Гнев. История одной жизни. Книга вторая - Гусейнкули Гулам-заде

Абдулали все время смотрел подполковнику прямо в глаза и, выбрав момент, спросил:

— Вот вы военный человек, Довуд-хан, скажите, разве согласились бы вы получить генеральский чин путем предательства?

Подполковник смутился, стал теребить свои усики.

— Речь идет о предложении командования... относительно вашей... э-э... безопасности, если будет ваше согласие,— забормотал он.

— Нет, мы не оставим свой народ в трудную минуту,— ответил Гулам-Реза.

— Мы не принимаем ваше предложение,— спокойно повторил Абдулали.

Подполковник поклонился и поспешно стал спускаться вниз. Воспользовавшись моментом, мы с Аббасом крепко пожали руки своим друзьям и тоже стали спускаться. Мы гордились боевыми товарищами, мужественно ведущими трудную партизанскую борьбу.

У подножия высотки мы оглянулись и еще раз увидели Гулам-Резу и Абдулали, стоящих рядом, плечом к плечу в окружении своих соратников.

Тогда мы еще не знали, что оба они вскоре будут предательски схвачены и публично казнены на площади..

ПРОТИВ БАНДИТОВ

Довуд-хан ходил тигром, посаженным в клетку. Его планы остаться правителем Миянабада, хозяином просторного и роскошного арка рухнули: неудача переговоров, провал операции эскадрона подавить восстание вызвали недовольство командования. Подполковнику приказали увести эскадрон в Аббасабад, где, по сведениям, разгулялись грабители. Они нападали на крестьян, купцов, паломников, на служащих дорожных станций. Не брезговали ничем...

Вызвав меня и передав приказ, Довуд-хан проворчал:

— Мне надо было самому руководить операцией по уничтожению бунтовщиков. Без настоящего руководства эскадрон не может справляться с поставленными задачами.

— Это верно, господин подполковник,— охотно поддержал я.— Я пытался применить вашу тактику, но — увы!..

— Да, самому,— повторил он, словно не расслышав моих слов.— И командование правительственными войсками тоже так считает...

Я понял, что он успокаивает себя.

— С бандой грабителей в Аббасабаде мы быстро справимся, господин подполковник... под вашим непосредственным руководством. А потом вы вернетесь сюда снова!

— Может быть,— рассеянно ответил он.— Жаль, что не мне предоставляется право довести дело до победного конца здесь.

— А что, сюда направляются новые войска? — спросил я, стараясь скрыть тревогу.

— Полковник Мехти-хан сам поставит здесь последнюю точку. Из Тегерана прибывает вновь сформированный эскадрон и еще более тысячи всадников. Они пройдут по этим местам с огнем и мечом!..

Явная зависть сквозила в его словах. Как хотел бы он сам жечь и убивать здешних бедняков, из-за упорства которых он лишился многих благ и почестей. Наверное, в эти минуты он на самом деле жалел о том, что сам не руководил операцией.

Через несколько минут о нашем разговоре уже знал Аббас. Выбрав момент, он поспешил к своему земляку, связанному с повстанцами, и тот обещал как можно скорее передать важное сообщение Гулам-Резе и Абдулали. Но он, кажется, не успел, потому что на рассвете следующего дня, выезжая из города, мы увидели клубы пыли на дороге, ведущей в Мешхед...

И только значительно позже мы узнали, что произошло в этих краях после нашего ухода. Отчаянные головорезы, собранные в эскадрон полковника Мехти-хана, и подошедшие вскоре кавалеристы из числа преданных правительству войск жестоко расправились с восставшими, со всеми, кто им помогал. Земля была полита кровью патриотов.

А пока мы ехали мимо осенних садов, больших и маленьких селений, мимо изрезанных межами крохотных кре-стьяских полей, переходили вброд студеные речки и с болью в сердце смотрели на то, в какой бедности живет наш народ. Грязные и босые ребятишки боязливо поглядывали на нас из-за углов, взрослые тоже провожали нас недобрым взглядом. Были они похожи скорее на нищих, чем на крестьян, издавна работающих на этой плодородной земле.

— Представляешь,— говорил Аббас,— подлые негодяи еще осмеливаются нападать и грабить этих людей.

— Да, уж этих бандитов мы щадить не будем!— ответил я ему.— Пользуясь тем, что народ поднимается на защиту своих прав, бандиты под шумок грабят простых людей, наживаются, чтобы потом пошиковать где-нибудь в Тегеране или Мешхеде.

— А в правительстве всех — и повстанцев, и этих мародеров и насильников— относят к одной шайке-лейке и затуманивают людские умы. Ведь многие до сих пор не могут разобраться: кто есть кто...

