Земля предков - Алексей Живой

— Мы? — возмутился Ларин. — Еще чего. Этак они на нас всех собак повесят.

Он сплюнул под ноги ближайшему охраннику, отчего тот вздрогнул, словно это была не слюна человека, а яд гремучей змеи. Охранник даже немного отвел свою ногу в кожаном сандалии.

— Ну убили ягуара, это было, — не стал отрицать Леха, посмотрев на главного вождя, который в свою очередь буравил пленников немигающим взглядом, — так он сам на нас набросился, что оставалось делать. Но никакого Питао-Шоо мы не трогали. Это наговор!

Уловив в словах Ларина нотки неповиновения, неожиданно прервал обет молчания тот самый вождь, что захватил их в плен. Он в гневе что-то прошипел на своем непонятном наречии, тряхнул черными косичками, и жестом что-то приказал военачальнику. Стоявший до сей поры недвижимо военачальник сапотеков отточенным движением вновь надел свой блестящий шлем на голову и лишь после этого шагнул вперед. Наклонившись, он поднял одной рукой фалькату, а другой кожаный нагрудник предводителя скифов и протянул их финикийцам, как бы предъявляя доказательства вины.

— Ну да, оружие наше, — не стал отнекиваться Леха и даже слегка подался вперед, показав, что собрался встать во весь рост, — вы нам его еще ближе пододвиньте, и тогда я вам покажу, как с ним надо управляться.

Но военачальник сапотеков, похоже, быстро научился понимать по-финикийски. Он шагнул назад, опустив фалькату и нагрудник. Доказательств ему лично не требовалось. Сапотек в золотом шлеме уже имел возможность убедиться, как обращаются со своим грозным оружием пленники. Встав на место, он встретился взглядом с Федором. Его взгляд был жестким и твердым, словно Чайка вновь скрестил с ним клинки. «Да, никакой благодарности парень, похоже, не испытывает, — поймал себя на мысли Чайка, — может, Леха был прав? И зачем я ему жизнь оставил. Прикажи ему вождь сейчас же свернуть нам шеи, сделает это с превеликим удовольствием».

Но вождь, тот, который взял их в плен руками сапотека в золотом шлеме, пока не торопился это сделать. Напротив, он взял фалькату и внимательно изучил ее взглядом, словно видел впервые. Затем опустил и тихонько стукнул концом острия о камень. Раздался звон и при этом вырвался небольшой сноп искр.

— Не затупи мне оружие, — вырвалось у Федора, который не мог терпеть, когда кто-то играется его фалькатой, а потому добавил, не сдержавшись: — Оно мне еще пригодится, чтобы голову тебе отрубить.

Вождь уловил агрессию Чайки, но не подал вида, а только посмотрел на «переводчика», и тот, указав на клинок, что-то вопросительно взвизгнул.

— Да, это мое оружие, — подтвердил Чайка, — называется фальката.

«Толмач» внимательно выслушал ответ и, указав на клинок, повторил:

— Фал-ка-таа…

— Именно, — кивнул Федор, немного обрадованный, что у них наметился кое-какой диалог.

Один вождь сапотеков посмотрел на другого, а затем подал неуловимый сигнал «переводчику», однако не укрывшийся от глаз Чайки. Тот отложил большинство своих табличек и, взяв лишь одну, сделал шаг к Федору, которого здесь все сапотеки уже давно «рассекретили» и держали за старшего, несмотря на то что Леха говорил гораздо громче.

Показав табличку Федору, ученый сапотек промурлыкал что-то на своем наречии и заглянул в глаза командиру карфагенян. У Чайки на этот раз не осталось никаких предположений насчет смысла сказанного. Но вот изображение на табличке было ему хорошо знакомо. Там был высечен, и довольно искусно, самый обыкновенный слон. С большими ушами, бивнями и хоботом. Слон был похож на африканского, таких Карфаген закупал сотнями, чтобы использовать в сражениях. Против Рима и других противников, которых у него до недавнего времени было немало. Хотя имелись и некоторые незначительные отличия, на которые Федор решил не обращать внимания. Главное, что изображенный на картинке слон был именно боевым. На его изогнутой мощной спине была укреплена корзина с балдахином, в которой восседал погонщик и еще двое воинов с копьями. Доспехов на них не было, да и вообще мелкие детали были проработаны художником плохо, а потому понять, к какой армии относились эти воины, не представлялось возможным.

— Вижу, — подтвердил Федор, чтобы поддержать завязавшийся диалог.

— А что там? — не удержался Леха и попытался придвинуться, чтобы тоже взглянуть на табличку, но ему в грудь тотчас уперлось копье с острым наконечником.

— Обычный слон, — пожал плечами Федор, — с ушами и бивнями. Таких у нас дома немерено.

