Самый завидный подонок (ЛП) - Мартин Анника

Словно он меня изучает. Разоблачает мои тайны. Впервые обнажая меня.

Его пальцы посылают волны тепла в мою сердцевину.

Его движения получаются длинными и сильными. Он проникает внутрь двумя пальцами. Я делаю короткий резкий вдох.

— Я держу тебя, детка.

Я падаю с обрыва. В раскаленном удовольствии. Обнаженная и живая.

— Я держу тебя, детка, — он прижимает меня к колонне высоко над городом, осыпая поцелуями мое лицо. Я потерялась. Меня нашли. Я сжимаю его руки, целуя в ответ.

— Черт, — снова говорит он. Как будто все это его удивило.

Меня всю трясет.

Мне все равно, что реально, а что нет.

Я иду ва-банк.

Я падаю на колени, глядя на него снизу вверх. Я кладу руку на его выпуклость и слегка сжимаю ее.

— Иисус, — он запускает обе руки в мои волосы, наполовину вырывая их из конского хвоста.

Дрожащими руками я расстегиваю его ремень. Он берет инициативу в свои руки и быстро расстегивает брюки.

— Предоставь это профессионалам, — произносит он.

А потом Генри касается моего подбородка. Я думаю, что он вот-вот взорвется, но он касается моего подбородка. Как будто не может поверить, что я перед ним.

Мне нравится, когда он смотрит на меня. Мне нравится его сияющий взгляд. Обычно я предпочитаю тени, но Генри нарушает все правила.

Я вытаскиваю его: он большой, широкий, похожий на дубинку, с розовым кончиком. Мягкий, как шелк.

Наблюдая за мужчиной из-под ресниц, я облизываю его.

Он запинается и выдыхает:

— Ты хоть представляешь, как это горячо?

Поэтому я делаю это снова. Я действительно сделаю все, что угодно.

Я всерьез переключаю свое внимание на его член. Я беру его в рот, сжимая у самого основания. У него вырывается болезненный звук. Пальцы сомкнулись над моей головой. Он начинает мягко входить в меня, направляя, но не принуждая.

Я сжимаю его теплое, бархатистое основание. Я глубоко принимаю его.

Его пальцы пульсируют и изгибаются на моей голове с каждым толчком, словно его мучительное удовольствие выходит из его пальцев. Я украдкой смотрю на него, стоящего надо мной, сломленного и прекрасного.

И тогда я слегка оцарапываю его зубами.

— Срань господня, — стонет он.

Генри кладет руку мне на голову и ускоряется, трахая мое лицо, кончая со сдавленным криком.

После того, как он выходит, становится на колени передо мной.

— Срань господня, — шепчет он.

— Да, — соглашаюсь я.

Он проводит пальцем по моим губам.

— Это было больше. Больше, чем я себе представлял. Ты всегда больше.

Я снова натянула чашечки лифчика на грудь. Он начинает застегивать мои пуговицы. Неуклюже.

— Профессионалы, — говорю я, беря инициативу в свои руки.

Он встает, заправляя рубашку:

— Нужно привести тебя в порядок.

Мы заканчиваем вместе и движемся к лифту.

Глава девятнадцатая

Вики

Я жму импровизированную кнопку, чувствуя себя ошеломленной. Жму, жму.

— Эй, — говорит он.

Снизу доносится скрежещущий звук. Как будто лифт не получил сигнал.

Жму, жму, жму.

— Не делай этого, — он хватает меня за запястье. — Ты сожжешь стартер лебедки.

— Кое-кто из нас слишком любит все контролировать, — говорю я.

Он целует мои пальцы.

Маленькая кабина лифта прибывает со странным жужжащим звуком, и я вхожу, а потом он заходит и нажимает кнопку «вниз». Лифт кренится и начинает опускаться. Звучит забавно. Иначе, чем раньше.

В этот момент мотор внизу издает скрежещущий, визжащий звук.

— Черт, — говорит он.

— Что это? — спрашиваю я.

— Все хорошо, — произносит он, но кабина, в которой мы находимся, скрежещет, останавливаясь. Мотор замолкает. Свет гаснет.

Мы в темноте. Глубоко в колодце.