— Именно поэтому и надо как можно скорее покончить с бандитизмом, Аббас. Кстати, не в твою ли честь назван это славный город?

Аббас засмеялся.

— Уж лучше бы — в мою!.. А то — в честь какого-то шаха. — Друг мой через силу улыбнулся,

— Не унывай, Аббас, придет время и города будут называть именами таких вот, как ты!

Аббас смущенно махнул рукой: скажешь, мол, тоже!.. А я подумал, что такое время не за горами, вернее — оно для кого-то уже пришло: ведь в соседней с нами Советской стране человек труда, борец за народное счастье — стал самым почетным человеком. Там и у власти люди труда. Они подлинные хозяева своей жизни и счастья...

Под копытами коней шуршали каменистые осыпи. Тропинка была узкая, и эскадрон растянулся по склону. Мы с Аббасом ехали впереди, чуть поотстав от Довуд-хана, и первыми увидели вдали на невысоком голом холме город. Над плоскими глиняными крышами и оплывшими от дождей дувалами иглой торчит минарет. Вокруг уныло, потому что даже деревца нет на этой каменистой земле. Вскоре попалась на нашем пути телега, груженая камнем. Пожилой усатый грузин устало шел рядом с понурой лошадью. Телега скрипела, сквозь щели между досок сыпалась галька, пыль... Заметив нас, он остановил лошадь и угрюмо стоял все время пока не проехал весь эскадрон. Во взгляде его не было ни удивления, ни испуга, ни даже интереса. Видимо, человек так устал, что ему не было никакого дела до каких-то там солдат. Он, наверное, и бандитов встретил бы вот таким же тупым хмурым взглядом, и не убежал, не стал просить пощады: просто остался бы сидеть возле телеги — горемычный, изнуренный нечеловеческим трудом, который давал ему возможность влачить свое жалкое существование.

Узкие улочки Аббасабада то поднимались вверх, то уходили вниз, и трудно было отличить одну от другой. И вдруг мы увидели сад. Невысокие деревья, уже тронутые желтизной, неподвижно стояли рядами за высоким забором, окружая добротный дом под железной крышей.

Это было такое удивительное зрелище, что все мы залюбовались садом, придерживая коней. У ворот стоял часовой, и я спросил его, кому принадлежит этот дом?..

— Раиси-амния Нусрату-Лашкару,— бойко и с видимой гордостью ответил солдат.

Так вот где, оказывается, находилась резиденция начальника безопасности самого большого отрезка дороги от Сабзевара до Шахруда! Этому удаву мы и будем помогать очищать окрестности Аббасабада от бандитов.

Поплутав по кривым улочкам, мы очутились, наконец, у караван-сарая — местной гостиницы, где нам приказано было расквартироваться. Довуд-хану отвели самую лучшую комнату, и он сразу же пошел отдыхать, приказав разместить людей и расставить посты.

После отдыха подполковник Довуд-хан долго совещался с Нусратом-Лашкаром. Вернулся к себе навеселе, напевая что-то.

— Ождан Гусейнкули-хана ко мне,— крикнул он дежурному.

Когда я явился, он развалился на тахте, поглаживая свои тонкие усики и глядя на меня маслянистыми глазами.

— А знаете, ождан,— весело сказал он,— какая мысль осенила меня?.. Послушайте. На этот раз я опять не буду опекать вас, останусь здесь. А почему?..

Я пожал плечами.

— А потому, ождан Гусейнкули-хан, что просто стыдно мне самому вести эскадрон против какого-то сброда! Мне рассказали, что грабят на дорогах какие-то уголовные элементы, не имеющие никакого представления о военном искусстве. Так что... вы сами должны справиться на этот раз. И никаких отговорок. Порядок должен быть восстановлен в кратчайший срок. Понятно?

— Так точно, господин подполковник!— отчеканил я, радуясь в душе, что и на этот раз у меня будет свобода действий.

— А положение таково,— продолжал Довуд-хан,— вчера утром вооруженная банда напала на караван. Разграбив его, бандиты уехали на север. Говорят, что их логово... база в Полабрешоме... посмотрите по карте, кажется, так это называется... Он привстал и более строгим голосом приказал:— Вам надлежит выехать туда и покончить с бандитами.

— Слушаюсь, господин подполковник!

— И еще,— как бы между прочим добавил Довуд-хан,— оставьте при мне десять солдат и младшего офицера... на всякий случай.

Возвращаясь к себе, я подумал, что наш командир грабителей боится больше чем народных мстителей. И тут же решил оставить в Аббасабаде группу солдат во главе с За-ман-ханом: без него можно смелее говорить с солдатами обо всем.