веревки, но узлы не поддаются. Аббас выхватывает нож.. Девушка молча смотрит на нас глазами полными ужаса. Губы ее дрожат, она хочет что-то сказать — и не может. Я побежал на вершину холма, крикнул солдатам, чтобы принесли воды. Она стала жадно пить, вода текла по подбородку, по шее, по груди... Аббас скинул свой мундир и прикрыл ее дрожащие плечи. И вдруг девушка заплакала. Это был даже не плач, а истерические рыдания. Она билась в наших руках, и я было подумал, что она лишилась рассудка... Постепенно она успокоилась, продолжая всхлипывать и судорожно глотать слезы.

— Ты не бойся,— ласково сказал Аббас.— Мы не обидим тебя...

Она доверчиво прижалась к его груди, затихла.

— Как зовут тебя, сестренка? — спросил я.

Она вскинула на меня свои большие глаза. Сколько боли в ее взгляде! Я вздрогнул.

— Туба,— еле слышно ответила девушка,— меня зовут Туба. Я из Солтан-Баязида. Здесь недалеко...— И вдруг, вырываясь из наших рук, закричала дурным голосом, как юродивая: — Они убили меня! Убили-и...

Снова пришлось ее успокаивать, пока не затихла.

— Кто они? — спросил Аббас.

Туба подняла на него взгляд, глаза ее лихорадочно блестели.

— Вы отомстите за меня?— заговорила она страстно. — Я умоляю... Отомстите! Они не люди, они хуже зверей... Они погубили меня, но они сами не будут жить, аллах покарает их... Гиены!..

— Не волнуйся, Туба,— я старался вложить в свой голос как можно больше теплоты и нежности.— Мы твои защитники, ты верь нам. Только скажи, что произошло, кто эти люди?..

Она села на траву, плотнее запахнула на груди мундир Аббаса:

— Вечером я пошла за водой с кувшином. К этому роднику я ходила каждый день, он ближе всего от нашего дома, который самый крайний... Я пошла, зачерпнула воды, решила посидеть, полюбоваться закатом. Вижу: едут двое всадников. Не спеша, спокойно едут. Думала: из нашего поселка, темно уже было, не разглядеть. Они слезли с коней, подошли. Я и не оглянулась на них. А они... — Слезы снова мешали ей говорить. Она сдавила руками горло, замотала головой.— Они набросили мне на голову что-то, скрутили руки, тряпку в рот... Я стала вырываться, хотела закричать... Они поволокли меня, кинули на коня... Потом... потом... Они погубили меня! Они убили мою душу!

Страшно было слышать ее крик. Мы молча стояли над ней, и руки сами сжимались в кулаки.

— Почему же они не отвязали тебя? — спросил Аббас.— Ведь ты могла здесь погибнуть...

— Они сказали, что приедут... сегодня вечером... навестить.

Мы молча переглянулись. Аббас чуть заметно кивнул, я ответил ему тем же.

— Ты права, Туба,— сказал Аббас,— аллах покарает этих злодеев. И не позже, чем сегодня вечером. А сейчас пойдем с нами, тебе нужно отдохнуть. У нас есть шашлык. И вода здесь холодная, вкусная..

Мы обошли холм. Шашлык и вправду был уже готов, источал приятный аромат. Тубу усадили на подстилку, поставили перед ней мясо. Она равнодушно положила в рот кусочек, нехотя пожевала с безучастным видом и отодвинула миску.

— Я отдохну...

И она прилегла, подложив под голову кулачок. Накрыв ее, мы тихо отошли и стали совещаться.

— Они приедут вечером, — хмуро сказал Аббас. — Надо устроить засаду.

Все одобрительно закивали.

— Мы не повезем негодяев в Аббасабад, мы будем их судить здесь — добавил я.— На своем горьком опыте я убедился, что таких прохвостов из богатых семей наше правительство не очень-то охотно наказывает.

— Конечно, это сынки богатеев,— согласился Аббас.— И мы сами накажем их. Именем совести, именем этой несчастной девушки!..

Наступил вечер. Солнце только-только скрылось за холмами, как мы услышали конский топот и притаились. Показались двое верховых. Они о чем-то громко переговаривались. Один из них засмеялся. Похоже, что оба навеселе. Наверное, гуляли где-нибудь и решили завершить пир здесь. И верно — привязав коней, они сняли хурджун и не спеша пошли к тому месту, где привязали свою жертву. Но не успели они сделать и нескольких шагов, как на них кинулись солдаты, повалили и скрутили им руки. Подошли мы с Аббасом.

— Вставайте,— приказали.