И, повернувшись к «переводчику», еще раз отчетливо произнес.

— Слон. Это слон.

— Сло-н, — повторил сапотек и теперь уже сам показал картинку сидевшему рядом Ларину.

— Ну да, слон, — кивнул тот, всмотревшись в очертания животного, — а вы что, слона, что ли, никогда не видели?

«Переводчик» на этом не успокоился и прошелся перед остальными пленниками, каждому по очереди предъявляя картинку со слоном и везде получая один и тот же утвердительный ответ. Наконец, убедившись, что объект на табличке знаком не только «старейшине» Федору, он вернулся на место и с восхищением во взгляде осторожно посмотрел на вождей. Судя по остекленевшим глазам верховного вождя, финикийцы сумели произвести на него гораздо большее впечатление своим знакомством со слонами, нежели превосходным оружием. Хотя самим пленникам такой восторг был пока непонятен.

— Странные они какие-то, — пробормотал Леха, — ведут себя так, будто слонов никогда не видели.

— Действительно, странные, — пробормотал Федор, пытаясь припомнить, водились ли в Америке когда-нибудь слоны. — Может, они и в самом деле слонов никогда не видели, а если и видели, то только на картинках.

— На картинке тогда слоны откуда взялись? — обескуражил его вопросом Леха.

— А вот это, брат Леха, очень правильный вопрос,[8] — ответил Чайка, бросив косой взгляд на вождей, которые, отойдя чуть в сторону, нарушили обет молчания и теперь о чем-то перешептывались, словно решая судьбу пленников. — Допустим, что слонов здесь отродясь не водилось, только мамонты, и те давно вымерли. Тогда мы с тобой первые из африканцев, кто доплыл сюда и видел в своей жизни слонов. Но в этом случае это мы должны были сапотекам слонов хотя бы нарисовать, а они, похоже, кое-что о них уже давно знают. Нестыковка получается.

— Сдается мне, командир, что мы не первые, кто сюда прибыл, — озадачил его Леха простым ответом.

Федор некоторое время молчал, переваривая услышанное, но так и не пришел пока к ясному выводу.

— Хрен его знает, кто еще тут до нас побывал, — махнул рукой Федор, вновь бросив взгляд в сторону неторопливо совещавшихся вождей, — нам сейчас главное, чтобы эти мудрые старейшины не отправили нас на виселицу за все наши знания, как лишних свидетелей. Может, то, что нам показывали, здесь простым смертным и знать нельзя.

— Лишние свидетели никому не нужны, — согласился Ларин, но добавил с сомнением в голосе: — Только что мы такого знаем? Про слонов? Так это вряд ли военная тайна…

Федор не успел ему возразить. Верховный вождь сапотеков что-то приказал высоким трескучим голосом, — Чайка услышал его впервые и даже вздрогнул, таким неприятным был этот голос, — и сквозь ряды охранников протиснулись два освобожденных Лариным сапотека.

— Суд вызывает свидетелей, — криво ухмыльнулся Леха, поглядев на унылые физиономии индейцев, которые одинаково боялись смотреть и на финикийцев и на своих вождей.

— Что молчите? Да, предателям везде несладко, — подлил масла в огонь Ларин, словно сапотеки могли его понять. Но, копье охранника, уткнувшись ему едва ли не в горло, заставило бравого адмирала замолчать.

— Ладно, посмотрим, что напоют эти свидетели, — отодвинувшись от острия, прохрипел Леха, умолкая.

Опираясь на высокий посох, обвешанный амулетами, главный старец Монте-Альбана, а Федору отчего-то показалось, что индеец с морщинистым лицом был именно в этом ранге, что-то резко спросил, указав на пленников.

Те рухнули на колени и затараторили, перебивая друг друга. Сколько ни вслушивался в их сбивчивую речь Федор Чайка, ничего «разобрать» так и не смог, кроме нескольких упоминаний про уже знакомого Питаошоо. Кем был этот Питаошоо, Федор пока мог только догадываться. Скорее всего, божеством, которое не то трясет землю, не то насылает громы с небес. Об этом Чайка догадался, когда оба индейца при каждом упоминании Питаошоо, подобно театральным жестам «толмача», вскидывали руки вверх и дергались в конвульсиях, пытаясь изобразить грохот падающих камней или раскаты грома. Получалось у них хуже, чем у образованного «толмача» сапотеков, который взирал на это выступление свидетелей с явным подозрением.

Неожиданно словесное извержение сапотеков закончилось.

Пронзительный взгляд, ограненный головным убором из черных перьев, вновь скользнул по Федору, отозвавшись неприятным холодком в душе. Кольчатые серьги красного цвета с позолотой всколыхнулись, и старец что-то коротко спросил у обоих сапотеков, глядя на него.