Обманутое счастье (СИ) - Литовская Даша

Думает.

Правильно. Думай. Хорошенько подумай, что тебе следует ответить сейчас.

– Чего ты хочешь? – выдает наконец.

Отпираться не стал. Это плюс.

Ищет пути отступления. Это минус.

Неужели всерьез полагает, что сможет мое молчание как-то купить?

– Георгий Викторович… – разочарованно. Даже усмехаюсь от абсурдности такого вопроса. Чего я хочу? Ну это же очевидно.

– Ты ей не сказал. Значит, чего-то хочешь.

– Хочу, чтоб это сделал ты.

Резко поднимается из-за стола.

– Я не смогу, – его голос приобретает панические оттенки. – Я не смогу, – глядит в сторону машины. Ну неужели трусливо сбежит? – Ты не понимаешь. Это все для нее. Для нее! – истерично хлопает по столу ладонью.

Не описать словами насколько он мне сейчас отвратителен. И вроде хотелось бы морду начистить, но даже прикасаться к нему уже нет никакого желания.

– Знаете, что я думаю? – отзываюсь, устало вздохнув. – Думаю, как такой ублюдок мог воспитать такую замечательную дочь. И мне за нее искренне больно. Потому что совсем скоро ее, и так настрадавшееся, сердце разобьется на миллион, бл***ь, кусков. И все это благодаря вам, Георгий Викторович.

Растерянно то открывает рот, то закрывает. Будто хочет что-то сказать, но сам себя останавливает.

– Нет. Нет, нет, нет, нет, – трясет головой. – Она не должна узнать. Она меня не простит. Я так и знал, что ты все раскопаешь, – он беспомощно сморщился, – так и знал.

А из-за угла дома уже начали доноситься звонкие голоса моих девочек.

Я быстро обернулся к Лизанному отцу.

– Она все равно об этом узнает. Либо от вас. Либо от меня. Можете не сомневаться, я предоставлю все доказательства. Но, если вы сами искренне во всем сознаетесь, возможно. ВОЗМОЖНО, Георгий Викторович, когда-нибудь она подарит вам шанс на прощение. Не сразу. Не скоро. Но эта девушка, самый чистый и искренний человек из всех, что я знаю. Когда-нибудь она попытается вас простить. Поэтому хоть раз, хоть один долбанный раз, подумайте о чувствах дочери, а не о себе. И признайтесь во всем. Сегодня. Сейчас. При мне. – Я оглянулся, наблюдая как девочки беззаботно идут по тропинке в сторону нас. – У вас есть час, Георгий Викторович. Один час. Время пошло.

В моменте я задумался, а не послать ли все к чертовой матери. Не встать ли прямо сейчас, и не разукрасить ли ублюдку лицо.

Но… осек эти мысли.

Я делаю это ради нее. Ради Лизы. Она должна узнать правду. Должна узнать ее не от меня, а от человека, который все это натворил.

– Все в порядке? – Лиза отправила Варю дальше лепить свои куличи, и боязливо всмотрелась в побледневшее лицо отца. – Ты хорошо себя чувствуешь? – взволнованно притронулась к мужскому плечу.

Тот уперся взглядом в столешницу.

Смог только неопределенно махнуть головой.

Смотреть в глаза родной дочери видимо стыдно.

Я вообще не понимаю, как он все это время глядел на нее. Насколько поганой должна быть у человека душа, чтобы так поступить.

Не с чужим, не с незнакомцем. С дочкой. Со своей родной дочкой.

Выразительно вскидываю руку и демонстративно гляжу на часы.

Ублюдок все, конечно же, видит.

Лиза принимается щебетать о чем-то беспечном. Надо заметить, что только на ней держится каркас этой фальшивой семейной идиллии. Но старается она слишком заметно.

Георгий Викторович пьет один большой глоток минералки за другим.

Минут пятнадцать делает вид, что слушает дочь. На меня поглядывает изредка. Исподлобья. Зло. Ненавидяще.

Мне на это плевать.

Пусть хоть проклянет. В аду из нас двоих гореть будет он.

– Лиза… – хрипит наконец. Та замолкает, понимая, что отец хочет сказать что-то важное. Это ощущается почти что физически. Даже воздух в беседке становится напряженным. – Я должен тебе что-то сказать…

И именно в этот момент я получаю настоящее садистское удовольствие.