— Нет! — шепчу я, поворачиваясь и хватаясь за край кабины. — Нет…

— Все хорошо. Здесь повсюду страховочные тросы, — загорается огонек… это телефон Генри. Он с кем-то разговаривает, пытается определить, на каком этаже мы находимся.

Я соскальзываю на холодный рифленый пол, обхватываю руками ноги, прижимаясь спиной к сетчатой стене кабины. Я снова в том колодце, где провела три одиноких, полных ужаса дня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Дыши. Дыши.

Тебя там нет.

— Вики?

Дыши. Дыши.

Он садится на корточки рядом со мной. Генри осторожно надевает мне на голову свою каску.

— Ладно, это заставляет меня думать, что мы сейчас упадем, — говорю я. — Или что-то рухнет на нас сверху.

— Ничего из вышеперечисленного, — говорит он, поправляя ее так, чтобы она подходила к моей голове. — Я надеваю ее на тебя только потому, что знаю, что потеряю очки за мужественность в конкурсе Самый Завидный Подонок Нью-Йорка, если люди узнают, что я заграбастал единственную каску в подобной ситуации.

— Черт, — говорю я.

— Вот о чем я подумал, — он устраивается рядом со мной. — Мы знаем, что я могу выиграть конкурс купальных костюмов в Самом Завидном Подонке. И у меня есть способность запоминать имена. Но, как ты можешь себе представить, мужественность чрезвычайно важна для меня.

Снизу доносятся звуки молота и голоса.

— Можешь понюхать меня, если хочешь.

— Я не собираюсь этого делать.

Он проверяет свой телефон, а затем опускает его вниз таким образом, чтобы осветить площадь перед нами. Это тоже помогает. — Мои ребята там внизу работают над механизмом. Это простая проблема со стартером лебедки…

— Проблема со стартером лебедки, — говорю я. — Например? Скажи мне.

— Ты хочешь услышать о проблеме?

— Я сожгла его, как ты и сказал? Подожди, не отвечай. Просто расскажи мне о лебедках, — я ненавижу, какой слабый и испуганный у меня голос. Мне просто нужно, чтобы он говорил. — Начни с самого начала. История лебедок.

— Это был сарказм?

Я прижимаю пальцы ко лбу, чувствуя себя такой растерянной и ненавидя тишину.

— Это сарказм, но хочу, чтобы ты тоже пошутил.

В тишине он кажется задумчивым. Он берет мою руку в свою, теплую и уютную.

— У меня есть кое-что получше. Мой секрет.

— У тебя есть секрет?

— Как я запоминаю имена.

Я смотрю на очертания его головы в темноте.

— Как?

— Я ходил на занятия по технике запоминания. Никому не говори. Я не хочу, чтобы наши сотрудники чувствовали себя порядковыми номерами.

— Ты ходил на занятия? Это серьезный шаг.

— Это очень много значит для людей, и по мере того, как компания росла, это становилось все труднее и труднее. Поэтому я пошел на занятия. Я знаю, это звучит немного напряженно, но люди… они видят меня в определенном смысле, и я не люблю их подводить.

— Ух ты, — говорю я. — У тебя все выглядит так просто. С тобой так легко быть собой.

Он издает тихий смешок. Сжимает мою руку в своей.

— В любом случае, каждый получает особую визуализацию. Если кого-то зовут Майк, я представляю его на сцене поющим с микрофоном. Кларенс играет в оркестре на кларнете. Дирк — в грязи.

— А как же Фернандо?

— Ты серьезно? АББА.

— Как будто это так очевидно.

— Разве не так?

— Что ты использовал для меня?

— Я не скажу, — я слышу улыбку в его голосе.

Я широко раскрываю глаза:

— Да ладно, нет.

— Прости.

Я игриво толкаю его в плечо. Я целую его в щеку. Я кусаю его за мочку уха.

— Пожалуйста, — умоляю я.

— Неа.

— Хммм. Ну у меня есть одна для тебя, Генри. Для имени Генри. И тебе это не понравится.

Он ничего не говорит.

— Тебе это не понравится. Нисколечко, — говорю я. И тут меня осенило. — Здесь тысячи сотрудников! Ты помнишь все их имена?

— Только местных.

— Это больше тысячи, — говорю я. — Это… напряженно.

— Как только я начал, я почувствовал, что должен продолжать в том же духе, — он делает вид, что быть им легко. Но это не значит, что так оно и есть.