История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

Османская империя начала с сознательной миссии на одном из главных исторических фронтов исламской экспансии. Взятие Константинополя давно считалось у мусульман такой высокой целью (после многочисленных серьезных неудач при халифах), что долгожданное событие стали окрашивать в апокалиптические тона (возможно, этот факт, равно как и сам неприступный город, удерживал османов от подобных попыток прежде). Поэтому династия, сумевшая сделать Стамбул своей столицей, получила возможность не только сосредоточить в одном месте активную торговлю между Черным морем и Восточным Средиземноморьем, обильные ресурсы Анатолии и Румелии; она смогла предложить новый источник вдохновения в исламе: величайший собор христианского мира, Святая София, был превращен в огромную мечеть, а название бывшей столицы христианства — Istanbul — многие на письме преображали в Islambul — город ислама. В то же время захват главного города империи, резиденции великого патриарха, обеспечил власть над христианской иерархией всего региона и укрепил связи между Османским государством и православной церковью. (Эти связи, очевидно, способствовали усугублению пропасти между христианами и мусульманами. Несмотря на то что мусульмане, как это было повсюду, наследовали христианские — и дохристианские — элементы местных культов, а на некоторых стадиях даже практику дервишей, основная структура христиан, хорошо организованная их церковью, подчеркнуто держалась в стороне от ислама.)

Мехмед II и его министры воспользовались преимуществами обоих миров, христианского и мусульманского, чтобы укрепить абсолютизм султана. Они включили христианские балканские государства-данники в более жесткую структуру Османской империи, организовав их по принципу, схожему с организацией мусульманской кавалерии, и поощряя налаживание ими взаимопонимания с пехотой и центральной администрацией. Мехмед и некоторые его придворные были лично заинтересованы в греческой культуре, рассматривая историю Византии и Рима под новым углом, какой мусульманам был до тех пор не свойственен. Но в то же время при Мехмеде II Османское государство полностью влилось в основной поток исламской культуры (то есть в этот период — по большей части персидской культуры). Османский двор теперь мог привлекать лучших мусульманских ученых из регионов старого ислама[349].

При дворе ценилась не только персидская литература, но даже персидский вариант тюркского языка (вскоре ей предстояло испытать на себе влияние тюркской поэзии Алишера Навои из Герата), вытеснивший старую тюркскую поэзию, основой которой был силлабический, а не силлаботонический стих; эту более оригинальную форму тюркской поэзии оставили народным балладам. Однако фарси не стал государственным языком (за исключением международной переписки). Сильно разбавленный фарси тюркский язык (называемый османли, или «османским») был доведен до совершенства, и каждый государственный служащий был обязан превосходно им владеть. Такая официальная форма тюркского языка контрастирует с ситуацией в Индии, где военные и правящие круги тоже имели тюркское происхождение и где высокая литература тоже писалась на фарси, но простой народ на нем не говорил. Несомненно, особая роль тюркского языка в Юго-Восточной Европе объясняется относительно активной миграцией тюркских племен в силу относительной доступности региона. Но это происходило не столько по причине присутствия большого количество тюрок (вероятно, иммигранты всегда, в любой конкретный период времени, являлись меньшинством), сколько из-за возникшей в результате сплоченности институтов тюркских гази без участия центрального правительства. Так, по-видимому, именно государство гази-караманлидов в Конье (а не сельджукское государство там же) впервые стало пользоваться турецким в сфере государственной администрации. Тем не менее персидская традиция стала нормой даже для турецкой официальной переписки.

