Инжектором втиснутые сны - Джеймс Бейкер

Здесь было приятно и мирно, убого-ностальгически — словно это были увядшие места романа пятидесятых годов на Ривьере. Легко было представить себе, как Грейс Келли за рулем красного MG[286] мчится по горам, с которых открывается вид на казино в испанско-мавританском стиле, где когда-то играли большие оркестры. Здесь можно было подобрать ржавую зажигалку «Данхилл» Гари Гранта,[287] вынесенную волнами на галечный пляж. Или встретить Джона Хьюстона,[288] размахивающего тростью, или ухаживающего за своей лошадью, или вычерчивающего схему водоснабжения района под чучелом меч-рыбы в частном клубе с видом на побережье. Или увидеть из лодки с прозрачным дном Ллойда Бриджеса[289] с маской и трубкой, проплывающего мимо «Lockheed Electra»[290] Амелии Иэрхарт.[291]

— Знаешь, сегодня ночью — это было нечто, — сказала Шарлен. Ее волосы ерошил бриз. Сейчас, утром, она выглядела прелестно — бледная кожа сияла в тени, ярко-голубые глаза были необычайно притягательны. Я был практически полностью покорен, сбит с ног одним лишь ударом.

— Ага, я тоже неплохо провел время. MTV — это вещь.

Мы сидели совсем близко, напротив терракотовой стены. Она опустила руку под скатерть и прошлась снизу вверх по моей ноге:

— Я хочу сказать, похоже, мне бы хотелось, чтоб ты меня еще оттрахал, и подольше.

— Послушайте, юная леди, — я шутил, но эрекция у меня уже наступила. — Вы же знаете, как я отношусь к подобным разговорам за столом во время завтрака.

Она улыбнулась:

— В постели ты действительно хорош. Как тебе удалось так отличиться?

— Когда я был маленьким, то прочел много-много романов Мики Спиллейна.[292]

Она сжала мой член через «левисы».

— Это теперь называется отсутствием интереса?

— Да, терпеть такого не могу, — член у меня уже был тверже железа. Я под столом сунул руку ей под юбку, подобрался к трусикам.

— Я слышала, некоторые парни не любят активных женщин.

— Вот и я обычно такой. Свою первую жену я всегда укладывал с хлороформом. У меня не стояло, если она была в сознании.

— А как насчет твоей второй жены? — она расстегивала мою ширинку.

— Она занималась борьбой сумо. Ей нравилось распластать меня на мате и усесться мне на лицо, — я поглаживал ее через трусики.

— Я ее понимаю. Лицо у тебя очень славное.

— Так это все, что ты видишь во мне, Шарлен? Просто визуальный объект?

Она залезла мне в джинсы. Сжала мой обнаженный член — я вздрогнул и глянул на счет.

— Нет. Но я бы предпочла тебя, а не Квазимодо.

— Может, зря? Говорят, в постели он хорош. В смысле, совершенно не обязательно на самом деле быть горбатым, пока не…

Меня тяжело стукнули по плечу. Я чуть не подскочил, а подняв глаза, увидел менеджера.

— Боюсь, я вынужден просить вас покинуть наше заведение.

— Да-а? С чего бы это? — поинтересовался я, вытаскивая из брюк рубаху и запихивая под столом член обратно в штаны.

Он бросил взгляд на семью, сидевшую на другом конце внутреннего дворика: мать, отец и двое ребят-подростков. Мама и папа зло пялились на нас. Мальчишки втихомолку ухмылялись.

Я присмотрелся к столу и понял, насколько высоко бриз вздымал скатерть.

Выбравшись, наконец, на Кресцент-авеню, мы оба расхохотались, но я заметил, что Шарлен смущена.

— Я правда не думала, что им будет видно, — сказала она.

— Думала-думала. Знаю я твой тип. Шокировать средний класс. Что угодно, лишь бы было оскорбительно.

— Я просто не подумала.

— Уверен, эти ребята получили травму на всю жизнь.

— Так почему же ты меня не остановил?

— Я хотел. Знал же, что нехорошо. Сверчок Джимини[293] так и твердил мне: нельзя. Но Роберт Плант[294] так и зашелся: о-ох, о-ох!

Она рассмеялась и шлепнула меня.

Я обнял ее за плечи, и мы направились по берегу в сторону казино. Некоторое время шли молча, вслушиваясь в плеск волн.

— Знаешь, я тут подумала, — наконец заговорила она. — Похоже, ты был прав насчет того, что мне нужно заняться чем-то фундаментальным, классическим R&B саундом. Вообще-то многое из того, что я написала — как раз в этом стиле.

— Ты что, пишешь песни?

