Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Р. S. Не забудьте, дорогой мой, похлопотать за моего бедного Колю; его положение такое печальное, бедное мое дитя!

82. Чайковский - Мекк

Каменка,

14 октября [1882 г.]

Милый и дорогой мой друг!

Надеюсь, что письмо, которое написала Вам сестра моя, дошло до Вас. Я просил ее высказать Вам с полной откровенностью ее чувства и мысли насчет отношений между Колей и Анной, и уверен, что она так и сделала. Не знаю, какое впечатление произведет на Вас письмо это, но радуюсь тому, что она вошла, в непосредственные письменные сношения с Вами. Это, во всяком случае, самый лучший способ уяснить положение дела и укрепить сближение между нашими детьми, полюбившими друг друга.

Вчера я получил письмо от Коли и вчера же отвечал ему. Случилось, что несколько его писем лежали в Каменке без ответа, вследствие того, что болезнь сестры задержала ее вместе с Натальей Андреевной Плесской в Одессе. Приехавши, она тотчас же написала ему, но или письмо не дошло, или не успело еще дойти, и Коля, подумавший, что, верно, сестре моей хуже, пришел в беспокойство и просил меня дать ему сведений о них. Кроме того, я получил перед этим письмом еще другое от него, и знаете, друг мой, что для меня большое удовольствие получать и читать его письма. Достоинство их не в том, что он обладает каким-нибудь особенно блестящим литературным стилем, а в том, что он в письмах своих высказывается целиком, совершенно так же, как в разговоре. Он пишет, как говорит, так что, прочтя его письмо, кажется, как будто только что виделся с ним, и впечатление от них остается такое же, как и от беседы с ним. Это, в самом деле, замечательно цельная, прямая, симпатичная натура, и чем больше узнаешь его, тем больше любишь. Нас всех очень интересует, что означает Ваша телеграмма к Коле, возвещающая приезд Саши в Петербург, и я просил Колю поскорее сообщить нам все подробности об этом.

У нас здесь всё благополучно, и даже можно сказать, что давно уже не было такой полосы полного благополучия, как теперь. Дай бог, чтобы полоса эта протянулась как можно дольше! Анна поглощена своей сложной педагогической деятельностью. Пока еще не приехал приглашенный для мальчиков учитель, и Анна занимается ежедневно по нескольку часов с братьями; кроме того, она учит Тасю и еще одну бедную девочку, и всё это она делает с самым пылким усердием и любовью к делу. Вообще нельзя достаточно нахвалиться Анной. Так утешительно видеть, как она каждую минуту своей жизни старается сделать полезной и для других и для себя!

Я отдохнул несколько от утомления, причиненного мне “Орлеанской Девой”, и теперь понемножку начинаю приниматься за инструментовку новой оперы.

Состояние духа моего было бы и превосходно, если бы не беспокойство по поводу брата Модеста. Он, бедный, всё недомогает и хотя на ногах, но постоянно нехорошо себя чувствует. Притом же, подобно мне, он ненавидит Петербург, петербургскую жизнь и очень тяготится тем, что прикован к этому ненавистному городу интересами его воспитанника.

Об Италии он мечтает как об обетованной земле, но, увы, в нынешнем году, во всяком случае, он не попадет туда. Для меня это очень горько, и без Модеста Италия в моих глазах теряет половину цены своей.

Будьте здоровы, дорогая моя!

Ваш бесконечно Вам преданный

П. Чайковский.

83. Чайковский - Мекк

Каменка,

20 октября [1882 г.]

Дорогой друг! Сегодня получил Ваше парижское письмо, из коего вижу, что Вы не получаете моих писем, а также, что письмо сестры не дошло до Вас. Я писал Вам, по обычаю, не менее раза в неделю и адресовал в Вену, Franzensring, № 18. Теперь Вы пишете, чтобы я адресовал в Вену в Гранд-отель. Никак не могу понять, отчего, уж раз, что в Вену, то нужно адресовать в Grand Hotel, а не на Вашу квартиру. И отчего, если Вы говорите, что письмо Вам перешлют, то не даете мне знать, куда именно? Ведь короче было бы прямо указать мне, куда Вы едете и когда. В письме Вашем я усматриваю, что Вы хотите вернуться в Вену, а между тем говорите, что из Вены Вам перешлют письмо. Я решительно становлюсь в тупик и решаюсь ждать разъяснения: не произошло ли тут, по рассеянности, ошибки, не в парижский ли Grand Hotel Вы велите адресовать? А пока посылаю в оба Гранд-отеля два коротеньких письмеца. Подробнее же буду писать, когда узнаю наверное, где Вы, и с этою целью пишу Коле и прошу у него разъяснения.