Вначале господство османов по отношению к неверным определялось их положением предводителей армии газив. Затем, когда их маленькое государство обрело независимость, основанием их легитимации стали полномочия, предоставленные сельджукскими султанами (на закате их власти), которые, в свою очередь, притязали на наследственное владение территорией в качестве наместников халифов. Затем правление турок-османов опиралось на концепцию об их предположительном происхождении от главного племени огузов, которые считались естественными правителями всего оседлого человечества. Но после Мехмеда II особенно подчеркивалась идея о том, что эмир является естественной необходимостью в человеческом обществе; что тот, кто сильнее, обязан как можно дальше простирать свою руку, дабы на как можно большей территории воцарились спокойствие и порядок; и даже о том, что эмир, который правит справедливо (то есть согласно принципам шариата), сам является истинным халифом, наместником Бога на земле. Эти идеи принадлежали файлясуфам и уже использовались в оправдание того, что я назвал «государством военного патронажа». На деле династические законы (канун), заложенные Мехмедом II, в деталях практически не опирались на шариатскую традицию; в целом же, они ознаменовали собой усвоение Османским государством общей институционной модели, наблюдаемой и в других мусульманских государствах того периода — а именно, абсолютизма, при котором все правительство — даже имамы мечетей, как лица, назначаемые государством — считались военными (аскери), пусть и не «людьми меча» (сайфи); и все, что было ценного в обществе, по всеобщему представлению, происходило от монаршей семьи и ее слуг.

За полвека после взятия Константинополя империя не слишком расширилась. Но ее стабильность повысилась. При Мехмеде II были подавлены последние вспышки волнений среди сербов и албанцев — иногда с чрезвычайной жестокостью, которой славился этот высокообразованный султан, владевший несколькими языками и интересовавшийся изящными искусствами, в том числе и христианскими. Не менее важным стало создание мощного военного флота, которого османским туркам так не хватало (несмотря на первые успехи гази в Эгейском море). С помощью нового флота турки заставили Венецию (к 1479 г.) уступить большую часть ее территорий в районе Эгейского моря и Балкан. Однако османы полагались не только на флот; их кампании сопровождались и сухопутными вторжениями на территорию венецианцев на севере Италии (а венецианцы пытались — без особого успеха — объединять усилия с правителями ак-кою-нлу, «Белой овцы», атакуя необычайно мощную Османскую империю с суши, из Джазиры). Конкурент Венеции, Генуя, тоже была вынуждена отказаться от своих автономных провинций на северном побережье Черного моря (а крымская монгольская династия стала данником османского Стамбула). Долгий период бессилия Константинополя в отношении итальянских торговцев закончился. Однако мощный флот османов в основном был военным; итальянские города сохраняли господствующее положение в сфере торговых морских перевозок, приобретенное ими еще во времена крестоносцев. Данный факт послужил причиной ряда факторов, ограничивших силу османского флота; и все же он не терял своей эффективности вплоть до XVII века.

Сын Мехмеда, Баязид II (1481–1512 гг.), предпринял несколько походов (на него же почти никто не нападал). Он вошел в историю как строитель, вслед за отцом украсивший Стамбул. Кроме того, при нем была создана сеть дорог, покрывшая всю империю: значение дорог повышалось вместе с ростом значения новых пехотинцев, вооруженных огнестрельным оружием. Важность таких войск — у османов это были янычары — он осознал, когда по восшествии на престол был вынужден повысить им жалованье, дабы предотвратить беспорядки (к повышению жалованья приходилось прибегать каждому султану в начале своего правления — и не беспричинно, поскольку в XVI веке во всем мире наблюдалась «революция цен» — невиданная ранее инфляция). И именно эти войска, вместе со всем народом, желавшим видеть у руля более активных людей, заставили Баязида отречься от престола в пользу одного из своих сыновей, которого он надеялся исключить из списка преемников. Так заявила о своей эффективности единая воля османского народа — выражавшаяся в состязаниях за трон; а в результате, как мы увидим ниже, османское господство распространилось далеко за пределы европейских владений империи.

Длительное время высокая культура османов оставалась заимствованной, и в ней часто наблюдалось интеллектуальное жульничество — этим приемом часто пользуются провинциалы, желающие побыстрее добиться высокого положения. К началу XVI века Османское государство с его стабильной династией привлекало достаточно много ученых и художников всех видов, чтобы слыть двором высокой исламской культуры, хотя, вероятно, оно так и не сравнилось в степени важности с некоторыми другими. Его территория была относительно компактной и однородной, с развитым сельским хозяйством и торговлей, и многие тяжелейшие бедствия аридной зоны почти их не коснулись; его правящие классы преданно трудились над совершенствованием государственных институтов. Будучи не самым большим, оно являлось одним из сильнейших в исламском мире, одним из тех немногих, кому удалось довольно успешно избежать политических проблем, с которыми столкнулось большинство военных режимов в позднем Средневековье.