— Конечно — ну, то есть, я хотела сказать, нельзя же столько времени заниматься одним лишь маникюром. Впрочем, эти песни никто никогда не слышал, кроме Денниса. Да и то, в тот единственный раз, когда я ему исполнила свое, он надо мной только смеялся. Сказал, что я… — она отогнала воспоминания. — Пошел он в жопу. Я и так знаю, что некоторые песни были очень даже неплохи. Вот что я хотела бы сделать — собрать собственную группу. Рога трубят и все такое. Ну знаешь, саунд вроде того, что выпускали «Stax-Volt».[295]

В Лос-Анджелесе есть молодые парни, которые классно работают в этом стиле. Блин, а я ведь теперь смогу играть в клубах, только подумать! Ты просто не представляешь — я бы все отдала за прокуренный вонючий маленький клуб с черными стенами. И никаких больше арен, на хрен их. Я хочу спуститься вниз и вкалывать до пота. И теперь я смогу это делать. Я смогу войти в битком набитый клуб безо всяких там психозов. Я ведь закончила курс.

— Закончила курс? — во мне шевельнулось нехорошее предчувствие.

— О Господи, — она говорила все тем же ликующим тоном, — Я же тебе говорила, разве нет? Я закончила курс психотерапии. Лео закончил со мной на прошлой неделе.

— Ты не шутишь? — Мы никогда и близко не подходили к тому, чтобы обсуждать, как Деннис «разобрался» с ее психотерапевтом.

— Не-а. Так неожиданно вышло. Вот что привело меня к тому, что пора наконец решаться жить самой. Он позвонил мне из клиники…

— В которой работает?

— Нет-нет, работает он у себя, у него дом на Поинт-Дьюм. Он лег на какую-то небольшую операцию. То ли геморрой, то ли еще что. Но, Скотт, он сказал, что мне больше не нужно к нему приходить. Потому что я перешла наконец невидимую грань.

— Невидимую грань?

— Ага. Понимаешь, он постепенно десенсибилизировал меня, чтобы я могла делать все больше и больше без приступов. А когда переходишь невидимую грань, весь этот процесс уходит в подсознание и продолжается там, пока не настанет полное освобождение. Он сказал, что не говорил мне об этом раньше, потому что тогда я постоянно выискивала бы эту грань. Но я наконец перешла ее! Жуть, правда?

— Угу, — давно уже улыбка не была для меня такой болезненной. — Это здорово.

— Еще бы. Это по-настоящему здорово. Это значит, что я могу делать все, что угодно! Могу стоять в очереди, могу ехать в переполненном лифте. Или петь в клубе. Делать все, что раньше так пугало меня. Ты понимаешь, что это такое для меня, как много значит?

В ее глазах стояли слезы.

— Очень даже понимаю, — я обнял ее. — Я и мечтать о таком не мог. — Мне было жутко от того, что я знал: ее радость основана на лжи, но я не собирался рассказывать ей об этом, ни в коем случае. Какого черта? Если она поверила, что ей стало лучше, может, так и будет на самом деле.

— Конечно, «совсем избавилась» — это пока что сильно сказано. Мне нельзя пытаться делать все, чего я боялась, сразу — он меня предупредил. Но если я буду двигаться вперед потихоньку…

— Отличная новость.

Фраза прозвучала не совсем как надо; я испугался, что она поймет, о чем я думаю на самом деле. А может, она и сама подозревала правду. Ее реакция… это была не просто радость, в ней появилось что-то маниакальное.

— Я хочу сказать, он закончил со мной, ты можешь в это поверить? Он просто молодчина, нет, на самом деле. Когда это ты последний раз слышал о психотерапевте, который завершил бы работу с пациентом? Обычно они тянут из него деньги годами. Конечно, счета шли к Деннису, но все же…

Мы уже подходили к казино, и она сменила тему:

— Боже мой, до чего роскошное здание. Я так люблю старые постройки вроде этой. Мы можем как-нибудь попасть внутрь?

— Вряд ли. В это время года оно закрыто.

— Подожди, вон вроде уборщик, — она застучала в стекло: — Эй!

В дальнем конце большого холла в стиле «ар-деко» я разглядел черного парня со шваброй.

— Шар, — я чувствовал странную неловкость, меня несколько смущало ее дикое настроение.

— Ой, да ладно тебе, — отозвалась она. — Не будь такой вредной жопой. Он нас впустит. Вот он уже идет.

Уборщику было лет пятьдесят, и похоже было, что почти на все он класть хотел. Выудив откуда-то связку ключей, он отпер двери.

Но прежде чем он успел хоть слово сказать, Шарлен умоляюще затараторила с самым скверным французским акцентом, какой я когда-либо слышал:

— О, пожалуйста, месье, мы знаем, что вы закрыты, но не могли бы вы сделать исключение? Мы приехали издалека, из Франции, только затем, чтобы увидеть это восхитительное казино.