Ваш до гроба

П. Чайковский.

Ради бога, простите небрежность письма; тороплюсь, чтобы сегодня же отправить.

84. Чайковский - Мекк

Каменка,

19 октября.

1882 г. октября 19 - 26. Каменка.

Дорогой, бесценный, милый друг! Наслаждаетесь ли Вы в Вене такою же чудною, совершенно летней погодой, какая теперь у нас? После трех недель ужаснейшего северо-восточного ветра, приносившего каждую ночь мороз и гибель листве и зелени, вдруг сделалась такая погода, какая бывает в конце января или начале февраля в Риме. Мне тем более это усладительно, что (уж решительно не знаю отчего) всё последнее время я был в неопределенно-мрачном состоянии духа, на что-то раздражался, на что-то сердился и, одним словом, являл из себя, должно быть, очень неприятного человека, хотя все здешние, по любви своей и деликатности, притворялись, что не замечали, или и в самом деле не замечали этого. Как бы то ни было, но внезапно наставшая чудная итальянская погода совершенно излечила меня, и я опять стал самим собою. Ах, друг мой, какое для меня ужасное лишение, что мой Алеша в солдатах! С каким бы наслаждением я сейчас же уехал бы в милую Италию, если б Алеша был со мной! Ехать туда в совершенном одиночестве как-то страшно мне и жутко. А собственно говоря, мне даже следовало бы уехать, ибо случилось так, что я своим присутствием положительно стесняю семью, и как они ни милы и ни родственно-нежны ко мне, но несомненно, что, уехавши, я бы дал возможность им устроиться как следует. Представьте, до какой степени тесно они живут, что даже гувернера, приглашенного для Мити и Володи, некуда поместить, и пришлось (конечно, из-за меня) дать ему квартиру на местечке. Итак, ехать нужно, ехать хочется, но страшно и грустно. Поживу еще несколько дней здесь, поеду в Москву и Петербург для свиданья с братьями, а там увидим!

20 октября.

Получил сегодня Ваше письмо, дорогой друг, и нахожусь в совершенном недоумении, что делать. Вы пишете, что не получаете от меня писем, а между тем, я, как Вы приказывали, одно письмо адресовал в poste restante, другие же, по получении адреса, - в Вену, Franzensring, 18. Сестра написала Вам полторы недели тому назад большое письмо и отправила его по тому же адресу. Неужели эти письма пропали? Теперь Вы говорите, чтобы я адресовал в Вену, в Grand Hotel и что оттуда Вам письма посылают. Но если Ваша квартира на Franzensring, почему нужно адресовать в Grand Hotel? Долго обдумывая это непонятное для меня обстоятельство, я, наконец, пришел к заключению, что Вы велите писать в Париж, в Grand Hotel и, по рассеянности, написали - в Вену. Но опять-таки не знаю, сколько времени Вы остаетесь, в Париже и в который из двух Гpанд-отелей писать. Решаюсь подождать разъяснения обстоятельств, а покамест напишу в оба отеля по коротенькому письмецу.

Я должен откровенно сказать Вам, дорогой друг, что немножко сержусь на Вас. Отчего Вы не хотите побывать в Амстердаме у Мецгера? Уж раз что Вы решились из Вены совершить поездку, отчего Вы не хотите кстати и о своем здоровье подумать, которое стольким людям так дорого? Кто знает, быть может, Вы добровольно лишаете себя быстрой и легкой возможности полного излечения?

22 октября.

Вы спрашиваете, самоуверенна ли Анна? Могу смело отвечать отрицательно на этот вопрос. Во-первых, о своей наружности она того мнения, что нет в ней ничего хорошего, и действительно она искренно в это верит, весьма мало о своей красоте заботится и нимало не огорчается мыслью, что нехороша. Может быть, именно поэтому, несмотря на то, что она действительно далеко не хорошенькая, а только одаренная симпатичным выражением лица и чудесными глазами, - нравится она, однако же, гораздо больше своей старшей сестры Тани, которую, однако ж, можно назвать почти совершенной красавицей. Во-вторых, Анна одарена Тем особого рода благородным самолюбием, свойственным избранным натурам, которое заставляет их неустанно стремиться к идеалу совершенства и вечно сокрушаться о своих недостатках. Это именно самолюбие, если хотите, но уж никак не самоуверенность.