От его выражение на лице. От тяжелого хриплого дыхания. От волны сомнений в глазах.

Вижу, как он по-настоящему мучается.

И точно знаю, что признаться во всем для ублюдка будет гораздо больнее и тяжелее, чем два десятка моих ударов по его морде.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

~Глава 50~

Яр.

– Па-а-ап? – взволнованно тянет Лиза, распахивая глаза.

– Нет, нет, – сипит тот в ответ. – Все в порядке. – Снова оттягивает тугой ворот свитера. Мотает головой. Моментально вспотев, хватает салфетку, утирая со лба капли пота. – Лиза, тогда… – кряхтит, почти стонет.

Я сверлю его взглядом.

Не вздумай пойти на попятную.

Но произнести он больше не может ни слова. Физически.

Кажется, не может больше даже дышать.

– Пап! Папа!

Лиза подскакивает на ноги, но что делать дальше не знает. Ее отец тоже пытается встать, но ноги его подгибаются.

Он выпучивает глаза.

Хватает рукой скатерть, и вместе с ней падает прямо на землю. Туда же с раздражающим грохотом сыпется еда и посуда.

– Папа! – Лиза бросается к нему, падая на колени на землю. Обхватывает лицо. – Яр! Яр! Помоги!

Я в этот момент уже вызываю скорую помощь.

Понятия не имею, что за спецэффекты он решил тут устроить. Театр с представлением я не просил.

Одна из гувернанток, увидев все это в окно, тут же выбежала во двор. Велел ей забрать Варю и увести ее в дом.

Подхожу ближе к Лизе.

Старик лежит на спине, смотрит в небо широко распахнутыми глазам, что-то хрипит.

Да. Не может дышать. За сердце хватается.

– Скорая будет через две минуты, – сухо констатирую я.

– Пап, папочка, держись, – плачет Лиза. – Яр, не знаю, что делать…

Присаживаюсь на корточки. Беру кисть мужчины в руки, считаю пульс.

– Черт… – цежу сквозь зубы.

Это не представление. Пульс зашкаливает.

Через пару минут у въезда в дом слышатся сирены скорой помощи.

Медики работают быстро, без слов.

Девушка и мужчина в ярко-синей рабочей форме останавливаются рядом с Лизином отцом. Ставят на землю оранжевый чемодан. С какой-то сверхскоростью проводят необходимые манипуляции.

– Предынфарктное состояние, – без каких-либо эмоций говорит девушка. – Мы его забираем. Глеб, носилки! – кричит она водителю, выглядывающему из окна скорой помощи.

Лиза панически всхлипывает. Утыкается лицом мне в плечо. Обнимаю.

– Я с вами поеду! Мне можно? – будто опомнившись, бежит за врачами, пока те катят ее отца к скорой.

– Вы ему кто?

– Дочь!

Доктор кивает, укладывая мужчину в салоне и надевая ему на лицо кислородную маску.

Забираюсь следом в машину.

– Это мой… – начинает объяснять врачам Лиза.

– Муж, – заканчиваю за нее.

– Только родственники, – бесцеремонно обрубает нас доктор.

– Одну ее не пущу, – так же строго и бесцеремонно отвечаю ему.

Врач с секунду глядит на меня, а потом, видимо решив, что спорить будет бессмысленно, все-таки разрешает.

Я бы мог поехать сзади за скорой на моей тачке. Но оставлять Лизу одну в такой момент не хочу.

Ублюдок ведь не мог выбрать более подходящего времени для своего сердечного приступа, – исступленно злюсь на него, понимая, что сам скорее всего его спровоцировал.

Георгий Викторович то открывает, то закрывает глаза, шаря взглядом по потолку. Он наверняка мало что сейчас понимает в таком состоянии. Врачи то и дело пытаются ему что-то вколоть, чтобы довезти до больницы.

– Папуля, я рядом, я с тобой, – шепчет Лиза, сжимая его руку.

В какой-то момент, прибор, подключенный к ее отцу докторами, начинает истошно пищать.

Лиза замирает, словно пораженная громом. Смотрит на врачей умоляюще.

Естественно, на нас они сейчас не обращают внимания. Хладнокровно и собранно выполняют свою работу. Лишь девушка - доктор бесцеремонно отталкивает Лизу чуть дальше.

– Пульс падает, – сосредоточенно произносит второй медик, включая приборы.

– Папа… – выдыхает Лиза на грани истерики.