Оба были молоды, хорошо одеты. Со связанными руками трудно подняться на ноги, но никто им не помогал, и они скользили по траве, сгибались, выпрямлялись. Мы молча смотрели на них, чувствуя, как все яростнее закипает злоба, как гневно бьется у каждого из нас сердце.

Наконец они встали. Один из них оттолкнул ногой ху-рджун, в нем что-то звякнуло, и на землю потекла густая красная струйка. Она растекалась по земле, смешивалась с пылью и была похожа на кровь. Запахло вином. И почему-то все смотрели на темную лужицу под ногами, не могли оторваться.

— Убийцы!

Этот крик нарушил странное оцепенение. Все повернулись в ту сторону, откуда подходила к нам Туба... Мундир упал с ее плеч, она была в одном изорванном платье. Волосы ее рассыпались, падали на лицо, но она не откидывала их,— и от этого еще более жутким был весь ее облик.

— Они убили меня!— истерично кричала девушка.— Покарай их, аллах!

— Все ясно,— сказал Аббас.— Это они!..

Тубу увели с холма. Она упиралась, выкрикивала бессвязные слова, и от этих слов вздрагивали, менялись в лице задержанные.

— Я требую, чтобы нас отправили к законному судье,— высокомерно проговорил один из них, когда мы остались одни.

— Законные судьи — мы,— ответил ему Аббас...— Вы опозорили девушку, растоптали ее чистую душу. Она правильно говорит: вы убили ее. А убийцам нет пощады!..

— Никто вам не дал права!— взвизгнул тот, что храбрился.— Вы еще ответите!

У Аббаса глаза налились кровью. Едва сдерживая бешенство, он стал расстегивать кобуру. Боясь, что он пристрелит их прежде чем будет объявлен приговор, я быстро сказал:

— Военно-полевой суд приговаривает вас к смертной казни через расстрел. Приговор обжалованию не подлежит!..

У негодяев от страха подкосились ноги. Раздалось несколько выстрелов. Преступники судорожно дернулись и затихли, скорчившись на земле. Солдаты ногами столкнули их в глубокую яму, стали забрасывать камнями...

Тубу мы отвезли домой и попросили никому не рассказывать о том, что произошло. Но позже до нас дошли слухи «о верных слугах аллаха», которые вершат на земле справедливый суд... Говорили, что жестоко были наказаны два ханских чиновника, опозоривших простую крестьянскую девушку. Люди передавали, что от гнева аллаха и от справедливого суда его слуг никому не уйти, ибо эти слуги «на белых конях с крыльями опускаются с неба там, где творится беззаконие...»

Мы только посмеивались над этими слухами. Но в душе были довольны.

Вспоминая эту историю, я все чаще думал о Парвин. Боже мой, ведь она там совсем беззащитна! А коварный Лачин не отказался от своего намерения овладеть ею... Он и его закадычный друг капитан Кагель на все способны... У меня холодела кровь, когда я рисовал себе картины похищения моей Парвин — одна картина ужаснее другой. Вечером у меня совсем разыгралось воображение. Я представил себе Парвин, распростертой на траве, как Туба, и даже услышал ее стон... Вскочив с постели, я стал быстро одеваться.

— Ты куда? — удивленно спросил Аббас. Торопливо и сбивчиво я стал рассказывать ему о своих опасениях.

— Плюну на все и поеду к ней,— решил я.

— Ты не горячись, Гусо-джан,— мягко сказал Аббас.— Во-первых, Парвин не такая девушка, которую можно легко украсть и обесчестить. А во-вторых, твой отец, там твоя мать, родственники, знакомые, друзья. Разве они позволят, чтобы с Парвин что-нибудь случилось? Подумай сам.

Я перестал одеваться. Действительно, хоть Лачин и обладает большой властью, но вряд ли решится на коварный поступок. Да и я, самовольно уехав из армии, подвергну себя опасности. Меня схватят, как дезертира, и бросят в тюрьму. И тогда уж вовсе не видать мне моей Парвин... Я вздохнул и стал нехотя снова раздеваться.

— Вот так-то лучше,— сказал Аббас.— А Парвин ты напиши, что скоро приедешь... Уж как-нибудь выхлопочем тебе отпуск.

КОРОТКА НОЧЬ ДЛЯ ВЛЮБЛЕННЫХ

В наших краях осень долгая, и трудно определить, когда она переходит наконец в зиму. А в иной год и зима стоит такая, что скорее похожа на затянувшуюся весну, кажется, вот-вот начнет пробиваться травка на пригретых солнцем косогорах; и вдруг она впрямь начинает зеленеть, радуя глаз, в середине января.