Диссертация - Марина Столбунская

сюда попал?

– На принудительном лечении я, сам же знаешь, – вдруг вспылил Женя, резко встал со стула и ушёл к себе в палату.

«Вот и правильно, предупреждали тебя, остолоп, что нечего с ними за жизнь трепаться. Лежит в психушке, значит, псих, и точка», – подумал Марк и вернулся к своей книге.

Около трёх часов ночи Раевский задремал, вытянув ноги и опустив голову на грудь. Редкое бормотание или лёгкий вскрик во сне нарушали тишину спящего отделения. Но не бывает так гладко. Студент дёрнулся от сильного стука в дверь подопечной ему палаты. Плохо соображая спросонья, он открыл её и наткнулся на Гриню, который смотрел на него круглыми испуганными глазами и зажимал свой рот ладонью.

– Что случилось? – Вместо ответа он потянул санитара за рукав.

Надо было сразу включить свет, хотя и луны было достаточно, чтобы понять, что дело серьёзное. Новенький пациент Геннадий лежал возле своей кровати в неестественной позе: ноги касались пола, а голова болталась на короткой петле, привязанной к железной спинке койки, последняя была прикручена к полу, потому и выдержала вес зрелого мужчины. Марк как-то сразу понял, что пациент уже мёртв, но бросился поднимать его и ослаблять петлю, которую тот соорудил из размотанных с груди бинтов, но пульса не было. Уложив тело на кровать, он кинулся к выключателю. Инструкций на такой случай он не имел, но решил врубить посреди ночи свет, рискуя спокойствием остальных больных. Он один, а ситуация серьёзная.

– Влад, – позвал он на помощь того, кто считал себя нормальным. – Присмотри тут, мне надо позвонить с сестринского поста.

– Чё за хрень? – тот подошёл и, взглянув на покойника, смачно выругался матом.

Остальные пациенты зашевелились и зашумели, все, кроме деда, которого ничего не трогало.

– Так, всем тихо сидеть на своих местах! – твёрдым голосом приказал Марк. – Я сейчас вернусь. Устроите беспорядки, каждого, без разбора привяжу до самого утра! Ясно?

Больные занервничали, но выбора у него не было, надо бежать к телефону. Заперев палату на ключ, он метнулся к сестринскому посту, который был пуст, но телефон там имелся. С трудом дозвонившись до какого-то дежурного, он попросил его доложить куда следовало и вызвать кого нужно и с тем вернулся в палату.

Вбежав, Марк чертыхнулся, надо же было хоть простынёй этого Геннадия накрыть. Гриня вопил, что это она, его жена задушила и за ним сейчас мать придёт, вон, он её видел уже в окне. Шульгин сидел на кровати и ругался благим матом на долбаного покойника за то, что тот помешал ему спать. Серов с каким-то маниакальным удовольствием и безумной улыбкой разглядывал лицо умершего. Шура бегал в истерике по комнате и бормотал, что это его хотели повесить, он слишком много знает, но ошиблись койками. Владик только беспомощно пожал плечами.

«Дерьмовая ситуация», – думал Раевский в ожидании помощи. Тело он накрыл простынёй, а больных расшугал по кроватям.

Оказалось, что по правилам всех живых пациентов наблюдательной палаты следовало перевести в другое помещение, пока в этом будет проходить следствие и санитарная обработка. Свободных, конечно, не было, но четыре пришедших на помощь Марку санитара быстро уплотнили другие палаты, освободив одну для его подопечных, и так же шустро переместили их туда.

– Не следовало поднимать шум, – отчитывал Раевского дежурный врач. – В следующий раз знайте, что будоражить больных не стоит. По-тихому разбудили и перевели в другое помещение.

– Да я…

– Ладно, понятно, что не знал, что растерялся.

– Ему же нейролептики давали, я проверял, он спал, – недоумевал Марк.

– Таблетки под клеёнкой матраса нашли, не проглотил ни одной, выжидал удобного случая, притворялся. Не бойся, студент, – ободряюще похлопал врач Марка по плечу. – Тебе даже выговора не будет. Это бывает. Канители много, а так, ничего особенного. Бинты под рукой были, на грудь ему много намотали, он и обрадовался. Вот если бы на простынях повесился, тогда другое дело, ты обязан был заметить.

«Тяжела санитарская работа, – думал студент, наблюдая за всей этой суетой. Своих-то пациентов еле успокоил да уложил спать, сидеть он не мог от нервного потрясения, стоял возле двери до конца смены, каждую минуту заглядывая в окошко. – Хорошо, что впереди два выходных».

– Рыбаков его фамилия, – прошептал себе под нос Марк, спускаясь по лестнице после тяжёлого дежурства.

В общаге освежившись под душем и плотно позавтракав, вместо того чтобы отправиться спать, Раевский сел за письменный стол с намерением сосредоточенно подумать.

«Итак, подведём итог, – размышлял он, глядя в окно на макушку огромной сосны. – Очень аккуратно. Не ошибиться. Тонка грань. – Юноша нахмурил лоб, желая достичь максимальной концентрации. – Голоса, отдающие приказы, навязчивые идеи. Не принимаешь, идёшь на сопротивление – ломаешься. Выполняешь – гибнешь. Нейролептики делают из человека овощ, подавляют личность. Тупик».

– Спокойно! Не паникуй! – жёстко приказал он сам себе, чтобы унять тревогу.

«Должен быть и третий вариант. Я видел пограничные состояния, но тысячи людей живут со скрытой от окружающих шизофренией. А я уверен, что это так, их, то есть нас, много, гораздо больше, чем мест в психбольницах».

Марк долго раскидывал мозгами, примерял разные поведенческие формы, пока не пришёл к выводу, пусть пока предварительному:

«Разделиться на две личности: Раевский Марк Борисович – успешный врач-психиатр и его главный наблюдаемый пациент Зародыш, питающийся раз в году живой плотью и спящий до следующего сезона. Нет – осуждению, нет – сопереживанию. “Я” Раевского над “я” Зародыша. Но Зародыш должен быть умён и изобретателен, в тюрьме или психушке сидеть придётся им обоим. Раевский должен продолжать искать способ лечения пациента Зародыша, а пока не нашёл, потакать ему, ведь иначе он утянет за собой в пропасть, из которой уже не выбраться».

«Подожди, ещё одна деталь! Точно! – Марк ехидно улыбнулся осенившей голову мысли. – Те, кто подчиняются приказам, делают это не по доброй воле, а на сломе личности, потому страдают и душевно погибают так же, как сопротивляющиеся. Что, если насладиться выполнением приказа? А?» – Он покосился на своё отражение в висевшем на стене зеркале.

Раевский боялся потеряться, испугаться и запутаться. Он молод и неопытен. Цена ошибки очень велика, даже не жизнь, свобода, а она была для него важнее. В свои двадцать лет он пришёл к спасительному убеждению, что в голове всегда должен быть порядок. Марк помнил, как травмировали его психику в детстве неустойчивые образы окружающего мира, как плохо он справился с ролью обычного человека. И теперь, чтобы не попасть в точку невозврата, ему нужен был чёткий контроль над своей психикой, а значит, порядок.

На следующее дежурство он шёл с трезвой и холодной головой. Больных вновь переместили