Пандем - Марина Дяченко

— Добрый день, — сказала наконец Александра. — Бернард?..

Предварительный обмен любезностями, знакомство и прочее сократилось благодаря Пандему до нескольких фраз. Атлет сразу же приступил к сути — предупредив заранее, что ему понадобится пятнадцать минут монолога. Пока он говорил, Александра разглядывала его скуластое загорелое лицо, глаза, большие и печальные, как маслины под дождем, и большой мягкий рот.

«Пан?»

«Не в твоем вкусе».

«Хм…»

— И как мы назовем это новое искусство? — буднично спросила она, когда черноглазый атлет закончил и перевел дух.

Собеседник, кажется, чуть растерялся. Он ждал какой-то другой реакции; возможно, он хотел, чтобы она удивилась больше.

— Идеи носятся в воздухе, — она сжалилась над ним и чуть улыбнулась. — Нет, я вовсе не хочу сказать, что вас опередили… Если у вас есть работающее устройство — вы первый. Если нет…

Атлет чуть прикусил нижнюю губу и вытащил откуда-то из кармана круглую плоскую коробочку, похожую на старинный CD-плеер.

— Так, — Александра повертела коробочку в руках. — Куда это вставлять?

— Никуда, — черноглазый коротко переговорил с Пандемом, и его замешательство улеглось. — Две нашлепки на мочки ушей и леденец — под язык…

— Леденец?

— Попробуйте…

Александра заложила за уши пряди жестких черных волос, прилепила к мочкам две металлические шайбочки («Хм… красиво, нет?»). Потом с некоторым сомнением покатала на ладони крупную зеленую таблетку, похожую на фигурный кусок мыла. («Морщишься, как русалка на коровьем пляже… Там закатана прорва ресурсов, жри, пока дают…»)

Леденец был чуть кисловатый. Пощипывал за язык.

— Первая композиция называется «Пробуждение в летний солнечный день в брезентовой палатке», — сказал черноглазый, заметно волнуясь.

— Я готова, — кивнула Александра.

Черноглазый коротко вздохнул.

* * *

Его звали отец Георгий. Он был старше Кима — на пять лет или на двадцать, невозможно было определить. Черная борода, короткая и жесткая, не могла скрыть глубоко ввалившихся аскетичных щек; прямоугольные дымчатые очки не могли скрыть очень темных, очень резких глаз. Впервые встретившись с ним взглядом, Ким с тоской подумал: нет, разговора не получится, не стоит и затевать…

— Хотите вишен, Ким Андреевич?

Пара глянцевых темных ягод лежала на узкой и белой, как у женщины, ладони отца Георгия. Странно, что у такого человека такие руки…

— Спасибо, — сказал Ким.

Некоторое время они молча ели.

— Значит, — сказал наконец Ким, — вы все эти десять лет не разговариваете с ним? Совсем?

Священник улыбнулся. Показался сразу на десять лет моложе:

— Не стесняйтесь, Ким Андреевич. Не бойтесь меня обидеть… Вы хотите спросить, считаю ли я, что присутствие Пандема на земле каким-то образом оскорбляет бога?

— Да.

В наступившей тишине пели птицы. Неподалеку — по другую сторону автострады — квакали лягушки. Шум стройки почти полностью стих.

Все еще улыбаясь, отец Георгий покачал головой:

— Ко мне приходили и спрашивали… Спрашивали примерно так: значит, у нас теперь вместо господа — Пандем? Я спрашивал в ответ: почему? Ну как же, говорили мне. Ведь он всемогущ, как господь, и всеведущ, как господь… Значит, он — бог?

Отец Георгий замолчал.

Снаружи, за церковной оградой, бегали дикие куры — поджарые, в снежно-белом и красно-буром оперении. На ограду с разгону вскочил подросток-кот — куры с воплями кинулись кто куда, некоторые даже пробовали взлететь…

Кот прошуршал травой. Снова стало тихо.

— А вы? — спросил Ким.

— А я в ответ тоже спрашивал: а откуда взялась в этом мире и куда денется после телесной смерти ваша бессмертная душа? И разве есть что-то в этом мире, что может Пандем — и не мог бы, пусть в далеком будущем, человек?

Ким не сразу понял, что он имеет в виду; священник глядел на него торжествующе, будто только что посвятил Кима в великую тайну.

— Ушли болезни, — сказал Ким, пытаясь осмыслить сказанное. — Но ведь вся история медицины… Люди пытались избавить от болезней себя и ближних и кое в чем даже преуспели…

— Еще педагогика, — подсказал отец Георгий.

Ким внимательно его разглядывал — будто увидев впервые.

— Вам кажется, что православный священник должен выглядеть иначе и говорить иначе? — отец Георгий протирал очки белым носовым платком. Ким подумал, что очки без диоптрий — на всей Земле не осталось ни одного близорукого…

— Да… Скажите, пожалуйста, а всеведение Пандема — как вписывается в вашу концепцию?

Отец Георгий надел очки. Воззрился на Кима сквозь дымчатые стекла:

— Жителю древнего мира… да хоть начала двадцатого века, зачем далеко ходить… Любой компьютер показался бы всеведущим. А голос внутри головы… Разве невозможно представить себе технологию… Микрочип, с помощью которого звуки и изображения передаются прямо в мозг… Это в какой-то степени общее место, вы меня извините…

— Общее место?!

Отец Георгий развел руками:

— В свое время я во множестве читал журналы — научные, псевдонаучные… Откровенно фантастические…

— Значит, Пандем — суперкомпьютер?

— Ну, не так уж прямолинейно…

— А вам не кажется, — начал Ким, уже забыв о деликатности, — что вы сейчас пытаетесь спрятаться? Просто повторяете точку зрения официальной Церкви: Пандем, дескать, новый паровоз, поэтому нам только кажется, что его «черти толкают», а на самом деле — безобидный пар?

Отец Георгий сорвал с дерева еще пару ягод:

— Ну… я всего лишь могу сказать вам, что думаю. А вы можете верить мне или нет… А что до официальной Церкви… тут не все так просто. От лица всей Церкви я говорить не могу…

— А дети? Новое, совершенно другое поколение, по сравнению с нами — марсиане…

— Нет. Сравните последнее предпандемное поколение — ваше, например, Ким Андреевич, — и поколение, выросшее две тысячи лет назад. Сравнили? Разница куда больше, чем между вами и вашими детьми… Вы скажете — то десять лет, а то две тысячи. А я скажу: это количественная разница. Не качественная… Вы спросите: разве Пандем не занял в их душах место бога? А я отвечу: за всю историю человечества было много всякого, что пыталось занять место бога в душах детей… И очень часто это всякое… побеждало. На время, Ким, на короткое время…

— Если Пандем суперкомпьютер, — медленно начал Ким, — и если его сведения о мире истинны и полны… А по всему выходит, что это так… Почему он ничего не знает о боге? Почему у Пандема нет доказательств божьего присутствия?

— А вас не смущает, — отец Георгий вытер вишневый сок с усов, — что первые космонавты, оказавшись на орбите, не нашли там никого, сидящего в облаке?

Ким ничего не стал отвечать.

Солнце поднялось высоко. В тени церкви лежали две молодые оленихи, и каждая из них по-своему напоминала Арину. Ким вздохнул.

— У вас на душе тяжесть, Ким Андреевич, — неожиданно сказал отец Георгий.

— Да, — сказал Ким, глядя на дремлющих олених. — Меня разлюбила жена.

* * *

Это случилось вскоре после Шуркиной свадьбы. Однажды утром Ким сказал Арине, усадив ее на кровать перед собой:

— А давай поиграем в такую игру: ты сегодня весь день не будешь разговаривать с Паном?

Уже потом он понял, что тон был выбран неверно. Арина давно не ощущала себя ребенком рядом с мужем; Ким ошибся — вероятно, утратил нюх, привыкнув советоваться с Пандемом. А может быть, просто не повезло. Слишком волновался.

— Не понимаю, — сказала тогда Арина и сказала резковато: — Почему?

— Потому что сегодня воскресенье, — сказал Ким. — Я хочу видеть в твоих глазах тебя, твои мысли, а не тень вашего разговора. Понимаешь?

(Это была следующая ошибка. Он начал ее упрекать, а стоило… что-то придумать. Что угодно, только не упреки.)

Арина сидела перед ним напрягшись и — Ким видел — спрашивала у Пандема, за что ей такая обида от близкого человека.

Тогда он взорвался.

Нет, он ничего не сказал. Слава богу, на это у него хватило выдержки. Он просто поднялся… даже не хлопнул дверью. Просто поднялся и вышел.

И не вернулся вечером домой. Не позвонил. Арина и без того знала от Пандема, где он и что с ним. Нет повода для волнений.

…В какой-то момент, сидя в моторной лодке посреди речки, он малодушно подумал: а хорошо бы, она волновалась. Хорошо бы, ревновала хотя бы. Отправиться в бордель? Гнусно…

Моторку он взял на пристани. Там был тент, чтобы ночевать, и ручной ресторанчик, чтобы готовить еду.

Внутри его была совершенная, непривычная тишина. Никто не разговаривал с ним. Иногда Киму казалось, что он оглох. Ночью, выпив лучшего вина, которое нашлось в ресторанчике, он говорил сам с собой. Ему было смешно, потому что Пандем, великий Пандем, сверхсущество и вторая Природа, обиделся, наверное, и решил Кима наказать…